Длинные руки нейтралитета
Шрифт:
Ради правды подчеркнем: не все представители дипкорпуса испытывали беспокойство. Например, послы Швейцарии, Лихтенштейна,Люксембурга, Баварии и Вюртемберга не очень-то взволновались. Флотам этих держав ничто не угрожало.
Пожалуй, Пруссия тоже имела основания не впадать в панику. Короля волновало скорее отсутствие флота, чем перспектива его потерять. Не последнюю роль сыграл пусть и хромой, но все же нейтралитет Прусского королевства в этой войне.
Куда менее комфортно чувствовал себя представитель Франца-Иосифа
Иные чувства владели посланниками Британской, Французской и Османской империй. Радужные реляции о победах при Альме и Инкермане подернулись серым пеплом.
Не последнюю роль сыграл дипломатический промах Форин-оффиса. Посол Британии в Пруссии воспользовался случаем и предъявил ноту цесаревичу как наиболее высокопоставленному представителю Российской империи. В ноте содержался реприманд, исполненный сдержанного гнева, по случаю неспровоцированного нападения на английский отряд кораблей.
Ответ наследника российского престола был ледяным по форме и ничуть не более теплым по содержанию.
– Разумеется, ваша нота будет незамедлительно предоставлена вниманию императора российского. Однако нападение было произведено британцами, отнюдь не русскими. Напоминаю, что в соглашении по перемирию, подписанному английской стороной, содержался пункт, согласно которому корабли флота его величества не должны приближаться к российским ближе, чем на три навигационных мили, в противном случае им будет дан вооруженный отпор. Королевский флот пренебрег этим пунктом. Далее, ввиду приближения вашей группы был поднят флажный сигнал 'Ваш курс ведет к опасности'. Никакой видимой реакции не последовало. Мое присутствие на борту 'Херсонеса' было обозначено брейд-вымпелом. Это обстоятельство также было оставлено без внимания. И, наконец, имея полное право по факту нападения утопить корабли государства, с каковым, напоминаю, Российская империя находится в состоянии войны, наша артиллерия всего лишь дала предупреждение. Мы не хотели и не хотим продолжения этой войны. Как раз по этой причине я здесь нахожусь. Но уж поверьте, что если бы у нас было намерение напасть, то ни один из кораблей в этой группе не дошел бы до порта.
Посол Владычицы морей в Пруссии не был моряком. Зато он очень хорошо умел играть в карты. В ситуации, когда у противника на руках четыре туза и четыре короля, а у вас семерки и восьмерки, продолжение игры выглядит столь же бессмысленным, сколь и неприятным.
Никто из участников этого конгресса, который вскоре поименуют Берлинским, не знал, насколько сильный толчок получила история. Разумеется, никто и представления не имел, что она вообще могла сдвинуться с намеченного пути. Мы с вами, читатели, это, понятно, знаем, но ни за что не расскажем никому из тех, кто был там, в Берлине.
Эпилог
В станице Мечётинской произошло событие или даже СОБЫТИЕ. По масштабам оно было бы впору даже уездному городу.
В дом весьма уважаемого старого казака Андропа Неболтая пришло с почтальоном громадное письмо - точнее сказать, это был громадный конверт. Разумеется, служивому поднесли рюмочку.
Вскрыл конверт с помощью старого турецкого кинжала лично хозяин дома. В нем были, как и ожидалось, БУМАГИ.
Сбежалось все население дома, в первую голову внуки от среднего сына, но от них не остали и сноха Глафира, и жена Андропа Анфиса. Сам же средний сын Трифон чуть поотстал, будучи занят работой в сарае, но величина опоздания не помешала ему занять почетное место у отца. С небольшим отставанием заявилась семья старшего сына: сам Андрей Андропович, его Дарья и сыновья с дочкой.
– Батюшки!
– не сдержавшись, ахнула младшая сноха, разглядевши отдельный лист с картиной, - да то ж Тихон!
– Истинный крест, он самый.
– А рядом, надо быть, женка его, да дети...
– Знать, карандашиком рисовано, и работа тонкая.
– А вот от него письмо, мыслю.
– А ну, цыть мне тут!
– рявкнул хозяин дома командирским голосом.
– Иван! Глаза у тебя молодые, зачитай-ка письмо вслух. А то мне очки искать долго.
Андроп Анисимович сильно отклонился от истины: не отсутствие очков мешало ему, а недостаточная грамотность, не позволявшая читать быстро.
Старший внук исполнился важности. Правда, по уровню образованности он не сравнялся с высокоученым дядюшкой, но отстал совсем немного; обычно мальчишку хвалили в примерно таких выражениях: 'Ну, ты считаешь хорошо, почти как дядя Тихон.'
Малец поправил чуб, который упорно не дорастал до надлежащей длины, прокашлялся и начал:
– Здравствуйте, мои дорогие родители, отец и матушка! Пишу я вам из далеких краев, куда закинула меня судьбина на учебу и на житье с моей разлюбезнейшей Марьюшкой...
– Эка он о своей-то выражается кудряво, - поджала губы заранее критично настроенная к невестке Анфиса.
– Тихо, мать! Дай Ваньке сказать.
– ...и спешу радостию поделиться: родила она во благополучии близнят, казачонка и девку, кои здоровеньки растут трудами Маши...
– Ай да сношенька! Сразу двумя внуками озаботилась.
– Что здоровеньки, это на картине видно, эвон какие улыбчатые, - осмелилась вставить слово Дарья.
– Читай дальше, Ваня, - на этот раз в голосе Андропа Анисимовича слышалось скорее любопытство, чем суровость.
– Кхм. Правда, болели они чуток, и я тоже кашлял, но Маша нас всех на поправку вывела совсем скоро, трех дней на это хватило. Назвали мальца Михайлой, а дочку Натой, Натальей то есть. Крестить же деток негде, ибо церквы тут не имеется, однако желаю в Севастополь с ними приехать и окрестить как должно в Михайловской церкви у благочинного Александра, того самого, что Машу крестил...