Дивизион

Асланов Вугар

После ужина нужно было пришить новые подворотнички, почистить обувь, бляху ремня и побриться. При желании можно было еще и написать письма. Новых подворотничков новеньким не выдали, а вчера они оба пришили подворотнички чистой стороной, перевернув их. Не было также белой ткани, из которой можно было бы сшить их самим, как они научились это делать в полку, прокалывая пальцы иголкой – опыта по этой части раньше не было никакого. Заметив их растерянность и поняв, в чем дело, старшина посоветовал им постирать старый подворотничок и пришить заново, как здесь все делали. Для чистки обуви и бляхи новички также не нашли нужных приспособлений и материалов, какие были в полку. Они заметили лишь трубу со слегка загнутыми краями и почерневшую тряпку на ней. Этой тряпкой им пришлось чистить и ботинки, и бляхи. Закончив эти так называемые «чистки», новички отправились побриться в «летнюю баню».

Побрившись без зеркала, наугад, царапаясь в темноте, они вернулись на плац, где дивизион уже был построен

на вечернюю прогулку. В полку они слышали вечерние песни рот. Солдаты пели их, двигаясь строевым шагом. А сами они только учились там петь и делали это днем. Построились в две шеренги, как обычно, но при этом молодых поместили так, чтобы при повороте влево они оказались во главе строя, теперь уже принявшего форму колонны. А «старики», идя позади, контролировали, все ли поют и как. Когда новички оказались во главе колонны и из-за незнания слов незнакомой им армейской песни не смогли подпевать другим, они услышали сзади недовольные и угрожающие возгласы, которые постепенно начали сопровождаться ударами по ногам. Это было их первое физическое наказание, и это было не только больно, но и унизительно. Невозможно было остановиться и хотя бы спросить, зачем же их бьют, когда они и в самом деле не знают слов песни. Удары сзади прекратились только тогда, когда они волей-неволей начали подпевать остальным, стараясь угадать слова по первым произносимым звукам, и хотя удавалось это не каждый раз, но «старики» сочли, что новички стали послушнее, и на первый раз им достаточно. После прогулки нужно было идти со всеми в казарму, где они за весь день пребывания в дивизионе еще не были. Это было очень большое и широкое помещение, с начала до конца заставленное узкими двухъярусными кроватями. Дежурный офицер, построив вместе с дежурным сержантом дивизион на нешироком проходе между рядами коек, сделал перекличку и дал всем команду отдыхать. Дежурный сержант выделил новичкам две пустые кровати на верхнем этаже, находящиеся рядом. Остальное не отличалось от того, что было у них в полку: такие же железные кровати, синие одеяла с серыми полосами поперек и белые простыни. В этот первый день пребывания в дивизионе оба легли спать с чувством смутной тоски и тревоги. Жизнь здесь виделась им не в радужном свете. И хотя они многого еще не поняли в ней, но было неприятно на душе и страшно. То насмешливое выражение в глазах солдат, та жуткая и кажущаяся бессмысленной работа, которую они проделали впервые, голод, который им так и не удалось утолить, и легкое наказание в строю во время вечерней прогулки – все это говорило о том, что их ждет впереди несладкая жизнь, как и предупреждал прапорщик.

Дивизион

Наутро их поднял мощный голос дневального:

– Дивизион! Подъем!!!

Солдаты вскакивали с кроватей и стремглав бросались к обмундированию, лежащему на табуретках. Одеться надо было очень быстро. Однако некоторые койки все еще оставались занятыми — «старики» продолжали лежать.

– Эй, вас это тоже касается, поднимайтесь, – начал, подходя к каждой кровати, будить солдат старший лейтенант. Те, лениво потягиваясь, с угрюмым замученным видом стали шевелиться.

Старший лейтенант приказал всем выйти на улицу и строиться на плацу на зарядку. Интеллигент, протирая глаза, вышел на улицу. Вместе с ним вышли еще несколько ребят, как потом оказалось, молодых солдат и двое из старослужащих. Остальные «старики» вдруг все куда-то делись; дежурный лейтенант, выйдя на плац, посмотрел на собравшихся и, ничего не говоря, удалился. Маленького роста, худощавый, но широкоплечий сержант начал проводить зарядку. Делали ее все, кроме другого «старика» – невысокого узбека с озлобленным выражением на скуластом, широком, несоразмерным с его небольшим ростом лице с пухлыми губами. Интеллигент уже слышал его фамилию – Касымов. Вначале упражнения показались новичкам привычными и несложными, хотя Интеллигент толком не мог даже и такие выполнять. А тут сержант вдруг приказал при отжимании от земли замереть в таком положении, пока он не даст команду подняться. Прошло несколько секунд, оставаться в таком положении становилось все тяжелее и тяжелее. Руки Интеллигента, не привыкшие к такой нагрузке, начали дрожать. Острая режущая боль охватила суставы.

– Делай два! – крикнул наконец сержант, но после того как все выпрямили руки, вновь приказал. – Делай раз! – Оставив солдат в таком положении держаться на согнутых руках, сержант опять сделал паузу.

Всем было очень тяжело, некоторые не выдерживали, падали на землю, но окрик сержанта заставлял их вновь и вновь возвращаться в прежнее положение. Вдруг сослуживец Интеллигента из полка поднялся и перестал выполнять упражнение. Сержант приказал ему принять исходное положение. Но тот не подчинился.

– Ты не слышишь, что я тебе говорю?! – разозлился сержант. – Быстро выполняй приказ, а то пожалеешь. Солдат не реагировал.

Выждав паузу, сержант крикнул остальным:

– Делай два! И подняться пока всем!

Таким образом все получили возможность немного расслабиться, а сержант стал приближаться к ним, явно с недобрым намерением. Все это время Интеллигент чувствовал себя нехорошо; невыносимое занятие с сержантом измотало его. Когда же его товарищ отказался делать упражнение, он к тому же сильно расстроился за него и заволновался, а, увидев сержанта, направившегося к ним, даже испугался. Сослуживец-земляк стоял довольно далеко. Интеллигент уже давно хотел ему сказать, чтобы он не делал глупостей. Касымов смотрел на Интеллигента зло и неприязненно, было такое ощущение, будто он хотел и его в чем-то обвинить. «Я же все делаю, стараюсь», – чуть было не вырвалось из уст Интеллигента. Тем временем сержант уже добрался до его непокорного земляка.

– Ты не понимаешь, что потом тебе будет плохо, очень плохо? – спросил сержант с нескрываемой угрозой в голосе.

Время было летнее и все, включая сержанта, стояли на плацу по пояс голые, в одних брюках и ботинках. Интеллигент в отличие от своего широкоплечего и коренастого земляка был чрезмерно худой, хилый, с неразвитой и узкой грудью и тонкими, как палки, руками. А сержант, хоть и был тоже худой, производил впечатление человека, проводившего немало времени на спортивных площадках. И сейчас он стоял перед земляком Интеллигента в позе единоборца, владеющего приемами карате. Интеллигент наблюдал за этой напряженной сценой; ему казалось, что сердце выпрыгнет из груди от страха, стало трудно дышать. Так тягостно было на душе, что, казалось, он готов выполнить любое требование, лишь бы избавиться от этого состояния. Все тело бросало от страха в озноб, дышалось все тяжелее и тяжелее. Стоявший с ним рядом такой же, как он, молодой солдат, которого все звали «Кузьмой», сказал Интеллигенту тихо:

– Скажи своему другу, пусть он делает все, что говорит сержант, не то ему не поздоровится. Если сейчас и уцелеет, его ждет расправа в казарме — совместная, от всех «дедов».

Интеллигенту после этих слов стало еще страшнее. Он хотел было подойти к товарищу и попытаться урезонить его, объяснить тщетность бунта, но не посмел. К тому же ему не давал покоя Касымов:

– А ты тоже хочэт драца? – спросил он Интеллигента, с усмешкой оглядывая его хилую несуразную фигуру.

Интеллигент ответил ему миролюбивым взглядом, пытаясь сбить агрессию «старика»:

– Нет, я не хочу драться, а зачем это и кому это вообще нужно?

Но, кажется, его слова не оказали желаемого воздействия на «деда» и даже, наоборот, вызвали у него еще больший накал ненависти. Тем временем сержант продолжал еще более настойчиво требовать от его земляка выполнения упражнения — с все более угрожающим видом. Но тот упорно отказывался. Тогда сержант надвинулся на него и начал наносить удары ногами, но, казалось, они не достигали взбунтовавшегося солдата. Тогда сержант высоко подпрыгнул и хотел нанести ему удар ногой в грудь. Но тут же сам оказался лежащим на плацу. Сержант быстро вскочил, начал выкрикивать ругательства в его адрес, а тот, похоже, отвечал ему в той же манере; но, борясь, они удалились еще дальше, поэтому различить слова с такого расстояния было трудно. Наконец сержант оставил его, поручил вести занятия дальше Касымову, а сам удалился в казарму, бросая на ходу угрозы в адрес молодого солдата. Касымов, хоть и не испытывал их больше изнуряющими упражнениями, был еще грубее, чем сержант. Голос у него был хриплый, глаза сверкали, весь его облик выказывал человека, отчаявшегося во многом за время службы. Он кричал каждую минуту на молодых солдат и успел даже пару раз пнуть кое-кого. Только земляка Интеллигента, который продолжал стоять в стороне, он будто не замечал. Объявив о завершении физзарядки, Касымов удалился в казарму, велев остальным идти умываться. Пришлось опять идти к трубе в углу двора, из которой тонкой струйкой текла вода, взяв из казармы полотенце, зубную щетку и пасту. Умывшись, все вернулись в казарму и, оставив там принадлежности для умывания, вновь отправились на плац. Теперь солдат стало больше — присоединились все еще лениво потягивающиеся «деды». Выстраивалась шеренга для утреннего осмотра. Интеллигента и его земляка опять поставили в первый ряд. Подошли офицеры, и начался утренний осмотр, который заключался в том, чтобы проверить, у кого грязный подворотничок, не почищены бляха и ботинки, и в порядке ли вообще все обмундирование. Однако офицеры задержались недолго, поручив дальнейшую проверку сержантам. К ним подошел крепкого телосложения сержант, который, как объяснил Интеллигенту стоящий рядом Кузьма, был старшиной их батареи. Он продолжил осмотр и остановился около Кузьмы.

– Что это за одежда на тебе? Что за вид? И мы молодыми были, но никто из нас так не ходил.

Кузьма виновато молчал и бормотал что-то в свое оправдание, но ничего вразумительного так и не произнес. Сержант, махнув на него рукой, пошел дальше, проверил состояние обмундирования двух вновь прибывших — Интеллигента и его земляка, и вроде остался доволен их внешним видом:

– Полк есть полк, и за внешностью следить научили, – сказал он и тут обратил внимание на новые ботинки Интеллигента. – Даже ботинки новые. У меня они похуже, – и показал рукой на свои, хорошо начищенные, но действительно не очень-то новые ботинки. – Хорошо, хорошо, – сказал он, теперь окинув взглядом земляка Интеллигента. – У нас молодые намного хуже ходят, – а потом, будто вдруг что-то вспомнив, спросил: – А за что вас из полка сюда отправили? Натворили, наверно, что-нибудь?