Дмитрий Донской
Шрифт:
Возможно, 17-летний Дмитрий Московский в силу пылкости и самонадеянности, присущей этому возрасту, мог увлечься идеей триумвирата. Однако митрополит Алексей с его политическим опытом едва ли был склонен поддерживать рискованный план.
Святитель понимал: проблема не только в том, чтобы «собрать Русь», подчинить Москве русские земли и княжества, — но и в том, чтобы сделать это незаметно. Каждый шаг Москвы по пути объединения страны умножал число ее врагов, заставлял их забыть собственные распри и соединиться для борьбы с растущей московской угрозой. Поэтому каждый такой шаг требовал тщательной маскировки. В частности, не следовало изгонять из завоеванных областей их
Потомки скажут: это была оптимальная и, может быть, даже гениальная стратегия. Современники, видевшие эту политику вблизи и попавшие в ее тяжелые жернова, были о ней другого мнения…
Итак, Михаил Тверской решил приехать в Москву на митрополичий суд по делу о спорных волостях Тверской земли. То, что произошло дальше, историки определяют как «весьма рискованный политически и явно аморальный шаг» Дмитрия Московского и его советников (206, 67).
Но обратимся к рассказу летописи.
«Того же лета (1368) князь великии Дмитреи Иванович да Олексеи митрополит позвали князя великаго Михаила Александровича на Москву по целованию любовию, а съдумав на него совет зол. Князь же великии Михайло, положа упование на Бога и на крестное целование приехав к ним на Москву и они черес целование яша (взяли, схватили. — Н. Б.) и да дръжали в ыстоме и Городок отъняли и чясть отчины княжи Семеновы. А что были бояре его около его, тех всех поймали и разно разведоша, и быша вси в нятьи (под стражей. — Н. Б.) и дръжаша их в истоме. А князь великии Михаило тъгды седел на Гавшине дворе. Бог же показа силу крестную: в то время прииде к ним Чарык из Орды, тем избави его Бог, князя Михаила, и не дождав Чарыка опять покончив с ним (то есть заключив с ним „докончание“, договор. — Н. Б.) да отъпустили его в Тферь. А в Городке своего наместника посадили съ князем съ Еремеем. Князь же великыи Михаило съжалися велми о том и негодоваше, и не любо ему бысть, и положи то в измену и про то имеаше розмирие к князю к великому, паче же на митрополита жаловашеся, к нему же веру имел паче всех, яко по истине святителю» (43, 87).
Итак, если верить летописцу, московские правители, нарушив самую крепкую клятву — целование креста, схватили Михаила Тверского и вместе с его свитой непонятно за что посадили под арест. Там князь провел несколько дней (недель?), после чего был освобожден. Летописец убеждает читателя, что освобождение Михаила объяснялось не доброй волей москвичей, а реальной угрозой — вестью о приближении к Москве какого-то «Чарыка из Орды».
Вся эта сбивчиво изложенная летописцем история требует внимательного рассмотрения. Начать необходимо с того, что перед нами — тверская версия событий (тверская редакция общерусского летописного свода начала XV века). Отсюда — стремление представить Михаила Тверского невинной жертвой московского вероломства.
Вынося за скобки тверскую тенденциозность, пунктир событий можно представить следующим образом. Михаил Тверской приехал в Москву, ожидая каких-то серьезных тайных переговоров по общерусским делам. Но ничего подобного он там не нашел. В Москве его ждал лишь весьма унизительный суд с двоюродным братом Еремеем относительно выморочного удела князя Семена Константиновича, брата Еремея. Это было всё то же старое и уже изрядно надоевшее дело о наследстве.
Теперь удельный спор предстояло решить суду высшей инстанции — митрополиту и великому князю Владимирскому.
Но справедливого суда мог ожидать только такой идеалист, как Михаил Тверской. Москвичам нужно было дезавуировать прежнее решение в пользу Михаила Тверского, принятое судом тверского владыки, и решить дело в пользу своего союзника Еремея Дорогобужского. Это позволило бы ему выступить законным владельцем важных в стратегическом отношении территорий, включая недавно отстроенную Михаилом Тверским сильную крепость Городок (Старицу).
Суд состоялся с соблюдением всех формальностей и признал справедливыми требования Еремея. Михаилу надлежало вернуть Еремею все захваченные земли (включая Старицу) и, вероятно, уплатить большой штраф за понесенные убытки и «за обиду».
Гнев государя
Дальнейшее развитие событий можно понять, только учитывая «субъективный фактор» — страстный, взрывной характер Дмитрия Московского, его горячую религиозность и сознание собственной избранности. Свободный от многих стереотипов московской династической политики, воспитанный на образах грозных ветхозаветных царей, юный Дмитрий во многом походил на своего далекого потомка Ивана Грозного. Подобно ему, он многие годы томился под опекой митрополита и бояр. Его роль в принятии решений была пассивной, хотя формально все указы шли от его имени.
Такая натянутая ситуация рано или поздно должна была разрешиться взрывом эмоций. Иван Грозный в возрасте тринадцати лет неожиданно приказал бросить на растерзание псарям князя Андрея Шуйского. И Дмитрий подсознательно хотел утвердить свою самостоятельность каким-то дерзким, необычным распоряжением. Он должен был сказать свое решающее слово — слово Государя.
Вступив в брак с Евдокией Суздальской в январе 1366 года, Дмитрий ощутил себя вполне взрослым, самостоятельным человеком. Более того, он чувствовал себя великим князем, государем, приказам которого должны повиноваться все без исключения. Он мечтал стать «царем Русским» и сбросить власть самозваного ордынского «царя». Но московская знать (не исключая, вероятно, и митрополита) посмеивалась над его мечтами и по привычке продолжала смотреть на него как на отрока, послушного воле воспитателей.
В качестве великого князя Владимирского Дмитрий присутствовал на заседаниях суда по тверскому делу. Можно полагать, что на одном из заседаний (скорее всего — на последнем, где зачитывалось тягостное для тверского князя решение) Михаил Тверской, не сдержавшись, произнес какую-то фразу, задевшую личное достоинство Дмитрия Московского. И тут произошел тот самый эмоциональный взрыв, который давно созревал в душе Дмитрия. Он кликнул стражу и велел тут же, в дворцовой палате, арестовать Михаила Тверского, а заодно и всю тверскую делегацию. Оторопевшие московские бояре не осмелились перечить: это был уже не каприз отрока, а приказ разгневанного государя…
С точки зрения политической целесообразности арест Михаила Тверского был не только бесполезным, но и вредным делом. Во-первых, князь имел уже четырех сыновей, которые, конечно, принялись бы мстить за отца. Во-вторых, полная победа заклятых врагов Михаила — кашинской линии тверского дома — сулила Москве новые проблемы. В-третьих, вероломный арест Михаила сильно ронял престиж как Дмитрия Московского, так и митрополита Алексея. Наконец, неясно было, что делать дальше с тверскими пленниками. И неопределенно долгое пребывание Михаила в Москве под стражей, и его смерть в московской темнице создавали москвичам больше проблем, чем приносили выгод.