Для тебя
Шрифт:
Вот после этого месье Кевар действительно испугался за психическое здоровье своей дочери.
– Лальен Женевьева Аленита Кевар, если ты немедленно не прекратишь, я отправлю тебя в дурдом! – впервые за семейную жизнь он сорвался на крик.
Лали затихла на несколько секунд, посмотрела на него своим теплым золотистым взглядом, совершенно
Месье Кевар обвинений не принял и в тот же вечер доправил свою дочь к психологу, о благонадежности которого и умении хранить тайны своих клиентов знал от партнера по винодельному промыслу.
Лали было уже все равно, куда ее везут и что с ней собираются делать. Ей было глубоко параллельно до всего на свете.
Расхваленным психологом оказалась чопорная мадам лет сорока, с длинным прямым носом, чернильно-черным карэ, такими же черными бровями и большими оливковыми глазами. Один только взгляд на нее, одно только звучание ее голоса, напоминавшее журчание ручья, вселяли спокойствие и располагали к мирной беседе. Месье Кевар поведал ей о сути проблемы, точнее, он рассказал о том, что казалось проблемным для него: дочь не ходит в школу, ни с кем не разговаривает, отказывается есть и поет.
Лали слушала его с не меньшим интересом, чем мадам Психолог, и удивлялась, как же ее отец, умный, если даже не сказать мудрый, любимый отец не видит глубже верхушки айсберга. Неужели он не понял, что отобрал у нее все, что она любила, все, чем и для чего жила? Да, он этого не понял, но вот мадам Психолог догадалась сразу же, хоть и не слышала еще всей истории. Так же она поняла, что при отце Лали говорить не будет, но, для порядка, предложила ей высказать то, что ее тревожит месье Кевару. Естественно, девушка не сказала ни слова, только презрительно улыбнулась.
– Месье Кевар, можем мы с мадмуазель поговорить наедине? – мадам Психолог задала вопрос, который прозвучал больше похоже на приказ.
Отец Лали поспешно удалился, окинув на прощание дочь беспокойным взглядом. Он уже представлял, как услышит из-под двери, что его девочка снова начала неистово петь, а может и того хуже – кричать и биться в истерике. Представил, как мадам Психолог говорит, что к ней он обратился слишком поздно и ему необходимо везти Лали прямиком в психиатрическую лечебницу. Еще он сам придумал для дочери самый жуткий диагноз, который только ему был известен – шизофрения. И все это за каких-то секунд 40—50, пока он поднимался из глубокого кожаного кресла и выходил за дверь. Потом ему уже было не до мыслей, сев на кушетку, возле кабинета, он изо всех сил стал прислушиваться к происходящему внутри. Вот только ни одно слово не слышалось отчетливо.
– А теперь
– Если Вы пообещаете, что сказанное мной не будет использовано против меня, – предупредила девушка.
– В моих планах использовать это лишь для нормализации твоей жизни, – ответила мадам Психолог. Она была приятно удивлена, что Лали с первого же вопроса пошла на контакт.
– Тогда выключите записывающие устройства, уверена, они у вас имеются, – улыбнулась юная клиентка. – Потому что Вам предстоит услышать очень откровенную историю.
Мадам Психолог решила не спорить, она взяла со стола ручку-диктофон и демонстративно выключила его перед глазами у Лали. С самого начала она была уверена, что нет ничего сложного в случае этой девушки, по крайней мере, ничего более сложного, чем старое, как мир, недопонимание между дочерью и родителем.
Лали действительно оказалась максимально откровенной. Она рассказала мадам Психолог обо всем, что привело их с отцом к ее кабинету. И, выпалив все это, как на духу, девушка застыла, вжавшись в кресло, в ожидании вердикта доктора.
– Тебе необходимо стать актрисой, – было первым, что сказала мадам Психолог.
Девушка вопросительно уставилась на нее.
– Да-да, актрисой, – доктор подтвердила, что Лали все правильно расслышала. – Ты намного талантливее и убедительнее даже тех, которые играют в опере Гарнье. Потому что твой спектакль будет длиться не несколько часов, а несколько лет.
Лали начала улавливать суть. Последующие слова женщины в кресле напротив подтвердили ее догадки. Мадам Психолог предложила ей продолжить делать то, что она делала и прежде: снова стать примерной дочерью, нет, намного более примерной, хорошо учиться, посещать уроки вокала и верховой езды, обзавестись друзьями, обыкновенными друзьями-подростками, а не теми богемными, от 25 до сорока, которые появились у нее благодаря Фотографу.
– И только когда ты станешь совершеннолетней, хотя для твоего отца ты никогда достаточно взрослой не будешь, сможешь снять с себя эту маску и быть той, кем пожелаешь, – завершила свои напутствия мадам Психолог.
– Но если для своего отца я навсегда останусь маленькой девочкой, как же я смогу…, – на лице Лали появилась неуверенность, впрочем, лишь для того, чтобы через секунду она смогла сама найти ответ на собственный вопрос: – Деньги! – радостно воскликнула она. – После совершеннолетия я получу доступ к фонду моей матери и смогу уехать. Куда захочу. С кем захочу. Хоть моделью, хоть стриптизершей, хоть порно-звездой! – расхрабрилась она.
Мадам Психолог скептически улыбнулась, бросив взгляд на ее грудь, которая еще не выходила за рамки нулевого размера, и, судя по телосложению девушки, вряд ли когда-то могла бы вырасти больше первого.
Лали поймала ее взгляд и улыбнулась в ответ:
– Вы снова правы, две последние профессии мне не светят.
Так простым меркантильным напутствием, который подарил девушке надежду на светлое и свободное будущее, гениальная мадам Психолог в один сеанс расправилась с подростковой депрессией. Удивлению и благодарности месье Кевара не было предела. Он оплатил на год вперед еженедельные визиты дочери к мадам Психолог. И Лали исправно посещала их, чувствуя, что ту хрупкую веру, которая в ней зародилась, необходимо будет подпитывать, как прекрасный, но очень хлипкий оранжерейный цветок.