Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)
Шрифт:
Таю отправил письмо все той же даме. У него портилось настроение при мысли о том, что ответы от нее до этих пор были написаны чужой рукой. В письме были стихи:
По вечерам Все пристальней смотрю Я в угол спальной И вижу - только лишь Плетет там сеть паук.Не знаю, что та дама подумала, но ответ написала на белой бумаге, заострив кончик кисти:
Нить паука Изменчивая вещь - Едва повеет ветер, Она уж вьетсяС тем же посыльным таю ответил:
Пусть это будет малость, Но нить, которой жизнь Свою паук доверил, Кто оградит От злого ветра?!Ответ та дама не написала, сославшись на поздний час. На следующий день, видимо, вспомнив о вчерашнем письме на белой бумаге, таю послал новое стихотворение:
Взглянул сегодня На лебединые следы В Тадзима - Они белеют, Как Сирахама в снегу.Так он написал, но ответа вновь не было под тем предлогом, что дама «куда-то уехала». На другой день таю послал спросить: «Вернулась ли? Ответ, пожалуйста!» - и ему велено было передать: «Вчерашнее послание очень старомодно, я не могу на него ответить». Прошел еще день, и сын написал: «Вчера Вы, кажется, сказали, что я старомоден. Это совершенная правда.
Не смею отрицать - Пока о Вас тоскую, Я постарел, Как старый дух Святилища Фуру».Ответа не было: «Сегодня с утра - религиозное воздержание». Рано утром того дня, когда, по подсчетам таю, воздержание той дамы закончилось, он написал:
Я в нерешительности - Видел Вас, Как в сновиденье. Откроется ли дверь В небесный грот? [19]На этот раз она что-то ответила, и он отправил новое письмо:
Хоть Вы к горе привыкли Кацураги [20] , Неужто было там одно Святилище Единственного слова?!19
«Откроется ли дверь в небесный грот»– намек на миф о богине Солнца Аматэрасу Омиками, которая, в обиде на своего брата, бога Бури Сусаноо-но микото, укрылась в Небесном гроте, а вход в него задвинула скалой. Из-за этого мир (Равнина Высокого Неба) погрузился в темноту.
20
Кацураги– гора в южной части провинции Ямато.
«Кто научил Вас вести себя так?» - выразил свои чувства молодой человек.
Обыкновенно весенними вечерами, осенью же - когда одолевает скука, я пишу картины: я тогда пребываю в глубокой печали... Люди, которые останутся после моей смерти, как мне кажется, смогут смотреть на них и вспоминать меня.
Посреди мирской суеты я все ожидала конца жизни: вот теперь, вот сегодня, но наступила уже восьмая луна, и шли ее дни, а я все не умирала и думала, что счастливые люди лишаются жизни скорее, чем несчастные.
Так, без всяких происшествий, наступила девятая луна. Двадцать седьмого и двадцать
Десятая луна была в этом году дождливее, чем обычно. После десятого числа мои домашние пригласили меня, по обыкновению, в горный храм «полюбоваться багряными листьями», и я поехала. Дождь в этот день то принимался моросить, то переставал, и весь день вид в горах был просто великолепным.
21
По старинному поверью, пришедшему из Китая, возле дома (вокруг дома) обитало божество земли Докудзин. Весной оно помещалось в кухонном очаге, летом - в воротах, осенью - в колодце, зимой - в садике перед домом. Чтобы не навлечь на себя беду, хозяева не должны были тревожить место его обитания. При вынужденном вмешательстве в дела Докудзина хозяева спешно выезжали из дома.
Первого числа разнеслось известие: «Не стало Первого министра Итидзё!» [22] Вечером, после церемонии выражения обычных в таких случаях соболезнований, выпал первый в этом году снег, глубиной в семь или восемь сун. Я подумала о несчастных детях, которым надо было отправляться на похороны в такую дурную погоду.
И как следовало ожидать, Канэиэ все больше и больше входил в силу. Я увидела его в двадцатых числах двенадцатой луны.
22
Первый министр Итидзё– Фудзивара Ёситака, племянник Канэиэ.
Итак, подошел к концу и этот год; как обычно, люди шумели до рассвета.
Наступило и третье, и четвертое число, а у меня не было ощущения, что что-либо переменилось. Правда, как-то с печальным очарованием слушала песню камышевки.
Пятого числа днем приехал Канэиэ, потом - после десятого. А около двадцатого числа он приехал, когда мои дамы уже приготовились спать. В этом месяце он приезжал против обыкновения часто. Теперь Канэиэ был церемониймейстером при назначении чиновников и должен был быть занят больше обычного.
Настала вторая луна. Цветы алых слив темнее, чем бывало прежде, и благоуханны. Я одна любуюсь ими с глубоким чувством, и никого рядом со мною нет. Таю отломил ветку с цветами и отослал своей даме со стихами:
Пока я без толку Смотрю из года в год Все с тем же ожиданьем, Уж рукава мои Окрасились, как те цветы.В ответных стихах говорилось:
Зачем же так Из года в год Под чистым небом Иль возле цветов Окрашивать рукав!Таю ждал, будет ли что еще в этом ответе.
Канэиэ приехал в третий день, на молодую луну, примерно в час Лошади. Мне было горько показываться ему, потому что я до стыдного постарела, - но делать нечего. Через некоторое время он вспомнил, что мое направление было для него запретным, и собрался уезжать. Он был так красив, в белом облачении с лавандовой подкладкой, очень сложно вытканной и настолько элегантной, что мне трудно было поверить, что это моя работа - начиная с окраски и кончая нашивкой гербов на узорчатый шелк цвета сакуры. Когда я слышала, как он возвращался, а перед ним далеко вперед расчищали дорогу, мне было так трудно... Я думала, как он великолепен в сравнении со мной, а когда посмотрела на себя в зеркало, мне стало совсем горько. Я без конца думала об одном - что на этот раз Канэиэ окончательно разлюбил меня.