Дневник партизанских действии 1812 года

Давыдов Денис Васильевич

армией. Во-вторых, Наполеон, занимая центральный пункт относительно наших

армий, имел под руками восемьдесят тысяч человек; он мог легко раздавить

любую армию, которая, не будучи поддержана другими, решилась бы преградить

ему дорогу. Наконец французы, сознавая вполне свое гибельное положение и

невзирая на понесенные страшные потери, обнаружили здесь отчаянное

мужество. Отряд Ермолова перешел, вопреки приказанию Кутузова, Днепр близ

Дубровны по сожженному мосту,

на полуобгоревшие сваи которого были

набросаны доски, которые были перевязаны веревками. Спутанные лошади

перетаскивались с величайшим затруднением по этому мосту с помощью веревок,

привязанных за хвосты. Переправившись чрез Днепр, Ермолов встретил жида с

донесением Витгенштейна светлейшему; прочитав его, Ермолов писал отсюда

Кутузову: "Я из этого донесения заключаю, что неприятель кругом обманул

графа Витгенштейна, который потому отстанет от него, по крайней мере, на

полтора марша". Прибыв в Лошницы, Ермолов чрез адъютанта Чнчагова -

Лисаневича - получил приказание поспешить к Березине. Совершив почти два

перехода в одни сутки, он прибыл в Борисов, где представлялся графу

Витгенштейну, который с гордостью говорил ему о выигранных им десяти

сражениях. Этот рассказ мужественного защитника Петрополя был прерван

неуместными аплодисментами гвардии поручика О[кунева], известного

впоследствии по своим военным сочинениям.

Это может служить мерилом той дисциплины, которая господствовала в войсках

этого генерала. Умный, благородный и почтенный генерал И. М. Бегичев,

бывший начальником артиллерии при взятии Праги в 1794 году и называвший

графа Аракчеева в эпоху его могущества графом Огорчеевым, увидав здесь

Ермолова, закричал ему, невзирая на присутствие Витгенштейна и его штаба:

"Мы ведем себя как дети, которых надлежит сечь; мы со штабом здесь, и то

гораздо позднее, чем следовало, а армия наша двигается бог знает где,

какими-то линиями". Ермолов, явившись к Чичагову, решился подать ему совет

не портить Зембинского дефиле; он говорил, что по свойству местности, ему

смолоду хорошо известной, это почти неудобоисполнимо по причине болот и

топей, окружающих речку Гайну, но если б и удалось испортить некоторые

более доступные гати, то они от действия мороза не могли бы затруднить

движение неприятеля, который, не будучи обременен тяжестями, мог легко по

ним следовать; во-вторых, адмиралу, которого армия была вдвое слабее того,

чем полагал князь Кутузов, невозможно было одному, без содействия армии

князя и Витгенштейна, бывших еще далеко позади, преградить путь Наполеону.

Чичагову пришлось бы выдержать напор восьмидесятитысячной

неприятельской

армии на местности лесистой, болотистой и весьма невыгодной для принятия

боя. На этой местности, в особенности совершенно неудобной для действия

кавалерии, он мог противопоставить Наполеону лишь двадцать тысяч человек

пехоты; французы же, понимая, что залог спасения заключался для них лишь в

отчаянном мужестве, стали бы сражаться как львы. Наконец, - присовокупил

он, - если даже удастся испортить дефиле, Наполеон будет вынужден

обратиться на Минск, магазины которого были для нашей армии необходимы.

Наполеону, сохранявшему присутствие духа в самых трудных случаях, удалось,

после переправы чрез Березину, благополучно пройти чрез дефиле; лишь

следовавшие позади французские войска были застигнуты нашими. Взятие этих

войск, входивших в состав Полоцкого корпуса, свидетельствовало не в пользу

графа Витгенштейна; это ясно доказывало, что они своим присутствием здесь

обязаны лишь слабому преследованию этого генерала.

Если б Витгенштейн был проницательнее и преследовал неприятеля с большею

настойчивостью, если бы Кутузов обнаружил более предприимчивости и

решительности и оба они, соображаясь с присланным из Петербурга планом,

направили поспешнее свои войска к Березине, если б Чичагов не совершил

своего движения на Игумен, был в свое время усилен войсками Эртеля и

поспешил к Студенцу, не ожидая дальнейших известий со стороны Нижнего

Березина, - количество пленных могло быть несравненно значительнее; быть

может, берега Березины соделались бы гробницей Наполеоновой армады; быть

может, в числе пленных находился бы он сам. Какая слава озарила бы нас,

русских? Она была бы достоянием одной России, но уже не целой Европы.

Впрочем, хвала провидению и за то, что оно, благословив усилия наши, видимо

содействовало нам в изгнании из недр России новейших ксерксовых полчищ,

предводимых величайшим полководцем всех времен. Мы, современники этих

великих событий, справедливо гордящиеся своим участием в оных, мы, более

чем кто-либо, должны воскликнуть: "Не нам, не нам, а имени твоему!"

Ермолов, очевидец березинских событий, представил светлейшему записку, в

которой им были резко изложены истинные, по его мнению, причины

благополучного отступления Наполеона. Он поднес ее во время приезда в

Вильну князя, сказавшего ему при этом случае: "Голубчик, подай мне ее,

когда у меня никого не будет". Эта записка, переданная князю вскоре после