Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991
Шрифт:
Вчера у меня ужасно болело горло, и я уж думала, что совсем заболею. Но ничего, сегодня, кажется, совсем проходит. Завтра, по случаю какой-то учительской конференции, мы не учимся, и поэтому завтра я собираюсь на каток. Кроме того, завтра надо будет поработать по V теме по географии. Мне хочется написать эту тему очень хорошо, хотя я заранее знаю, что буду писать в последний вечер, и как напишу, неизвестно, но во всяком случае не на очень хорошо. Почему это всегда хочется получать самые хорошие отметки? Вот как, например, за сочинение по русскому я получила самую лучшую отметку в классе (и поэтому читала свое сочинение классу) и была очень довольна ею, и хотелось бы получать по каждому предмету такие отметки. А ведь, в сущности, эти громкие отметки радуют только их получающего, класс к ним равнодушен, или, вернее, класс нисколько не радуется за хорошего ученика. Об этом я сужу по себе. Когда кто-нибудь из девчат получает какую-нибудь отличную громкую отметку, то я совершенно не обращаю на это внимания, мне это безразлично. Все это я веду к тому, чтобы сказать, что мало получить хорошую отметку от преподавателя, нужно еще получить должную оценку со стороны товарищей и их уважение за хорошую работу. Но у нас этого нет, так как каждый считает, что он может сделать тоже не хуже, да только он не желает. Но, несмотря на это, приятно получать громкие отметки, хотя бы для собственного удовлетворения.
В настоящее время я читаю Тургенева, роман «Новь». Читаю я этот роман второй раз, но не без интереса. В романе этом мне попалось одно место, где Паклин говорит Нежданову про Соломина следующие слова: «Как это он славно улыбается! – Я заметил, так улыбаются только такие люди, которые выше других – а сами этого не знают».
Когда я прочитала это место, то мне вспомнился Демидов. Он тоже улыбался такой улыбкой, которая никогда не могла никого оскорбить и делала его еще более прекрасным. Как бесцельно я провожу время, как много часов я провожу за глупым чтением романов и не делаю ничего хорошего. Ведь это ужасно. Я ничего не умею делать, а между тем ведь придется когда-нибудь жить самостоятельно, и что я тогда буду делать, на что я способна? И сама не знаю и ничего не предпринимаю. Глупо… Внизу играют на пианино. Какая-то грустная захватывающая мелодия, воспоминание о прошлом, тоска… Как жалко, что у меня нет пианино и я не умею играть. Если бы я играла, то я всю бы тоску, всю горечь души, все мрачные мысли, накопившиеся в моем рано состарившемся уме, передавала музыкой. Все то, что нельзя передать словами, передала бы я звуками, заставила бы рыдать всех тех, кто слушал бы меня. Хотела бы я также обладать хорошим голосом, так как и в песне можно передать если и не все, то многое. Если бы я могла петь, то своим пением я заставила бы слушателей холодеть, нервно напрягаться, рыдать, испытывать все те страдания, о которых говорилось бы в песне. О смешном я петь бы не хотела, потому что рассмешить человека легко и смех только производит на человека хорошее действие. Гораздо лучше, если человек перенесет нервное потрясение, тогда скорее поймет то, что нужно понять, в песне, чем так.
Ну, в общем, все это ерунда, я пускаюсь в философию. Кстати, о философии. Вчера я увидела у Чижевского (нашего философа) книгу «История философии». Я этой книгой заинтересовалась и попросила ее у Чижевского, но он мне не дал (чего я, признаюсь, не ожидала). Мне это было досадно и втайне неудобно перед Чижевским. Сижу я сейчас и думаю: о чем писать? Совершенно не о чем, кроме как развозить то же самое, что и прежде. А это очень скучно, и поэтому будет гораздо лучше, если я сейчас лягу спать и буду видеть во сне всех, кого пожелаю. А завтра два тома Ленина и каток. Только бы горло прошло, а то мама не пустит. А сейчас спать, спать и спать и не думать о завтрашнем дне, ведь завтра – не учиться и не готовить уроков!
Сегодня в школе у нас было только четыре урока, и поэтому у меня был свободный вечер. Думала поделать к завтрашнему уроки, но ничего не сделала. Все отложила до завтра, так как уроков не очень много.
Удивительно, как быстро прошла эта неделя! Давно ли было воскресенье, в которое я ходила на каток, и уже завтра суббота, а там опять воскресенье и опять каток. Вчера я, несмотря на то, что не ходила в школу, ничего не успела, так как утро все читала и вечером ходила на каток. На каток ходили Нюра Т., Нюра С. и Маруся Герман. Нюра Т. пошла на каток в первый раз. Коньки я ей одолжила Валины, ботинки у ней были, а пластинки к ботинкам врезал наш грек, чистильщик сапог. Как он долго их ввертывал! Да еще вошел в какую-то контору, потому что на улице было холодно, и нам тоже с Нюрой пришлось туда идти и ждать. Я вообще очень не люблю чего-нибудь ждать, да тем более в незнакомом месте, а тут, как нарочно, и контора-то какая-то темная, неуютная, с запыленными стеклами и столами, и публика в конторе такая, которая наводит на меня тоску. Я с нетерпением смотрела, как грек, уткнувшись длинным носом в воротник одежды, медленно ковыряет каблук ботинка, и тоскливые мысли приходили мне в голову. Я думала о том, что никогда не смогу работать в канцелярии и не по мне эта однообразная жизнь со счетами и бумагами с пером в руке, которое, увы, может выводить не то, что захочется, а то, что нужно. Мне кажется, что если бы меня посадили работать в канцелярию, то я убежала бы, я не смогла бы работать, меня давила бы эта жизнь, эта сухая канцелярщина. Мне гораздо больше приходится по душе кабинет со шкафами книг, где можно провести время если и не совсем весело, то, по крайней мере, приятно. Я лучше бы согласилась быть учительницей, чем конторщицей. Если бы я имела какое-нибудь право, то я велела бы поставить в каждой конторе по роялю и к нему хор певчих или хоть одного, кто играл бы на рояле, и заставила бы, чтобы этот рояль все время играл в конторе, чтобы служащим было весело. Да еще запретила бы ходить конторщикам накрашенными, так как это делает их похожими на куклы; что только еще больше подчеркивает мертвую жизнь контор.
На катке вчера было очень весело. Была Женя Графова, и вследствие этого я осталась кататься до конца. Нюра Т., как я и ожидала, сразу поехала, несмотря на то, что на катке была в первый раз. Но это случилось потому, что она каталась раньше, хотя и на валенках и по снегу. Пришла с катка до того усталой, что не могла даже себе постель постелить. Шутка ли с 6 часов и до 11-ти. С открытия и до закрытия!.. Сегодня все кашляю, вчера, наверное, простудилась. Очень не хочется идти завтра в школу. Статистик будет спрашивать, и я ужасно боюсь. Впору хоть не идти завтра. Ужасно, какая у меня лень. Делать ничего не хочется, уроки надоели, знай лишь сижу да читаю. Полезное занятие, а все-таки нужно немного поменьше читать, а то я прямо книги так и глотаю. О чем писать, чего писать, ну, право, я не знаю, а потому и посему писать сейчас бросаю. Спокойной ночи, Татьяна Ивановна! Желаю вам приятного сна и такого же пробуждения! Ах, как я люблю спать! Ужасно!
Особенного со мной сегодня ничего не было. День был теплый, как и все, скучный и серый. Утром и днем готовила уроки или, вернее, собиралась готовить, так как почти все время читала Тургенева и за утро успела начать и кончить роман «Рудин». Не сказать, чтобы этот роман мне очень понравился, так себе. Единственно, что мне понравилось, это конец. Мне очень жалко Рудина, и мне почему-то кажется, что я кончу так же, как и он, не успевши устроить свою жизнь и проживши весь век бездомным бродягой. Я тоже, наверно, всю свою жизнь буду лишь только собираться и никогда не соберусь. Несмотря на то что мне 17 лет, я еще не знаю, чего мне, собственно, нужно, что я жду, к чему стремлюсь. Я этого не знаю. Иногда мне кажется, что меня удовлетворила бы тихая семейная жизнь, но такие мысли приходят мне редко. Чаще всего мне грезится будущность с громкой славой писательницы или кого-нибудь еще. Но главное, мне хочется прожить жизнь так, чтобы перед смертью не сожалеть о прожитой жизни, а иметь сознание того, что успела что-то сделать в свою жизнь, принести какую-то пользу. Но сделать это нелегко, и тем более мне, которая в 17 лет не знает цели своей жизни. Действительно, я не знаю цели своей жизни, я не представляю себе своего будущего. Или я еще очень молода и, несмотря на свое развитие, еще по-детски смотрю на жизнь, или же, что гораздо хуже, у меня так и не будет цели жизни, я вся разбросаюсь в стороны, не имея сил взять себя в руки. И если это так, то я непременно погибну от сознания собственного бессилия, от сознания того, что вот я, обладающая некоторыми способностями, и вдруг гибну только оттого, что не имею цели жизни! Однако я уж слишком увлеклась своим собственным будущим. Сейчас оно неинтересно, и говорить о нем не стоит. Все эти мысли пришли мне в голову после того, как я прочитала «Рудин».
Конец ознакомительного фрагмента.