Дневник метаморфа
Шрифт:
Вохровец очнулся и молча стал выполнять поручение, временами зависая, словно полусломанный механизм. Прищур куда-то делся, он стал похож на старый мем со скверно выделанным чучелом лисы. Аптечку дядя Коля найти так и не смог, она сгинула вместе с сухпайками. Долго пришлось искать и второе весло, застрявшее между корнями под водой, к счастью, его нашли. Алексей осмотрел лодку, ещё раз залатал пробоины и снова подкачал.
— Садись на вёсла, — велел он вохровцу, устраиваясь на носу с винтовкой в одной руке и багром в другой. — К вечеру должны до скал добраться или мы не жильцы.
Тот
Глава 24. Дорогой дневник
Дорогой дневник, это пиздец. Пузо мне скрутило адски, и я совершенно не понимал, что происходит. Я что, рожаю?! А что хуже всего — не понимала, кажется, и Тенго, пришедшая в растерянность и ужас.
— Что мне делать, дышать, тужиться?! — подвывая от боли, орал я.
Но от супружницы не было никакого проку, она словно враз отупела.
— Я не шаманка, не шаманка, — бормотала гадкая дикарка, сотворившая со мной эту мерзость. — Это моя первая кладка!
— И последняя! Никогда! — кричал я, изгибаясь и корчась. — Никогда в жизни ты больше не всунешь в меня свой блядский яйцеклад!!!
О боги земные и янтарные, как же больно мне было, словно что-то жрало изнутри! Временами острая, резкая боль сменялась тупой, ноющей, затем вновь кромсала меня словно лезвием, и я кричал.
Тенго сунулась меня лизать — я оттолкнул. По её морде покатилась слезы.
— Мне тужиться, или что?! — взвыл я, садясь на корточки и раскачиваясь.
Она молча плакала. Облегчения не наступало ни в какой позе. Яйца лопнули, и теперь их кожица свисала из меня подобно тряпочкам. Детей видно не было.
— Мне где-то лечь? — я тормошил дикарку, пытаясь узнать хоть что-то полезное и, не добившись ответа, не сдержался: — Чего ты воешь?! Это мне больно, не тебе!
— Надо к шаманке, здесь нет шаманки, — только и твердила она, что было крайне странно — в нашей удивительной межвидовой паре тупил обычно я, Тенго, наоборот, являла расторопность.
Тогда я испугался настолько, что даже боль отступила.
— Что делает шаманка? — спросил резко.
— Заговаривает детей и отнимает у отца, — последовал ответ, — дальше родители кормят их жирными рыбьими животами, пока на ласту не станут. К полугоду у них зубы выпадут и сами есть начнут, с камнями…
Тенго снова заплакала. Я помолчал.
— Что случится, если не отнять?
— Они будут питаться жиром отца…
Я обмозговал и только теперь понял, что гарантированно сдохну.
— То есть, твои чёртовы дети меня сейчас тупо жрут? — уточнил, как хотелось — с максимальным упрёком.
Получилось жалко — голос дрожал.
— Наши, — робко поправила дикарка. — А у людей разве не так?...
Боги янтарного мира, как же я её возненавидел в тот момент! Тенго немедленно стала для меня средоточием мирового зла, словно была виновна в падении метеорита, грозе и наводнении. Только в метаморфозе был
— Когда ты собиралась сказать про это? — крикнул я в гневе.
— Никогда, — с невинным видом ответила Тенго. — Я думала, мы успеем добраться до озера, а там помогут.
Затем дикие боли утихли, теперь внизу живота просто ныло, видно, мелкие каннибалы временно насытились. Думать стало легче.
— Включи свой сканер, — приказал я. — Где тут комнаты шаманов? Как их можно отличить от других? Идём туда, может, что найдём полезное…
Тенго отёрла с морды слёзы, лапой отфутболила хищную губку, подкравшуюся сбоку и лижущую пролившуюся из меня жидкость, и зажмурилась, как всегда делала. О боги янтарного мира, — взмолился я мысленно, — помогите выкрутиться! Как, бывало, молился в юности, обдолбавшись фармацеей — Господи, пусть меня попустит! Теперь я молил о посторонней помощи.
— У шаманов были комнаты внизу, в теле кувшинки, — с удивлением сказала Тенго вскоре. — Там шишек много, больше, чем везде, у нашей шаманки тоже много шишек, она в них держит всякие полезности. За мной!
Проходили в своё жильё шаманы через сосало, куда дикая моя супруга лихо прыгнула рыбкой, а я сполз следом на жопе и хвосте, кряхтя и придерживая ноющее пузо. В общем, нырнули мы в старинный общественный туалет, только сухой и чистый, с покатыми гладкими стенками.
Внутри я снова убедился, что огромный цефалот всё ещё жив, хоть и находится в анабиозе. В желудке, размером с актовый зал, было влажно и тепло, а ноги по щиколотку ушли в вязкую как гель кислоту — пятки быстро стало покалывать. К счастью, флюоресцировал цефалот и здесь, совсем темно не было.
— Сюда, — Тенго потянула меня в сторону, и я с радостью выбрался из химически активной жижи.
Мы пролезли по гладкой короткой кишке и оказались в кишке большой — целом коридоре с ответвлениями — комнатами, которые, как назло, плотно закупоривали перепонки сродни тем, которыми в жару закрывается улитка. Как Тенго ни старалась — открыть не смогла, те держались на каких-то высохших соплях, очевидно, биологическом клее, прихватившем вход не хуже монтажной пены.
Стараясь медленно дышать и плавно двигаться для того, чтобы не потревожить утихших каннибалов, я вместе с нею стал обследовать перепонки одну за другой — все были накрепко закрыты. Вдруг меня озарило — как лучик тьму прорезал.
— Ты можешь желудочной слизи принести? — спросил я.
— Могу, мой дорогой супруг и господин!
Тенго схватила со стены подползающую к нам хищную губку и скрылась в узком проходе. Вскоре губка взвизгнула противным едким писком.
— Хранители! — завопила Тенго из желудка, кажется, её укусили. — Сдохни, сдохни, сдохни!!!
Раздался электрический треск и писк оборвался. Вскоре супружница как ни в чём не бывало появилась из лаза, в её лапах висела дохлая губка, обильно покрытая желеобразной кислотой.