«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков
Шрифт:
Питание
О чае уже сказано. На обед и ужин давались: мясной суп с кусочками мяса, растительный суп из овощей, горошница, каша: гречневая и пшённая. Излюбленным блюдом для «бурсаков» была брусника со сладкой водой: они смешивали её с крошками чёрного хлеба и… наслаждались. В изобилии давалась картошка: с мясом и без мяса, со скоромным маслом и конопляным. [129] Каши тоже давались с ложкой скоромного масла или конопляного. [130] Этими кашами «бурсаков» напитывали, вероятно, на всю жизнь. Подавались иногда мясные котлеты, снабжённые в изобилии перцем, вероятно, чтобы скрыть не свежесть мяса, из которого они изготовлены. В заговенье на мясо устраивался настоящий «пир»: на ужин давались пельмени. Стряпать пельмени в помощь наличному составу обслуживающего персонала стекалось всё «женское», что только имело какое-либо отношение к «бурсе». Пельмени были не столь изящные, и мясо в них не так уже мелко изрублено, но для отощённых желудков «бурсаков», готовых топор переварить, это было не так уж важно, только «давай, давай», и нужно сказать «давали», «до сыта», «до отвала». «Бурсаки» наедались да ещё в карманах «малую толику» уносили. [131]
129
В очерке «Питание» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «… жареный картофель, иногда с солёным огурцом…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 54 об.
130
Там
131
Там же: «Хороший квас был безотказно» // Там же. Л. 55.
На завтрак давали: или стакан молока, или два яйца – и то и другое с чёрным хлебом, или пирожок гороховый конопляного масла, за что он и получил название – «ваксовик». [132]
И при всё этом, т. е. несмотря на пельмени, завтраки и прочие услаждения «бурсацкого» желудка, сами «бурсаки» скромно определяли своё питание словами-виршами на латинском языке:
Semper – горох,
quotodie – каша,
miseria – наша. [133]
132
Там же: «Весной 1902 г. были введены завтраки, и это было на бурсе историческим явлением. Завтраки были после второго урока. На них давали в «скоромные» дни: или стакан молока с чёрным хлебом, или два яйца с тем же хлебом. В «постные» дни давали гороховые пирожки, жареные на конопляном масле, сильно масленные. Их бурсаки называли «ваксовиками». Какими бы ни были завтраки, но они были большим достижением на бурсе, и бурсак их «благословил» // Там же.
133
По-латински «Всегда горох, ежедневно каша, убогая наша».
Самый главный недостаток был в витаминах. Вот почему, когда однажды на дворе оказались без присмотра два мешка с луком, желудки «бурсаков» забушевали, затмили их ясный ум, усыпили совесть, и они ринулись к мешкам и воровали лук, потом за обедом крошили его в суп, или просто ели с чёрным хлебом.
Вот так и кормили «бурсаков», а, между прочим, желудочных болезней они не знали.
[ [134] ]
На Пасху оставалось мало учеников, и им на разговенье давали: частичку кулича, творог со сметаной и изюмом (пасху) и два яичка в течение трёх дней.
134
В очерке «Питание» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «На «Сергиев день» (25-го сентября) полагалось тоже баловать бурсацкие желудки сладким пирогом к чаю, пирогом с урюком. Бурсаки даже острили по поводу этих пирогов и рисовали себе (конечно, только умственно) картину, как смотритель и эконом советовались о том, с чем дешевле сделать пироги: с изюмом или урюком, и останавливались на последнем, так как его можно тоньше размазывать на пироге. О, у бурсаков тоже были острые языки!
На масленице настоящих блинов не готовили: было, очевидно, не под силу, но нечто, похожее на оладьи, давали» // Там же. Л. 55 об.-56.
[ [135] ]
Гигиена и санитария
Можно ли поставить рядом без опасения быть осмеянным два понятия: «бурсак» и косметика? Если представлять бурсака в неизменном виде «тессараконты» и мыслить категориями «Очерков бурсы», то, очевидно, нельзя. Но жизнь, как всегда, вносила и вносит свои коррективы. «Бурсаки» прекрасно различали достоинства и недостатки «черёмухового мыла», «яичного мыла», «глицеринового мыла», и утром они никогда не мылись без мыла. [136] О чесотке мы на бурсе не слышали. На моде были помада, фиксатор, репейное масло. Особенно – фиксатор. Скорее можно сказать злоупотребляли им. Был ли pediculus? Был! Кое у кого, но без наружного проявления, там в складках белья. На верхней одежде, на спальных принадлежностях – нет! Почему в белье? Его плохо парили и плохо гладили, в результате – «изумрудные» зёрна оставались на созревание. Проблемы вшивости на бурсе не ставилось. В баню «бурсаки» ходили, примерно раз в декаду. Там каждому выдавалось мыло и вехотка. Вода давалась до отказа. Парились. Мыться помогал иногда «учинённый» для надзора старик. Грязное белье сбрасывали там же, а получали чистое в гардеробной комнате.
135
Там же: «Как бурсаки сами «ублажали» свои желудки? Ходить в город по магазинам индивидуально не разрешалось, но разрешалось ходить «учинённым» дежурным из «старших» по двое для покупки разных деликатесов по заказу отдельных лиц, для чего составлялся целый список. Что было любимым? Сливочное «лампасе» (монпансье), пряники с изюмом, орехи «фисташки». Во время экзаменов по утрам к воротам всегда подходил человек с «макушками» // Там же. Л. 56 об.
136
В очерке «Одежда и вопросы личной гигиены» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний: «Зубы не было принято чистить» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 58.
Волосы время от времени подстригал парикмахер. У «старших» на моде были прически – «ерошки», часто сильно нафиксуаренные. Спальное бельё менялось применительно к посещению бани. Что говорить – оно было непрезентабельным: неважного качества, заплатанное. Подушки тоже были не из пуховых, матрацы – соломенные или мочальные, одеяла не первой свежести, обтёрканные, истёртые и не особенно грели. «Бурсаки» раскопали у них удивительное свойство: если водить ими по волосам, то появлялись искорки – электрические разрядки. Весной, в жаркие дни, учеников водили купаться, иногда по два раза в день. Что только было при этом с «бурсаками»: они плавали, ныряли, кричали… [137]
137
Там же автор уточняет: «В период экзаменов, в жаркие дни, бурсаков водили купаться в Пышме. Купальня была с подвесным дном и поддерживалась на бочках. За это доброй памятью всегда поминают бурсаки своё начальство. Сколько было удовольствия освежаться и омываться в «священных» водах реки Пышмы»! // Там же. Л. 59 об.
Что было на «бурсе» образцовым, то это уборные: отдельные кабинки с деревянными лаковыми стенками, с водой для промывания унитазов. Свидетельствую, что потом я не встречал ни в одном учебном заведении – ни в семинарии, ни в академии, ни в каком другом учебном заведении таких туалетов, какие были на «бурсе». Вот почему, когда мне случайно удалось посетить здание нашей «бурсы», где теперь находится военный лазарет, я не преминул заглянуть и в сие учреждение и… увидел такую картину, что у меня сейчас же родилась мысль: «Что бы сказал наш смотритель Михаил Николаевич, если бы он увидел «сие»!
Были ли среди «бурсаков» неаккуратные, нечистоплотные? Да, были! Но все они были наперечёт и, между прочим, их не уважали и сторонились их же товарищи.
Одежда «бурсаков»
Для «духовников» не было принято одежды единого образца – «формы». Когда их отправляли после летних каникул, то снабжали валенками, шубами, шапками самого разнообразного покроя и образца. Из верхней одежды также укладывали в чемодан: визитки, брюки тоже разной расцветки. Раньше – до девяностых годов – ученикам шили сюртуки, и они были чем-то вроде формы. Но то обстоятельство, что в других учебных заведениях – гимназиях, реальных училищах – были приняты формы, а также, очевидно, стремление к гармонии, порядку на практике привели к тому, что сам собой, так сказать, самотёком у «бурсаков» было принято носить тужурки серого сукна с закрытым воротом и брюки на выпуск, преимущественно из того же материала. Принято также было надевать крахмальные белые воротнички на шее. [138] Но с чем не могли примириться ученики, то со штиблетами и туфлями: считалось, что это женская одежда, и, поэтому, когда один из «бурсаков» – Ваня Медведев вместо сапогов под брюками стал носить ботинки да ещё с пуговицами, то ему не давали прохода и кричали: «Эй ты – девка, девка!» Бурса метила за отступление от принятых ею норм.
138
В очерке «Одежда и вопросы личной гигиены» в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «У бурсаков не было формы, и одеяние их было пёстрым. Когда-то на моде были сюртуки, и какой-нибудь карапуз щеголял в сюртуке. Со временем от этой грузной одежды отказались и перешли на более лёгкую. Как-то само собой установилось, что в наше время принялись было носить куртку с закрытым воротом серого цвета. Она в соединении с брюками из одного материала (серое сукно невысокого качества), причём брюки были «на выпуск» и составила нечто вроде формы. Принято было под ворот надевать белый крахмальный воротничок. Щёголи из бурсаков надевали ещё шнур от часов (с часами и без них) через него (см. фото выпуска учеников 1902 г.). Это однообразие создавало гармоничное сочетание массы людей и благообразие» // Там же. Л. 57–57 об.
В моду входило ношение часов со шнурком через шею. Нужно отдать справедливость «бурсакам» в том, что они приучались к аккуратности и опрятности в одежде. Так, в числе предметов бытового обслуживания почти у всех, а наверняка – у многих были платяные щётки, щётки чистить сапоги, вакса и новость культуры – раствор для смазывания обуви – аппретура. В торжественных случаях сапоги «бурсаков» блестели как лаковые, а на тужурках и брюках ни пушинки, ни пылинки! Не доросли «бурсаки» только до ношения резиновых калош: это полагалось уже семинаристам.
[ [139] ] ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 14–16.
Считалось, что Н. Г. Помяловский в своих «Очерках бурсы» увековечил бурсу на все времена, канонизировал её порядки, а поэтому многие наши современники, спустя много лет после выхода в свет «Очерков» думали, что бурса нашего времени и её обитатели всё ещё были такими же, как их изобразил Н. Г. Помяловский, и готовы были в каждом из нас увидеть «тессараконту» прежней бурсы, «детину непобедимой злобы» по выражению Симеона Полоцкого. [141] Однако, бурса, как и всё в мире, подчинена была всеобщему закону развития, сформулированному греческим философом Гераклитом: [142] , формы её бытия изменялись, но не сразу, не в один момент – революционно, а по законам эволюции, при которой, как известно, «старое» и «новое» некоторое время «сосуществуют», и в новом сохраняются «родимые пятна» старого. Эти «родимые пятна», трансформированные, пережившие метаморфозу, иногда трудно связать с прошлым, пережитым и только внимательно всматриваясь в них, анализируя их, можно установить их родство с прошлым, как говорилось в этом случае: стоит только «поскоблить» его, это «родимое пятно», и заметишь: «жив, жив курилка!» – прошлое тут как тут. [143] Наша бурса, не будучи копией своей «прабабки», конечно, имела «родимые пятна» её. Вот они. [144]
139
Там же автор дополняет: «У каждого бурсака был отдельный ящик в общем комоде, где под замком хранилось его бельё, тужура, брюки. Пальто и шуба висели в гардеробной комнате на определённой вешалке под определённым номером. Калоши бурсаки ещё не носили: не «дошли до этого». «Казённикам» шили кожаные калоши, но они были грубые – некрасивые и не удобные (жёсткие) и те избегали их носить. Сапоги чистили ваксой, или смазывали раствором «аппретуры». Почти у всех бурсаков были щётки для очистки верхней одежды и обуви. Аккуратность в одежде и чистоплотность вошли в привычку бурсаков и они высмеивали и травили отдельных нерях, которые в незначительном количестве ещё попадались» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 393. Л. 58–58 об.
140
Находится в составе «Автобиографических воспоминаний», посвящённых учению автора в Камышловском духовном училище, в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» – «Пороки бурсы» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училище».
141
«Детина непобедимой злобы» – образ непокорного ученика духовного учебного заведения из «Духовного регламента» (1721), составленного епископом Феофаном (Прокоповичем) (1681–1736), фактическим руководителем Святейшего Синода, проповедником, государственным деятелем, сподвижником Петра I. «Духовный регламент» определял правовое положение Православной церкви в Российской империи. Указание на духовного писателя Симеона Полоцкого (1629–1680) – ошибка автора.
142
– по-древнегречески «Всё течёт, всё меняется» – фраза, приписываемая древнегреческому философу Гераклиту Эфесскому (544–483 до н. э.).
143
«Жив, жив курилка!» – выражение, с давних времён употребляемое по отношению к людям, которые, по общему мнению, прекратили свою деятельность, куда-то пропали, исчезли, умерли, а на самом деле живы и заняты прежним делом. Используется в ироническом смысле, так и в качестве выражения радости от встречи с человеком, о котором давно не было вестей.
144
В очерке «Пороки бурсы» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Было бы одинаково неправильным как преувеличивать недостатки воспитания в закрытых учебных заведениях (интернатах), так и преуменьшать их. Однако никак нельзя замолчать о том, что интернаты являются искусственной формой отделения ребенка от естественного развития его в семейных условиях. Ученики духовного училища поступали на «бурсу» в возрасте девяти-десяти лет, кажется не такими уж детьми, но тот, кто испытал психологию «новичка» на «бурсе», едва ли согласится с тем, что ему показалось, что он попал в «рай». Домашний семейный уют и теплоту ничем нельзя заменить, и не сразу «новичок» сможет привыкнуть к новым условиям. Кто окажутся его новые знакомые – является полной неизвестностью, и каким зорким должен быть глаз у тех людей, которым доверено воспитание этих новичков. А пороки интернатской жизни иногда бывают такими тонкими, что их и в сильный микроскоп с трудом можно рассмотреть. Можно указать такие пороки нашей «бурсы», которые являлись «отрыжкой» старой системы воспитания» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 24–25.
Было принято, что ученик, благополучно достигший четвёртого класса, прошедший все «испытания» бурсацкой жизни, ставший «старшим», получал право, не писанное, но узаконенное бытом – «задаваться» над младшими. Некоторые ученики так и объявляли: «ну, теперь я добрался до четвёртого класса – можно и «позадаваться». «Задаваться» – это значило: «подставить ножку», толкнуть, ущипнуть, обозвать по прозвищу, одним словом – обидеть, унизить младшего по такой концепции мысли: было время – меня обижали, а теперь пришло моё время – я буду обижать. Очень модным приёмом в этом отношении было садить «пучки», т. е. щелчки, причём применялись два вида «пучек»: через зажим среднего пальца большим и разжим его – один приём, а другой приём – удар указательным пальцем после освобождения его от зажима средним, удар на «отмашь». Были такие «артисты» этого дела, что «били» до синяков. Любопытно, что притягательную силу при этом имела та часть организма, кожа которой является менее чувствительной – та, что применяется при сидении. И вот поди-ты: только подвернись она у кого-либо, последует обязательно «пучка», поэтому все старались избегать такой позы, при которой можно было соблазнить кого-либо «поставить «пучку». Четвёртый класс находился у «чёрной» лестницы, по которой младшие спускались вниз, направлялись на обеды, ужины и чай, и это было удобным местом «задаваться»: чуть не заметит надзиратель, и кто-либо из проходящих рядами получал от «старших» или «пучку», или «под ножку». Шествие в рядах «старшие» иногда и сами использовали для расправы друг с другом. Так, был случай, когда возвращались вечером с ужина в одном ряду «старший» Панин подбежал «старшему» Ивану Переберину и всадил ему в плечо перочинный ножик. [146] Некоторым малышам выпадало счастье – не испытывать на себе этой «системы» «задаваться» со стороны старших, лишь благодаря покровительству кого-либо из них. Так, автор сего был в числе этих счастливчиков: когда он был «подготовишкой», то в четвёртом классе у него был сват – Андрюша Бирюков, парень высокого роста и сильный. Андрюша в широком кругу бурсаков однажды показал на меня и предупредил «прочих»: «если кто хоть пальцем потронет его», т. е. меня, и последовал очень выразительный жест руки. Пользоваться протекцией кого-либо, однако, не делало чести «счастливому» малышу: на него смотрели косо, а старались за «это» иметь чем-либо ему «насолить». Почётнее считалось, если кто сам мог за себя «постоять». Таковы были не писанные «законы» бурсы.
145
В «пермской коллекции» воспоминаний автора – «Система «задаваться» в составе «Очерков по истории Камышловского духовного училища».
146
В «пермском коллекции» воспоминаний автора наоборот, «отчаянной» Иван Переберин (ученик 4-го класса), вероятно, ученику 1-го класса Мефодию Панину. (Ред.).
Конец ознакомительного фрагмента.