Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)
Шрифт:
– Кажется, становится все напряженнее.
Немного погодя он прислал ко мне очень много мужской одежды. «Это то, что мне удалось собрать, - писал он при этом, - отдай прежде всего хозяину сгоревшей усадьбы». Дары совершенно неожиданно для меня заканчивались одеяниями, окрашенными при помощи коры кипарисовника, о которых Канэиэ в спешке распорядился так: «Распредели их среди тех, кто здесь собрался». Выглядели одежды очень грубыми.
Когда я стала расспрашивать погорельцев, оказалось, что трое из них заболели, и все они роптали на судьбу.
Двадцатое
Я снова погрузилась в прежнее уныние, думала, что свою жизнь мне жаль не больше, чем промелькнувшее сновидение. И когда я увидела, сколько прикреплено на столбе табличек по случаю воздержания, то подумала, что в этом году люди так же неутешны, как я сама. Воздержание у меня было двадцать пятого и двадцать шестого числа. Когда оно завершилось, среди ночи послышался стук в ворота. Я велела сказать: «Закрыты по случаю воздержания». Слышно было, как Канэиэ уехал.
На следующий день, насколько мне было известно, мое направление было для Канэиэ запретным, и все же около полудня я увиделась с ним, и уехал он только тогда, когда зажгли светильники. После этого, как я слышала, ему как обычно что-нибудь мешало... И так проходили дни.
У меня тоже было очередное воздержание, когда наступили десятые числа четвертой луны. В мире царило оживление по случаю праздника. Одна знакомая сказала мне:
– Мы поедем тайком.
Мы посмотрели праздник, начиная с обряда очищения. Едва я собралась сделать подношение святилищу, как изволил пожаловать Первый министр с улицы Итидзё, особа очень влиятельная, но нельзя сказать, чтобы перед ним расчищали дорогу. Когда он шествовал так величаво, он был очень похож на Канэиэ; тот бы и в проведении всей церемонии не уступил министру. И когда я слышала восторженные отклики о Первом министре:
– Великолепно! Какой человек!
– я погружалась в размышления.
На другой день, по настоянию знакомой, которая не была такой чувствительной, как я, мы отправились к павильону Тисокуин. Мой сын тоже увязался с нами, но, когда наши экипажи повернули назад, он отделился и поехал следом за экипажем одной дамы, которая выглядела очень хорошенькой. Поскольку таю не отставал от ее экипажа, дама поехала быстрее, чтобы он не узнал, в каком она живет доме, однако же таю уследил за нею и на следующий день послал ей стихотворение:
Я думаю о Вас, Я в думы погружен. Сегодня мальвы праздник, Праздник встреч, Неужто мы не свидимся?В ответ на его послание она написала: «Я вас совсем не помню». Однако он опять написал ей:
В незнакомом месте Мне сердце само указало Ворота из криптомерии СВидимо, эта дама происходила из провинции Ямато [17] . Ее ответ:
17
Дама происходила из провинции Ямато. Намек на это - упоминание горы Мива. В легенде, связанной с горой Мива, рассказывается, как некую девушку по ночам навещал змей, принимавший облик юноши. Возле места их встреч росла большая криптомерия.
Наступал конец луны, а Канэиэ все не показывался: он прятался, как кукушка в тени цветка У. Луна так и закончилась, а от него не было ни звука.
Двадцать восьмого числа, во время обычного подношения святилищу, мне сказали, будто он плохо себя чувствовал.
Пришла пятая луна. Девочка в моем доме стала спрашивать об ирисах с длинными стеблями, и тогда я от нечего делать послала за ними и соорудила украшение [18] .
– Это передайте в главном доме ребенку такого же возраста, - сказала я и написала:
Тайком от всех В болоте вырос ирис. Никто не знал, Что корни ириса Куда как глубоки!Это стихотворение я вложила в цветочное украшение и отдала сыну, который отправлялся туда. Ответ был такой:
18
В 5-й день 5-й луны комнаты в домах украшались цветами ириса на длинных стеблях.
А сын мой соорудил еще одно украшение, для своей дамы, написав ей:
Я ирисы срывал, И рукава мои Совсем намокли - Позвольте высушить их Подле Ваших рукавов.В ее ответном стихотворении говорилось:
Не знаю я о Ваших рукавах, Об этих ирисах. Не надо рукава сушить Подле моих - Мои здесь ни при чем.