Дмитрий Донской
Шрифт:
Между тем битва продолжалась. Покончив со Сторожевым и Передовым полками, татары столкнулись с плотными рядами Большого полка. Стоявшие здесь московские ополченцы в начале битвы дрогнули, заволновались, увидав несметные полчища Мамая. Иные из них не выдержали и, гонимые страхом, «на беги обратишася». Однако мужество Сторожевого полка и самого великого князя Дмитрия воодушевило их. Теперь они стояли насмерть.
Убедившись, что опрокинуть Большой полк не удается, Мамай перенес основной натиск своих войск на Полк левой руки, оттеснив его к Непрядве. Но тут во фланг татарам ударил Засадный полк под командованием Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка. Внезапный удар русских был так стремителен, что татары дрогнули. Ряды их смешались. И вот уже вся Мамаева рать неудержимо покатилась назад. Близость победы удвоила силы русских. Они дружно преследовали врага,
После битвы посланные Владимиром воины едва отыскали Дмитрия. Его привели в чувство. Весть о победе придала князю силы. Он поднялся, сел на коня и вместе с братом поехал осматривать поле сражения. Вид поля был ужасен. Повсюду лежали горы трупов, стонали и кричали раненые. А высоко в небе неторопливо кружили орлы…
Такова была событийная канва сражения. Можно лишь гадать, было ли отступление Полка левой руки заранее намеченным маневром, имевшим целью «развернуть» татар спиной к Зеленой дубраве, откуда готовился удар Засадного полка, или же этот поворот событий был вызван приказами Мамая (16, 66). Но так или иначе, именно удар Засадного полка решил исход сражения. Это позволило некоторым древнерусским писателям — а вслед за ними и историкам — считать главным героем битвы князя Владимира Серпуховского. Что можно сказать на сей счет? Действительно, серпуховской князь был отменным воином. Однако в годы борьбы с Мамаем он был лишь «правой рукой» Дмитрия, но отнюдь не «головой» всего дела. К тому же рядом с 27-летним Владимиром Серпуховским находился многоопытный князь Дмитрий Михайлович Боброк Волынский, который, вероятно, и определил время решающего удара Засадного полка.
Вдали и вблизи
Великое рождается в суете повседневного. Братские могилы на Куликовом поле приняли своих молчаливых гостей. За хмельной чашей князь Дмитрий и его воеводы помянули павших бойцов и порадовались своей удаче. Вероятно, они совсем не думали о том, что скажут о них потомки. А между тем потомки скажут, что они сделали великое дело. Куликовская победа оказала воздействие на весь дальнейший ход русской истории. Глядя на прошлое из будущего, можно сказать, что она была началом конца ордынского господства над Русью. Крупнейшие русские историки сходились на том, что эта победа имела прежде всего политическое значение.
Мамаево побоище, утверждал Н. М. Карамзин, «еще не прекратило бедствий России, но доказало возрождение сил ее и в несомнительной связи действий с причинами отдаленными служило основанием успехов Иоанна III, коему судьба назначила совершить дело предков, менее счастливых, но равно великих» (167, 32).
С. М. Соловьев рассматривал Куликовскую битву в контексте противостояния Европы и Азии. Она должна была «решить великий в истории человечества вопрос — какой из этих частей света восторжествовать над другою?». Победа на Куликовом поле «была знаком торжества Европы над Азиею» (307, 278).
В. О. Ключевский подчеркивал другую сторону события — внутриполитическую: «Почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и под московскими знаменами одержала первую народную победу над агарянством. Это сообщило московскому князю значение национального вождя северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же» (178, 22).
Историческое значение Мамаева побоища раскрылось в будущем. А в настоящем — сладость победы горчила скорбью о павших и страхом завтрашнего дня. Князь Дмитрий раздразнил многоголового степного дракона — того, что со времен Чингисхана красовался на победоносных монгольских знаменах — и, отрубив ему одну голову, вызвал на бой все остальные…
Едва успела Москва отпраздновать победу на Куликовом поле, как новые военные тревоги постучали в ее ворота. Мамай ушел в свои степи и там собрал «остаточную свою силу» — новое войско. Правитель Орды мечтал о реванше. Новая армия Мамая росла не по дням, а по часам. А между тем цвет московского воинства остался лежать в братских могилах Куликова поля.
Тревоги Дмитрия были ненапрасны. И если Ягайло, занявшись борьбой со своим дядей Кейстутом, не причинял Москве особого беспокойства, то степная угроза дамокловым мечом висела над головой московского князя. Зимой 1380/81 года Мамай изготовился к новому походу на Русь. Однако судьба — Сергий Радонежский назвал бы ее Божьим промыслом — послала Мамаю могущественного соперника. Из-за Волги пришел воинственный «царь» Тохтамыш. Навстречу ему Мамай
Еще до окончательной победы над Мамаем, осенью 1380 года, Тохтамыш отправил на Русь посла с извещением о своем воцарении в Волжской Орде. Приунывшие русские князья «чествоваше добре» его посла (42, 69). Не откладывая дела в долгий ящик, они отправили к новому хану собственных «киличеев» (послов) с дарами (43, 141). Однако вопреки давней традиции никто из князей не явился лично к новому «царю» за ярлыком. Похоже, что и платить ему дань победители Мамая не собирались.
29 октября 1380 года отправил к Тохтамышу своих «киличеев» и князь Дмитрий Иванович (42, 69). А уже 1 ноября начался созванный им княжеский съезд. Необходимо было выработать общую позицию по отношению к Тохтамышу, добиться «единачества» перед лицом новой опасности. Об итогах этого съезда летописи, как обычно, умалчивают.
Летом 1381 года московские послы вернулись от Тохтамыша «с пожалованием и со многою честью» (42, 69). Их возвращения ждали со страхом и надеждой. Летописец откровенно объясняет причины всеобщей тревоги: «оскуде бо вся Русская земля от Мамаева побоища» (42, 72). Проще говоря, в случае новой войны со степняками защищать Москву было практически некому.
Вслед за русскими «киличеями» из Орды явился большой — около 700 сабель — отряд, сопровождавший нового посла, «царевича» Акхозю. Однако после Куликовской битвы татары уже не могли свободно разъезжать по Руси. «Царевич», по свидетельству летописи, «дошед Новагорода Нижняго, и возвратися вспять, а на Москву не дерзну ити, но посла некоих от своих татар, не во мнозе дружине, но и тии не смеаху» (42, 70). Несомненно, посол живо описал хану свои впечатления от пребывания на Руси. Страна явным образом выходила из-под ордынского контроля.
Утвердившись в Сарае и в степях к западу от Волги, Тохтамыш стал обдумывать план будущей войны с Дмитрием Московским. Его стратегией были стремительность и внезапность.
Конфликт с Тохтамышем был последним эпизодом той восьмилетней войны Дмитрия Донского с Ордой, началом которой стало загадочное «розмирие с татары и с Мамаем» в 1374 году. За множеством позднейших объяснений трудно понять первоначальную природу этой войны. Была ли это «война за деньги», вызванная отказом русских князей платить узурпатору ханской власти Мамаю непомерный «запрос», — или это было восстание, героическая борьба «русского улуса» за независимость?
Известно, что в общественной жизни явления редко бывают в чистом виде. Реальность всегда представляет собой некую изменчивую пропорцию, сочетание высокого и низкого, вечного и сиюминутного. Мы готовы согласиться с теми, кто считает, что «розмирие» было вызвано корыстными интересами московской элиты. Но начавшись как «война за деньги», борьба князя Дмитрия, подчиняясь внутренней логике процесса, постепенно переросла в «войну за принцип». Для Руси таким принципом была независимость (понимаемая прежде всего как отказ от уплаты дани), а для Орды — установленное еще Чингисханом и Батыем подчинение завоеванных народов. На Куликовом поле русские дрались за свои дома, за жен и детей. Все знали, что станет с ними в случае победы Мамая. Но дрались и за идею независимости, воплощенную в образе великого князя Дмитрия Ивановича как первого самостоятельного «царя Русского». Не входя в подробности научных дискуссий о значении царского титула, усвоенного великому князю московскими книжниками, заметим, что этот титул стал своего рода «знаменем» Дмитрия Донского. Это «знамя» он получил в наследство от «царя последних времен» Ивана Калиты. Именно Калита, подобно Дмитрию поднявшийся к верховной власти благодаря уникальному (промыслительному!) стечению обстоятельств, был духовным отцом героя Куликова поля. Но Калита умел не допускать погрома в своих владениях. Дмитрий, потянувшись за своим великим дедом, в этом вопросе оказался далеко не столь успешным…