Дневник метаморфа
Шрифт:
— Сигнал о срочной эвакуации, — беря под руки сразу двоих, ответил Женька. — Без паники, милые дамы, пройдёмте за мной…
Вдруг одна из них ахнула и схватилась за живот, молодое, тщательно ухоженное и красивое её лицо искривилось от боли.
— Началось! — возбуждённо сказала она и Женька ощутил настоящий ужас, даже волосы на голове зашевелились, как тогда, когда он впервые встретил вурдалака. — Где ветерки? Позовите ко мне ветерков!!!
Он огляделся — и ни единой самки не увидел под ногами, на лестнице, за натуральной мебелью холла. Даже седая старушка исчезла, растворилась, словно сахар, брошенный в чай. Хозяйка опомнилась первой, подбежала к распахнутому окну и выглянула во двор.
— Капелька! — крикнула во всё горло. — Капитолина!
Тишина была ей ответом,
— Ма-а-ам?!
Когда Женька выглянул в свою очередь, он уже знал, что увидит пустой совершенно двор. Все мозгоеды до единого сорвались с места как потревоженная стая птиц и ушли. А вместе с ними пропала старшая дочь хозяйки.
Глава 34. Разбойник
— И солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь… — пробормотал Шульга.
Он затёкшими руками из последних сил цеплялся за край круговой плахи металлической вышки Теслы, столба со стеклянным покрытием, на котором Шульга угнездился у самого верха. Лежал плашмя на этой самой плахе, понемногу сползал от ударов и тряски адских тварей, но всё равно держался.
Мышцы быстро устали, и он попеременно немного расслаблял то руки, то ноги. Так было легче, но всё равно дико больно, и всё чаще приходило в голову отпустить руки, расставить, словно крылья, и разом со всем покончить. Шульга хохотнул.
Внизу бесновались и грызли столб адские звери, осколки стекла летели во все стороны, но металл пока держался. Алексей знал, что звери рукотворны, что один прежде был больным человеком, павшим жертвой неловкого эксперимента, а второй зверь — о-о-о, второй был его собственным детищем! Но видел их не иначе, чем потусторонними тварями, библейской саранчой, которой была дана власть убить треть людей.
— На головах у ней как бы венцы, похожие на золотые… — сам с собой продолжил он, рассматривая серебряные с желтизной переливы косматых шкур, — лица же её — как лица человеческие, и волосы у ней — как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов…
Он вспоминал библейские отрывки, неплохо знакомые с детства, и слова дядя Кроли: не рой другому яму, сам упадёшь, не будь ловцом — добычей станешь… Старый вохровец проклял его перед смертью, несомненно, мучительной, вот Алексей и превратился в презренное, гонимое животное, одержимое одним желанием — выжить.
Сперва он направился к колыбе, там тоже оставались нычки, а в них — оружие, в том числе транквилизаторы и сетевые мины, сухпайки с консервами и снаряга. Это всё даже в случае обыска за двойной стеной найти бы не смогли, и пусть хоть десять раз закроют станцию, вовнутрь он проберётся. Нулёвкой, конечно, воспользоваться не сможет, но ништяками разживётся, а если его не грабанули, остался электромот в починочной яме техпристройки, тогда Шльга рванёт на запад, к кому-нибудь из бывших конкурентов. Оторвётся от монстров, как пить дать! Главное — добраться.
Он мчался по лесу подобно дичи: без ружья, без надёжной защиты, на чистом адреналине, словно плетью подгоняемый животным страхом, но с надеждой впереди, как осёл с морковкой.
Застрял в болоте, еле выбрался, задержался, о блядство! Гори она огнём, эта свобода и эта охота! Одно время заплутал, думал, что сбился с дороги и теперь сгинет в лесу бесследно, но нашёл зарубки на стволах, по ним добрел до старой вырубки Еlectri-korp, а оттуда — словно второе дыхание проснулось — опять побежал, и с каждым шагом бежал всё легче, потому что знал: он возвращается домой. За поворотом — возможность спасения и, как минимум, передых. С грохочущим в висках, груди, горле сердцем он выскочил на открытое место и замер.
— Блядь, — сказал Шульга на выдохе, и только теперь понял, как страшно устал и насколько измотан. — Твою, проебом, бога, душу, мать…
Изъеденный гнусом, исцарапанный ветвями подлеска, грязный как ксеносекач и такой же зловонный, Шульга пытался отдышаться, глядя на пепелище. Он был подобен человеку, спешившему изо всех сил на встречу к собственному любимому родственнику,
Весь этот пропитанный влагой лес, с его вековым великолепием и богатством жизни во всех проявлениях — одна большая камера смертника, и палач уже идёт. Апокалиптический бессмертный зверь, единый в двух лицах, безжалостный, неумолимый и неподкупный судья, к которому бесполезны апелляции. Впрочем, оставалась ещё одна надежда и лазейка — сдаться. Вернуть свою тушу на мраморный карьер, надёжно защищённый ксенорешётками и обоюдобьющим забором, который ненавидели все зеки, идиоты, живущие в абсолютной безопасности на готовой жрачке и с янтарным приработком. Это же лакшери ебаное! Значит, он должен добраться до нулевой точки Управления Ручья, которой ходили рейнджеры, прийти с повинной головой к их забору, отправиться снова на лагерь, мотать дальше срок. А может, даже повезёт задержаться в ручейной тюрьме, на зоне в обычном человеческом миру, а то и осесть специализированном ручейном санатории закрытого типа, где держали разных неудобных в плане информации засранцев. Подобие жизни? Нет, дышать, чувствовать вкус пищи во рту и песни в горле, видеть порой мать и жену с детьми, написать письмо, прочесть книгу, посмотреть футбол и тупую комедию по общему телеку. Те немногие вещи, которые везде доступны, пока ты жив, и которых он сам с бездумной лёгкостью, уверенный в праве высшего хищника, лишал животных и людей, ловец и разбойник.
Он снова побежал, но медленно, слишком часто спотыкаясь и переходя на шаг, чтобы выровнять дыхание и унять рези в боку, прячась при каждом шорохе. Порой пил из луж, зачерпывая ладонями, либо просто ртом хлебал грязную воду, ел какой-то мох, чтоб утих голодный желудок. Теперь Алексею сопутствовали только отчаяние и страх, но он спешил, как мог. Добрался до заповедника, в нём — до старого места разработки Еlectri-korp, заросшего и мёртвого, как его колыба, когда у края вырубки показались серебряные чудища, идущие по следу. Тогда только и понял, что всё, здесь конец пути. Но глаза жили отдельной от Шульги жизнью, они словно сами по себе обшарили ржавые вагончики, брошенную мёртвую технику и… наткнулись на вышку Теслы. Металлический столб, покрытый толстым слоем стекла для защиты от коррозии, когда-то поставила янтарная корпорация для передачи электричества сюда, на прииск, находящийся вдали от нулёвки. Сверху на столбе маячил круглый блямдель, плашка наподобие антенны, как шляпка на гвозде. Торопясь и путаясь в шнурках, ежесекундно оглядываясь, он скинул ботинки и мокрые носки. Цепляясь потными и липкими ладонями и ступнями, Алексей полез вверх по гладкому столбу, матерясь и соскальзывая, но откуда-то взялось ещё довольно много сил, достаточно, чтоб вскарабкаться на плашку. Там и залёг. Сам с собой говорил и даже смеялся, вспоминая хаотичные обрывки жизни и размышляя, в каком моменте свернул не туда, вздрагивая от каждого удара. Звери грызли столб, и металл стал поддаваться — гнуться под их укусами.
— Господи, — сказал Шульга, поднимая глаза к равнодушному серому небу, затянутому лёгкими тучами. — Не знаю, слышишь ли ты меня, а если слышишь, то послушаешь ли такого говнюка и урода. Я знаю, что в дерьме по уши, и знаю, что упал в собственную выгребную яму, но не ты ли сказал разбойнику, распятому рядом с тобой за свои преступления — сегодня же будешь со мною в раю?
Он помолчал, перехватил поудобнее руки и чуть отъехал от края плашки.
— Помяни меня, господи, когда придёшь во царствии твоём.