Дневник галлиполийца
Шрифт:
Полковник Ряснянский, встретив меня в городе, попросил принять участие в информации о Корниловском союзе и что-нибудь для него написать. Положительно меня начинают считать профессиональным если не писателем, то писакой. Князя Володю В. наконец произвели в подпоручики. Я был так доволен, что перечел раза три приказ, вывешенный на дверях штакора. Сегодня на короткое время приходил «Керасунд» и взял из беженского батальона желающих ехать в Батум. На всякий случай (теперь это уже стало правилом) была вызвана рота юнкеров-корниловцев. Были оцеплены все подходы к пристани, даже мимо проходить не разрешалось. Всего уехало (не мог только выяснить — с Лемноса и из Галлиполи или только из Галлиполи) 110 человек — из них 60 офицеров. Если эти цифры верны, то искренне удивляюсь, каким образом находятся еще среди офицеров идиоты, которые добровольно едут в Совдепию. Можно не верить газетам. Информация их часто действительно тенденциозна, но есть частные письма, которым не верить нельзя. На днях подполковник Е. получил письмо от брата. Страстно любя жену, тот попытался пробраться в Совдепию и вывезти ее. Добрался до Ровно и убедился,
23 июля.
Решительно ничего не понимаю. Вчера была объявлена погрузка казаков{83}. Желающие (и обязательно — вновь произведенные из юнкеров военных училищ хорунжие) должны были ехать на остров Лемнос и оттуда уже в Сербию. Хорунжих погрузили, а погрузку остальных отменили, когда казаки уже собрались в городе и пробыли там три дня. Конечно, среди них большое недовольство. Интересно смотреть на молодых хорунжих — чистенькие, подтянутые, хорошо одеты, но физиономии у многих совершенно неинтеллигентные, типично казачьи. Сегодня еще более непонятные новости, если только это не утка. Штейфон вернулся и сейчас же заболел. Ожидали, что он прибудет на «Решид-паше», но так нетерпеливо ожидаемый пароход не пришел, и наштакор якобы привез известие, что Сербия снова требует гарантий и дело опять откладывается. Непонятно тогда, зачем и по чьему приказанию 1-я бригада кавалерийской дивизии совершенно подготовилась к отъезду и перенесла вещи в город. Впрочем, Ряснянский как командир полка не мог не быть в курсе дела, а вчера, между прочим, он был уверен в том, что «Решид-паша» придет в ближайшие дни.
24 июля.
Чудеса творятся на свете. Генерал-майор Гравицкий{84}, совсем недавно отставленный от командования Алексеевским полком, назначен военным представителем генерала Врангеля на Дальнем Востоке.
Так, по крайней мере, передавал полковник О. — он слишком положительный человек, чтобы распространять непроверенные слухи. Откуда появились у Гравицкого дипломатические способности и кто его рекомендовал Главкому — одному Богу известно. По-моему, я с одинаковым успехом мог бы быть директором Института экспериментальной медицины или иного подобного учреждения.
Приехал из Константинополя батюшка школы. Он хороший, видимо, человек (сужу по тому, как любят его вольноопределяющиеся школы). Кроме того, на церковном соборе он был в оппозиции архимандриту Антонию, и это тоже говорит в его пользу. Последний — мрачная, истерическая и, по-моему, вредная для нашего дела личность. Судя по рассказам батюшки, отношение константинопольских военных беженцев, самоотверженно торгующих пирожками ....., к оставшимся в Галлиполи весьма критическое. Любимая их тема — если, мол, в России что-нибудь и случится, то вы-то никакой роли играть не будете. Старая, надоевшая песня.
До сих пор не могу узнать, какие сведения привез генерал Штейфон. Слухи насчет них самые противоречивые, но преобладают среди них благоприятные.
Надо отдать справедливость штаб-офицерам, с которыми я живу. Они работают очень аккуратно и в среднем гораздо больше, чем обер-офицеры того курса, с которым я занимался.
Только что вольноопределяющийся, сын школьного батюшки, рассказывал, как погиб на бронепоезде «Севастополец» около Бурчацка{85} его beau-frere, капитан-артиллерист. Пушечная двухорудийная платформа была полна снарядами, уложенными по обоим бортам в деревянных стойках. Пулеметные амбразуры были как бы прорезаны в стенах из снарядов, и во время боя пулеметчики работали, окруженные ими со всех сторон. В площадку попала 42-линейная бомба. Она не разорвалась, но от удара начали рваться патроны в пулеметных лентах и моментально вспыхнули сухие деревянные стойки. Прислуге{86}, находившейся в орудийных башнях, путь к выходу был отрезан, и смертельно испуганные люди начали выскакивать через люки, толкая и давя друг друга. Капитан не потерял присутствия духа, пропустил вперед всех. Вольноопределяющемуся-наводчику, не забывшему снять панораму{87}, велел ее бросить и сам подсадил его. Через мгновение взрыв снарядов разворотил площадку. Тяжелая броневая башня отлетела сажен на пятнадцать. Большевики до вечера огнем не подпускали к площадке. Рано утром обгорелый труп капитана с оторванной ногой был найден около остатков орудия. «Неприятная была картина...» — просто и спокойно закончил свой рассказ вольноопределяющийся. Смотрю внимательно на этого полумальчика и вижу у него на лице ту же печать, что наложила на многих игра со смертью. Трудно сказать, в чем она, собственно, заключается, но воевавшего хоть недолго всегда можно отличить от не бывшего на фронте. Повторил сегодня в лагере «Русский опыт». Как обычно, народа была масса. Наши солдаты спросили меня, не будем ли мы, говоря откровенно, здесь зимовать. Пока нет решительно никаких данных, чтобы думать об этом. Наоборот — все слухи о панических новостях, якобы привезенных Штейфоном, оказались ложными. Кажется, ничего не изменилось и кавалерия должна со дня на день уехать. Вне всякого сомнения, этот отъезд поднимет настроение остающихся. Характерно, впрочем, что даже о постройке землянок на зиму наши добровольцы говорят совершенно спокойно. Лишний раз приходится подчеркнуть, что знаменитый приказ генерала Кутепова о переходе всех желающих в беженцы в течение пяти дней дал прекрасные результаты. Некоторые с этим не согласны. Статья «Дела и дни галлиполийские» в «Общем Деле» жестоко критикует этот самый приказ, находит его несвоевременным, оскорбительным и т.д. Это уже вторая обширная статья в «Общем Деле», подписанная «Галлиполиец». Первая была написана умно и произвела в корпусе сильное впечатление. Этого никак нельзя сказать о второй. Близорукая критика полуштатского человека. Штакор поступает совершенно правильно, расклеивая №№ «Общего Дела» с резкими подчас статьями на своих дверях. Стоит толпа офицеров и солдат, читают и чувствуют, что командование не боится критики и не закрывает на нее глаз. Кутепов, которого вначале почти ненавидели, сейчас, безусловно, пользуется популярностью. Он и Штейфон экзамен выдержали, чего нельзя сказать о казачьих начальниках (на Лемносе).
25 июля.
Дует резкий северный ветер. Правда, жарко по-прежнему, но даже этот ветер неприятно на меня действует. Стойки палатки (я ночую в лагере) препротивно скрипят, напоминая зиму, грязь, вшей и всеобщую подавленность. Со слов Даватца (им подтверждаемых) передают о предложении Болгарии принять к себе 7000 на гарнизонную службу. Приблизительные условия: военная русская организация и русские (военные) суды сохраняются, размещение казарменное с уплотнением в 25% против нормы. Довольствие солдатское и 100 левов в месяц от болгарского правительства. Наши войска не участвуют в вооруженных конфликтах Болгарии с другими государствами, но обязаны оказывать помощь в случае каких-либо общественных бедствий. Вне всякого сомнения (это уже мое убеждение), болгарское правительство, испуганное ростом коммунизма на Балканах, хочет нас использовать именно как антибольшевистскую силу. Точно так же я не сомневаюсь в том, что среди нас найдутся недальновидные люди, которые, не понимая мирового значения большевизма, будут говорить о позорности роли «мировых жандармов» и т.д. Керенский и его группа, вне всякого сомнения, начнут соответствующую агитацию. Контрагитация с нашей стороны положительно необходима. Третьего дня я подробно писал Ряснянскому о желательности сохранения «У.Г.» и после переезда в Сербию. Ряснянский будет у генерала Врангеля и, вероятно, обо всем этом ему доложит.
Интересно рассказывал сегодня полковник Т. о деятельности адъютанта Май-Маевского, поручика Макарова. Незадолго до начала нашего наступления на севере, недалеко от станции Криничная, к красным перебежали два старых добровольца 8 батареи, украв предварительно офицерских лошадей. Произвели дознание. Оказалось, что накануне они ходили к какой-то бабе, проживавшей недалеко от станции. Там же бывал и денщик Май-Маевского. Бабу арестовали и, по нашему обычаю, тут же, на перроне, начали пороть. Она призналась, что бежавшие добровольцы получили какие-то пакеты из штаба. Изумление было общее. Бабу продолжали пороть. В это время наблюдавший со стороны денщик сбегал к командиру и доложил. Тот рассвирепел и послал полковника Т. немедленно и под страхом расстрела прекратить экзекуцию. Сенсационное дело так понемногу и заглохло... Через год Макаров оказался у зеленых{88}.
Интересный человек этот полковник Т. Он самый молодой полковник в артиллерии (24 года), причем был произведен в этот чин 21 года. Человек с огромным порывом. Другой его рассказ. Во время дроздовского похода неожиданным налетом захватили Бердянск. Там в полном составе попался комитет во главе с председательницей — товарищем Зоей. «Баба выдержала 272 шомпола, потом повесили на главной площади. Попа, который проповедовал большевистские идеи, выпороли и заставили рыть яму для виселицы{89}. Таким образом, некоторые добровольческие навыки были приобретены очень рано.
27 июля.
Утром подготавливал обзор печати. Сильно мешали толково и громко спорившие штаб-офицеры. Послушаешь некоторых из наших полковников, и становится страшно. Порядочные люди и храбрые офицеры, но политически некоторые совершенно безнадежны. Сегодня весьма серьезно спорили о том, не следует ли издать закон об объявлении всех социалистов вне закона. Вообще, проекты сыплются как из рога изобилия — самостоятельность Польши, например, и в мыслях не допускается{90}.
Причиной бегства солдат (бывших красноармейцев) школы выставляется «либеральность» полковника Г. и т.д. Должно быть, от подобных же полковников исходит отзыв об участниках «У.Г.» как о социалистах. По крайней мере, генерал Кутепов в частном разговоре с Шевляковым сказал ему: «А знаете, ваши младшие начальники считают вас, участников «У.Г.», социалистами»{91}.
Полковник Г. пытается быть идеологом взглядов «среднего офицера», каким он любит себя выставлять. Было бы печально, если бы «средний офицер», главное действующее лицо в политической борьбе, был так политически безнадежен.
Часто рассказывают в нашем общежитии и разные страшные истории гражданской войны. Иногда они таковы, что оставляют за собой Эдгара По, но порой рассказчики и сами не знают, что это — страшные сказки, созданные в кровавом тумане гражданской войны, бред сумасшедшего или подлинная правда. Вот один из случаев, вполне проверенных. Дело было на Воронежском фронте в 1918 году. Казаки поймали коммуниста, одетого в штаны из священнической ризы с ткаными крестами. Кинжалами ему вырезали кресты в соответствующем месте, заставили съесть собственное мясо и затем расстреляли. Вообще, только теперь многие начинают понимать, сколько нелепых, бессмысленных ужасов творилось во время этой войны. Я сам считаю, что организованного белого террора, как бы он сам по себе ни был отвратителен, все равно не избежать. До сих пор, однако, такого террора не было. Просто каждый делал, что хотел{92}, и люди возвращались к нравам пятнадцатого столетия. Удивительнее всего, что здесь, в Галлиполи, даже офицеры и солдаты, казалось бы, насквозь пропитанные кровью и грабежом, морально оживают. С другой стороны, среди интеллигентных людей{93} заметен подъем религиозного чувства. Маленькая, но характерная черточка — часто слышу от преподавателей высших курсов: «в церкви было то-то и то-то». Понемногу появляется внимательное, порой прямо любовное отношение к людям, особенно к детям и полудетям, которых так много в наших рядах.