Дневник для Стеллы
Шрифт:
2. Утро. Посмотрите, как я оплошал: написал, что сегодня 37 число, а все из-за номера письма наверху страницы. Так-с, я дожидаюсь сейчас старого Фроуда, который обещал заглянуть нынче утром. Я уже одет, потому что собираюсь пойти потом в церковь. Кроме как по воскресеньям, Фроуд, видимо, не рискует выходить из дома [721] . Рано утром у меня был типограф, он пришел сказать, что второе издание было распродано вчера за пять часов, и к завтрашнему дню нужно подготовить третье; возможно, удастся продать еще половину такого же количества; в его типографии сейчас этим заняты, несмотря на воскресный день. Старый олух Фроуд, судя по всему, не явится, и я пропущу из-за него службу. — Доброго вам утра, сударыни. — Вечером. Был нынче при дворе. Королева пребывает в добром здравии и прошлась немного по залам. Обедал с секретарем и быстро разрешил с ним кое-какие дела. Он говорит, что голландский посол намерен выразить недовольство в связи с моим памфлетом, который вызвал здесь невообразимый шум. Он пришелся более чем кстати и вполне оправдывает труды, которых мне стоил. Думаю, что его напечатают и в Ирландии [722] . Одни приписывают его Прайору, другие — господину секретарю Сент-Джону, но я, разумеется, как всегда, первый, кому приписывают все. А теперь я лягу спать.
721
…Фроуд …не рискует выходить из дома. — Как несостоятельный должник; арестовать его дома не дозволялось законом, поэтому должник остерегался выходить на улицу.
722
…его напечатают и в Ирландии. — Там разошлось три издания памфлета.
3. Я велел Патрику не впускать ко мне никаких незнакомых посетителей, а нынче какой-то малый
723
Преттимен Джордж (1638—1715) — баронет, впавший в нищету и побиравшийся в Лондоне.
724
Меристон. — Кто здесь имеется в виду, не установлено.
725
Миссис Уайт — одна из обитательниц деревушки Фарнхем.
726
Миссис Персивал (ум. 1718). — жена Джона Персивала.
4. Господин секретарь прислал нынче сказать, что желает пообедать со мной наедине, тем не менее за столом оказалось еще два человека, и мне так и не удалось обсудить с ним кое-какие дела. Утром я отправился вместе с молодым Харкуром, секретарем нашего Общества, снять комнату для наших еженедельных собраний, и что же вы думаете? — Хозяин запросил с нас по пять гиней в неделю только за то, что мы раз в неделю будем там обедать; не правда ли, куда как славно? Разумеется, мы с ним не сошлись в цене и в следующий четверг будем обедать у Харкура (он сын лорда-хранителя печати). Уже распродано более половины третьего издания и начинают сказываться последствия: так, например, голландский посол отказался обедать с доктором Дэвенантом, потому что того заподозрили в авторстве. В каждое издание памфлета я вношу некоторые изменения, и с тех пор, как его печатают, у меня больше хлопот, нежели когда я его писал. Его уже переслали в Ирландию и полагаю, что он будет там перепечатан.
5. Готовится уже четвертое издание, а это из ряда вон выходящий случай, тем более, что книга стоит недешево — двенадцать пенсов, и тории не покупают ее оптом, с тем чтобы раздавать потом даром, как это в обычае у вигов; памфлет раскупается исключительно по причине своих неоспоримых достоинств. Я подыскал одного подручного борзописца, который снова будет сочинять «Экзаминер», а мы с секретарем будем время от времени подсказывать ему то да се; однако нам бы хотелось противопоставить журнал изделиям Граб-стрит, чтобы иметь возможность соперничать с тамошними писаками. Обедал нынче у лорда-казначея в пять часов; семья уже пообедала; он не выпил ни капли кларета, опасаясь нового приступа ревматизма, от которого почти оправился, и хотя был, как всегда, чрезвычайно любезен, но мне все же показалось, что он несколько расстроен нынешним положением дел. Посол ганноверского курфюрста [727] вручил гневную ноту, направленную против мира и позаботился о ее опубликовании. Лорды-виги пускаются во все тяжкие, стараясь заручиться к пятнице большинством и, если им это удастся, намерены обратиться к королеве с адресом, направленным против мира. Лорд Ноттингем [728] — видный торий, известный вития, переметнулся на сторону вигов; они пьют сегодня за его здоровье, и лорд Уортон объявил, что «не кто иной, как Угрюмец (так его прозвали за выражение лица) спасет, наконец-то, Англию». Лорд-казначей намекнул, что было бы не худо, если бы появилась баллада на Ноттингема, и к завтрашнему утру я постараюсь ее накропать. Он показал мне печатный листок с оскорбительными и скверными стишками, направленными против него, под названием «Английский Катилина» [729] и заставил меня прочитать их всем присутствующим. Оказалось, что нынче день его рождения, о чем он не хотел нам говорить, однако лорд Гарли шепнул мне об этом.
727
Посол ганноверского курфюрста — Иоганн Каспар фон Ботмер (1656—1732); решив, что мирные переговоры с Францией представляют угрозу для наследования его повелителем английского престола, представил резкий протест против предварительных условий мирного договора.
728
Лорд Ноттингем — Дэниел Финч (1647—1730); слыл стойким тори, однако накануне открытия парламента стало известно, что он стакнулся с вигами, пообещав вместе с ними противодействовать мирному договору в обмен на их поддержку его «Билля касательно временного принятия англиканства».
729
«Английский Катилина» — памфлет назывался «Панегирик английскому Катилине».
6. Нынче утром сочинил балладу; она на две головы выше изделий Граб-стрит. Днем нанес визит миссис Мэшем, после чего отправился на обед нашего Общества. Бедняга лорд-хранитель печати ограничился кусочком баранины. Мы избрали еще двух членов; сегодня присутствовало одиннадцать человек — больше, чем когда бы то ни было. На той неделе я должен буду представить лорда Оррери. Прежде, чем мы разошлись, пришел типограф и принес мою балладу, при чтении она по меньшей мере раз двенадцать вызывала всеобщий хохот. Он собирается выпустить пятое издание памфлета книжкой небольшого размера в расчете на то, что она будет раскуплена и разослана нашим друзьям в провинцию. Появился ответ ценой в шесть пенсов, совершенно никчемный, но в числе прочих предполагаемых авторов памфлета в нем называют и меня. Завтрашнее заседание парламента решит нашу судьбу, и мы преисполнены надежд и опасений. По нашим расчетам мы обладаем в палате лордов большинством в десять голосов, и все-таки я заметил, что миссис Мэшем несколько обеспокоена, хотя она и уверяла меня, что королева преисполнена решимости. Герцог Мальборо в последние дни не виделся с королевой, чему миссис Мэшем чрезвычайно рада; по ее словам, он имеет обыкновение плести своим дружкам сотню небылиц, якобы услышанных им от королевы. Один день он ведет себя тише воды, ниже травы, а другой — начинает хорохориться. Говорят, что сегодня к полуночи в Лондон прибудет герцог Ормонд.
7. Поскольку на сегодня назначено было открытие парламента, на котором предстояло решить вопрос чрезвычайной важности, я нарочно пошел с доктором Фрейндом пообедать в Сити, чтобы ни с кем не встречаться, а нашего типографа мы послали понаблюдать, какая нам уготована участь. Отчет, который он нам принес, оказался самым неутешительным. Первым выступил граф Ноттингем, который обрушился на мирный договор, и предложил лордам внести в их адрес, обращенный к королеве, поправку, в которой они советовали бы ей не заключать мира без Испании, и после обсуждения вигам удалось-таки провести эту поправку большинством в шесть голосов. И все это случилось единственно из-за беззаботности лорда-казначея, который своевременно не потрудился собрать всех своих сторонников, хотя мы не раз его предупреждали. Ноттингем, без сомнения, был подкуплен. Но эта поправка пока еще принята только в комитете палаты лордов, и мы надеемся, что когда завтра о ней доложат всей палате, мы соберем большинство с помощью нескольких шотландских лордов, приехавших
8. Рано утром я побывал у секретаря и говорил с ним о вчерашних событиях. Он выразил надежду, что когда обо всем этом доложат нынче палате лордов, те откажутся одобрить решение своего комитета, и дело таким образом кончится ничем, кроме разве некоторого ущерба для репутации лорда-казначея. Только я успел пообедать с доктором Кокберном, как пришел член парламента от Шотландии и сказал, что поправка, направленная против кабинета министров, все-таки прошла в палате лордов большинством почти два к одному. Я тотчас же отправился к миссис Мэшем; по дороге мне встретился доктор Арбетнот (любимый лекарь королевы), и мы пошли вместе. Миссис Мэшем только что вернулась от королевы, которой она прислуживала за обедом, и собиралась сама сесть за стол. Оказалось, она еще не слыхала о том, что дело обернулось против нас. Как выяснилось, лорд-казначей был настолько беззаботен, что в то время как этот вопрос обсуждался в палате лордов, он находился у королевы. Я тотчас же сказал миссис Мэшем, что либо она и лорд-казначей сговорились с королевой предать нас, либо же королева предала их обоих. Мое первое предположение она со всей решительностью отвергла, и я ей поверил, однако она сообщила мне кое-какие сведения, дающие основания заподозрить, что королева от нас отступилась. Так, вчера, например, когда королева уходила из палаты лордов, где она присутствовала во время прений, лорд-камергер герцог Шрусбери спросил ее, кому из них ее проводить — ему или обер-гофмейстеру графу Линдсею [730] , на что она коротко ответила: «Ни тому, ни другому», — и подала руку герцогу Сомерсету, громче всех других ратовавшему в палате лордов за поправку, направленную против мира. Она привела еще несколько примеров в том же духе, убедивших меня, что королева вероломна или, по крайней мере, слишком уж колеблется. Мистер Мэшем просил нас задержаться, потому что к ним должен был зайти лорд-казначей, и мы решили задать ему жару за допущенную им беззаботность в обеспечении большинства. Он пришел, казалось, в таком же хорошем настроении как обычно, однако выражение его лица изобличало, как я заметил, явное смущение. Я стал над ним подшучивать и попросил его отдать мне свой жезл, он так и сделал, и тогда я сказал, что если бы он доверил его мне хотя бы на неделю, я бы все уладил наилучшим образом; он спросил: каким же именно? И я ответил, что немедленно отстранил бы лорда Мальборо, обеих его дочерей [731] , герцога и герцогиню Сомерсет и лорда Чомли [732] от всех занимаемых ими должностей и что едва ли кто из его друзей со мной не согласится. Арбетнот спросил его: как могло случиться, что он не заручился поддержкой большинства? И единственное, что лорд-казначей нашелся ответить, было, что он бессилен, если люди лгут и нарушают клятву. Ответ довольно жалкий для министра ее величества. Он еще обмолвился словами из Писания, что «сердце царей неисследимо» [733] . Я сказал, что именно этого я и опасался и что это наихудшая новость из всех, какие он мог мне сообщить. Я заклинал его разузнать, на что мы можем теперь рассчитывать, и после некоторой заминки он попросил меня не беспокоиться, потому что все, мол, еще уладится. Мы всячески упрашивали его хоть немного перекусить, но он непременно хотел идти домой, потому что был уже седьмой час, и уговорил меня пойти с ним. У него дома мы застали его брата и господина секретаря. Он велел своему сыну составить список всех тех членов палаты общин, которые занимают какие-нибудь должности и тем не менее голосовали против кабинета министров, притом в таком тоне, как если бы всех их ожидало неминуемое смещение. Боюсь, однако, что ему не удастся это осуществить. Через час пришел лорд-хранитель печати, и они занялись делами, а посему я попрощался с ними и возвратился к миссис Мэшем, но у нее были гости, и я не захотел остаться. — Сегодняшняя запись получилась очень длинной, но ведь речь шла о дне, который может привести к большим переменам и повлечь за собой гибель Англии. Виги теперь ликуют, они предсказывали, как все произойдет, но мы думали, что это лишь пустое бахвальство. Более того, они заявляли, что парламент распустят еще до Рождества и, возможно, что так оно и будет. И все это козни пр[оклят]ой герцогини Сомерсет. Я предупреждал их об этом еще девять месяцев тому назад и с тех пор повторял по меньшей мере раз сто, да и секретарь всегда опасался этого. Я сказал нынче лорду-казначею, что у меня по сравнению с ним хотя бы то преимущество, что ему отрубят голову, а меня повесят, и потому я унесу свое тело в могилу в целости и сохранности.
730
Граф Линдсей — Роберт Берти (1660—1723); по поводу характеристики Линдсея в книге Макки как человека одновременно умного и образованного, Свифт обронил одну только фразу: «Никогда не замечал ни того, ни другого» (Prose works, X, 279).
731
…обеих его дочерей… — И леди Сандерленд и вторая дочь герцога Генриетта, которая была замужем за сыном графа Годольфина (глава кабинета министров вигов) Фрэнсисом, унаследовавшим титул отца, являлись камер-фрейлинами королевы.
732
Лорд Чомли — Хью Чолмондли (1662—1725); занимал до 1713 г. пост казначея двора, после чего был отстранен, но с 1714 г. вновь восстановлен в этой должности. «Насколько я знаю, совершенно никчемный малый» — таково было мнение о нем Свифта (Prose works, X, 286).
733
…«сердце царей неисследимо». — Книга притчей Соломоновых, XXV, 3.
9. Утром был у господина секретаря; мы оба с ним того мнения, что королева вероломна. Я рассказал ему обо всем, что слышал, и он подтвердил это другими примерами. Потом я пошел к моему другу Льюису, который посылал за мной. Он ни о чем другом не говорит, кроме как о намерении укрыться в своем поместье в Уэльсе. Он дал мне основания предположить, что между королевой и вигами существовал сговор. Лорд, Сомерс, как он слыхал, будет назначен казначеем, а что касается герцогини Сомерсет, то, по его мнению, прежде чем удастся ее удалить, она добьется роспуска парламента и созыва нового, вигистского, что вполне возможно сделать, взяв проведение выборов в свои руки. Положение сейчас критическое, и ближайший день или два окажутся решающими. Я попросил Льюиса заручиться обещанием лорда-казначея, что как только тот убедится, что перемены неизбежны, он тотчас отправит меня куда-нибудь за границу в качестве секретаря при посольстве, где я мог бы оставаться до тех пор, пока новый кабинет министров не сочтет необходимым меня отозвать, а тогда я месяцев на пять или шесть скажусь больным, пока вся эта буря не уляжется. Надеюсь, он мне в этом не откажет, ведь мне едва ли стоит полагаться на милосердие моих врагов, пока их гнев не остыл. Обедал с секретарем; он притворяется веселым, и, судя по всему, уповает на то, что все еще уладится. После обеда я отвел его в сторонку и, напомнив о всех услугах, которые я им оказывал и за которые не просил никакого вознаграждения, полагая, что, по крайней мере, могу рассчитывать на безопасность, обратился к нему с той же просьбой: послать меня за границу до наступления перемен. Обняв меня, он поклялся, что позаботится обо мне, как о самом себе, и просил не терять присутствия духа, потому что в ближайшие два дня мудрость лорда-казначея проявится больше, нежели когда бы то ни было; он-де умышленно не противодействовал событиям, а тем временем принял меры, чтобы обратить потом все к своей выгоде. Я ответил: «Дай-то бог!», хотя ничему теперь не верю; насколько я могу судить, игра проиграна. Вскоре я узнаю больше, и мои письма явятся, во всяком случае, достоверной историей, показывающей вам шаг за шагом эти перемены.
10. Утром был у Льюиса, который высказал предположение, что они позволят парламенту заседать до тех пор, пока он не выделит необходимых денег, а весной распустят его и разделаются с нынешним кабинетом, Он передал лорду-казначею мою просьбу, и милорд настоятельно просил его заверить меня, что все будет хорошо и мне нечего опасаться. Пообедал я в Сити с приятелем. Палата общин явилась нынче к королеве, чтобы вручить ей свой адрес, и все лорды, которые стояли за договор о мире, пришли вместе с ними, дабы выказать тем свою добрую волю. У меня имеются теперь новые доказательства вероломности королевы, и это постепенно становится известно всем.
11. Между двумя и тремя я пошел повидать миссис Мэшем; в то время, как я дожидался, когда она выйдет из спальни, где она примеряла юбку, к ней пришел лорд-казначей и, увидя меня, стал надо мной посмеиваться. «Чем знаться с таким малым, как Льюис, — сказал он, — вам бы следовало лучше водиться со мной. У меня, по крайней мере, не цыплячья душа и сердце не как у мышонка». Потом он прошел к миссис Мэшем, а когда уходил, то попросил ее позволить мне пойти к нему на обед. Он полюбопытствовал, не боюсь ли я появляться на людях в его обществе? Я ответил, что никогда в жизни не придавал цены должности лорда-казначея и потому всегда буду питать равное почтение, будь то к мистеру Гарли или к лорду Оксфорду. Мне показалось, что он говорил довольно хладнокровно, как если бы рассчитывал, что все случившееся послужит ему только на пользу. Я не удержался и намекнул, что он и сам не был уверен в королеве и что эти подлые заморыши — лорды никогда бы не осмелились голосовать против кабинета министров, если бы Сомерсет не заверил их, что тем самым они угодят королеве. Он согласился со мной, что это действительно дело рук Сомерсета. Я просидел у него до шести, после чего к нему пришел голландский посол де Бюис, и я откланялся. Прайор тоже остался после обеда и посидел немного с нами; я заметил, что он, как и все они, пал духом, хотя каждый старается не подавать вида.