Дневник галлиполийца
Шрифт:
В лагере питательный пункт для взрослых закрыт, но 250 подростков продолжают кормить, и притом очень хорошо (два блюда и какао). Так как младшие классы гимназии в Галлиполи всех вместить не могут, то в лагере открыты свои курсы. Капитан Родионов, который преподает там естествознание, утверждает, что желание учиться у мальчиков большое и, несмотря на «два года каникул», они не очень забыли то, что когда-то учили. Впрочем, посещаемость небольшая (человек 60), главным образом потому, что молодежь не выведена из частей. Как всегда, отличается полковник Ск., упорно не освобождающий от нарядов добровольцев своей батареи. Наоборот, наш генерал Ползиков{94} прекрасно относится ко всем «просветительным мероприятиям». На докладной записке нашего кадета И. ген. Ползиков положил, например, такую резолюцию: «На усмотрение к-ра 2-й батареи. Полагал бы, что необходимо воспользоваться временем, чтобы закончить образование»{95}.
Сеанс «У.Г.» в лагере
В кавалерии стало признаком плохого тона говорить об отъезде, хотя по приказу генерала Кутепова отменен наряд кавалерии на работы в порту. В течение восьми дней она должна уехать.
28 июля.
Ночевал в лагере. Рано утром помчался в город, так как сегодня я дежурю по общежитию. В батарее у нас маленькая новость — подпоручика Ц. за подачу незаконного рапорта (о переводе в беженцы из-за несовместимого, по его мнению, с офицерским достоинством назначения дневальным) Кутепов посадил на гауптвахту. Все смеются{96}. Если бы это было четырьмя месяцами раньше, сколько было бы возмущения.
Дружно живут наши молодые подпоручики — к ним постоянно ходят товарищи из других дивизионов. Чувствуют они все себя отлично, хотя вначале боялись выходить в «цветные» артиллерийские дивизионы. Училищное начальство (конечно, неофициально) всеми силами отговаривало их от превращения в «цветных», среди которых, мол, только походники{97} могут существовать.
Три дня тому назад приехала баронесса Врангель. Французы весьма любезно привезли супругу главнокомандующего на своей канонерке. Сегодня м-ме Врангель была на открытии кружка любителей археологии в городском театре. Маленькая, худощавая женщина, очень скромно одетая. Некрасивая, но с замечательно хорошими, большими глазами. Держит себя очень просто и приветливо. Было прямо трогательно смотреть, как любовь и уважение к главнокомандующему переносились и на его супругу. При проходе ее офицеры и солдаты как-то невольно берут под козырек и многие широко и приветливо улыбаются. Народу было немного, но слушали внимательно. Вообще, надо отметить, что даже очень скучные доклады у нас, в Галлиполи, слушают замечательно терпеливо. Очень интересный и содержательный доклад прочел старик-генерал Карцев (о прошлом Галлиполи). В заключение выразил надежду, что «ворота дома» (проливы) будут принадлежать «хозяину дома». Как это ни далеко от нашей теперешней обстановки, но речь умного старика вызвала дружные аплодисменты.
29 июля.
Генерал Дынников поручил мне перевести с немецкого статью капитана Пфейфера «Infanteriebegleitsgeschutz». Пфейфером в корпусе сильно увлекаются, хотя его книжка (вернее, брошюра) не особенно серьезная и вряд ли Пфейфер — авторитет. Придется ходить в библиотеку и там пользоваться словарем, так как много с непривычки малопонятных терминов. Вообще, я язык немного забыл.
Вечером был на гимназическом празднике, устроенном в честь баронессы Врангель в гимнастическо-фехтовальной школе.
Как некоторые офицеры ни стараются убедить себя и других в том, что восстанавливается старая армия, но действительность все-таки говорит за то, что создается нечто новое. Разве возможно было бы, например, прежде такое шествие: хор трубачей Сергиевского училища, детский сад с дамами по сторонам, гимназия во главе с преподавателями, супруга главнокомандующего с командиром корпуса, окруженные приглашенными, и юнкера-сергиевцы строем. Вся эта компания из генералов, дам, юнкеров, босоногих и бесконечно веселых ребятишек сада, тоже босоногих, но гораздо более серьезных гимназистов, которые шли по старой памяти строем, пропутешествовала пешком две версты от Сергиевского училища{98} до гимнастической школы{99}.
При входе один ротмистр поднес м-ме Врангель самодельный букет от имени офицеров. Я лишний раз убедился, как мало торжественности в супруге главнокомандующего и, кто знает, может быть, будущего всероссийского диктатора{100}. Она долго и приветливо трясла руку ротмистру. Опять блаженно улыбались офицеры и солдаты...
30 июля.
Всю ночь снились добровольческие сны. Какая-то фантастическая путаница — тут участвовали и мои близкие; потом появился греческий полицейский и предупредил, что дальше ехать нельзя — станция занята зелеными ингушами. Во мраке весенней ночи ярко и бесшумно горели какие-то здания и рядом с ними зеленые бараки — такие же, как у нас, в Галлиполи. Залпы и пулеметы слышались совсем как сквозь сон... Проснулся от окрика капитана Д., которого я просил меня разбудить. Без этого я начинаю просыпаться в десять утра, и потом неудобно проходить в пижаме через помещение, где уже давно занимаются. На пляже, благодаря сильному ветру, не особенно жарко, но стоит выбрать безветренное место за каким-нибудь холмиком, и сразу чувствуешь, как палит южное солнце. Постоянные посетители пляжа (например, юнкера) стали совсем коричневыми. Я тоже очень сильно загорел, но купание мне явно не приносит пользы. Из-за временного отсутствия денег у В.З.С. приходится теперь довольствоваться одним французским пайком. Благодаря довольно напряженной умственной работе, я снова начинаю слабеть. В особенности скверно, что на утро не хватает хлеба. Выпьешь «голенького» чаю без сахара, и после полутора-двух часов работы голова отказывается соображать и в глазах темнеет. Теперь понимаю неизбежность советских «ударных», «ответственных» и иных пайков — иначе работа очень мало продуктивна. Не знаю, что делать с зубами — они буквально разваливаются, несмотря на тщательный уход. Скоро, пожалуй, начну свистеть и шепелявить...
Вечером пришел ко мне Г. (у него, кстати сказать, в 19 лет та же история с зубами). Долго сидели с ним на кладбище и вспоминали прошлое. Хороший он юноша — развитой, отзывчивый и работящий. Сколько у нас было таких, и как мало мы их ценили. Теперь взгляды меняются. Кутепов сегодня на совещании старших начальников сказал: «Юнкера — это основание всех наших будущих расчетов».
Кусочек добровольческой жизни: Г. был ранен в последнем бою у Карповой Балки и рассказал мне о своих переживаниях. «Снаряд разорвался рядом со мной. Страшный грохот и звон. Меня кольнуло в плечо и я почувствовал вдруг, что жизнь кончилась. Я умер и уже мертвым воспринимаю все, что делается кругом. С молниеносной быстротой вспомнился рассказ о казненном преступнике, который заранее условился с ученым и три раза мигнул ему уже после гильотинирования. Появилась мысль — а могу ли я сейчас сделать то же. Но дым рассеялся, я увидел рядом с собой повозку со снарядами и понял, что жив — ведь не могут же на том свете ездить на повозках. Кругом лежали убитые товарищи. Перевязывали меня под огнем, но сначала было чувство полного безразличия. Только позднее, когда подвода ехала мимо уже подожженной станции, я понял, что все кончено — фронт прорван, мимо проходят отступающие части и каждую минуту меня может захватить красная конница. В Джанкое, лежа в верхнем этаже лазарета, я думал только об одном — просто ли меня убьют или сбросят вниз из окошка. Потом появилась острая жажда жизни, и я сам добрался до последнего поезда». Было совсем темно, когда мы кончили болтать. Улица, ведущая к маяку, полна нашими офицерами и солдатами, греками и турками, научившимися у нас гулять. С надоедливой аккуратностью вертится граненый фонарь маяка. На мгновение луч ярко освещает гуляющую толпу. Потом опять уходит блуждать по горам и глухо гудящему морю. Дошли до маяка и отправились спать — Г. в свое училище, я — в садик школы.
31 июля.
Как обычно по воскресеньям и средам, ходил в лагерь. Нашим офицерам надоело варить каждой группе самостоятельно, и теперь вновь организуется «Собрание». Просили у американца{101} посуду, но опоздали, и он смог дать лишь очень немного. Положительно универсальный дядюшка. В лагере мертвая тишина и скука. Занятия в некоторых частях ведутся, в других их совсем нет. У нас никто ничего не делает. Только полковник Б. занимается с Костей Т. и Н., да с вновь произведенными подпоручиками должен будет заниматься еще кто-то из штаб-офицеров.
На «У.Г.» повторил «Мировую революцию». Сегодня было у меня хорошее, бодрое настроение, большая и внимательная аудитория тоже ободряюще действовала, и я говорил с подъемом. Отлично знаю, что за глаза некоторые называют меня митинговым оратором и ругают на все корки, но это меня, в конце концов, мало трогает. Я строю свои речи таким образом, что сообщаемые факты предназначаю для всех слушателей (в том числе и для вполне интеллигентных), а выводы, объяснение фактов, рассчитываю специально на понимание среднего слушателя. Такими (для нашего корпуса) я считаю лиц, кончивших 3–4 класса гимназии. Естественно, что полумитинговые формы, если они мне удаются, как нельзя более соответствуют аудитории. Отлично говорил генерал Карцев. Сначала появление на сцене глубокого старика вызвало сдержанный шепот изумления (я сидел в публике). Затем начали слушать с большим вниманием. Опытный и умный старик. Великолепно учитывает состав аудитории, отлично разнообразит исторический материал (он читал об историческом прошлом Галлиполи). Вообще, превосходный лектор с удивительно свежей памятью. Аплодировали дружно и много.