Дневник плохого парня
Шрифт:
– С тех самых пор, как человек, которого я безмерно уважаю, назвал меня ничтожеством, - выпаливаю я. Наболевшее выплескивается из меня прежде, чем я успеваю осечь себя. Почему я, черт возьми, не могу быть чуть менее прямолинейным? Я вновь провожу рукой по лицу.
– Я признаю, что ты был прав в своем определении, потому я сам о себе такого же мнения. И даже несмотря на то, что ты утверждаешь, что погорячился, это не отменяет истины, заложенной в твоих словах. Я неровня ей. Мне никогда не светит стать достойным ее.
– Нет, я был не прав, Роарк, - без капли лукавства отвечает Фостер.
– Я действительно чертовски ошибался. В тот момент я был слишком зол. На то, что вы двое держали
Я не в силах больше смотреть в его глаза.
– Ты один из лучших людей, что встречались мне на пути, Роарк. Ты всецело заботишься о благополучии каждого из своих клиентов. Ты предан своему делу, трудолюбив и всего добиваешься сам. Но прежде всего, ты искренне и самоотверженно влюблен в мою дочь, которую я никогда не видел столь поглощенной кем-то из мужчин, и за одно только это я безмерно уважаю тебя.
– Он встал из-за столика и навис надо мной, попутно застегивая куртку.
– Несмотря на то, что ты там себе надумал, ты более чем достоин моей дочери. Я желаю тебе найти в себе силы осознать это. Поверь в то, что ты сильный, целеустремленный, заслуживающий уважения мужчина. И, если твоя любовь к Саттон столь же сильна, не позволяй ей ждать тебя дольше, чем это уже случилось.
– Ты правда думаешь, что я достоин ее?
– окликаю я Фостера, когда тот направляется к выходу.
Грин оглядывается через плечо.
– Более чем достоин, Роарк. Более чем.
Эти слова окончательно обезоруживают меня.
– Что это на тебе надето?
– спрашивает Брэм, разглядывая мой прикид, как только я подхожу к столику.
– И где твои солнечные очки?
Я расстегиваю пиджак и беру в руки меню, лежащее передо мной.
– Это просто костюм, ты, кстати, тоже в нем.
– Да, но ты никогда не носил галстуков. Никогда. Ты всегда оставлял пару пуговиц расстегнутыми, чтобы демонстрировать свою мужскую грудь, - комментирует он наличие на мне галстука стального цвета.
– А еще ты одет в синее, хотя всегда предпочитал черное. Почему синий?
– Брэм откидывается на спинку стула, не сводя с меня глаз.
– Ты побрит. Твои глаза не налиты кровью... Чтобы это значило?
Он анализирует, и я не собираюсь ему мешать.
– От тебя совсем не тащит алкоголем.
Анализ продолжается.
– Ты подстригся. И в целом выглядишь посвежевшим.
Продолжается...
– Твою ж мать.
– Анализ окончен. Он хватает меня за руку.
– Ты собираешься вернуть ее.
– По крайней мере, планирую.
– Планируешь?
– Брэм разворачивает свой стул так, что мы оказываемся лицом к лицу.
– И каков твой план? Что заставило тебя передумать? Может ты и предложение собираешься ей сделать?
– Притормози.
– Я одариваю его пресекающим взглядом.
– О каком предложении речь? Сначала мне нужно убедиться, что Саттон захочет иметь со мной что-то общее после того, как я буквально вычеркнул ее из своей жизни.
– Тебе стоит лишь воспользоваться своей фирменной ухмылкой, назвать ее «своей девочкой» с выраженным акцентом и все - дело в шляпе. Можешь атаковать ее ротик своим языком.
– Более идиотского совета я не слышал, - язвительно отвечаю я.
Он улыбается.
– Ладно, совет действительно идиотский. Ну а если серьезно, что заставило тебя передумать? Что произошло? В последний раз, когда мы виделись, я был уверен,
– Смотрю, вы с Рэтом с радостью перемыли мне косточки.
– Ой, да брось ты, по тому, как ты выглядел и вел себя, все и так было очевидно. Ты разговаривал с Фостером?
– Было дело.
Я беру стакан с водой, стоящий передо мной, и делаю смачный глоток.
– Когда?
– Несколько дней назад.
– Я ставлю стакан назад и удобнее устраиваюсь на стуле.
– У нас состоялся очень продуктивный разговор, который, как я думаю, был мне необходим.
Фостер подтолкнул меня переосмыслить то, о чем мне говорили Саттон и Рэт. Мои родители не испытывают ко мне бескорыстной любви, манипулируют мной, наплевав на какую-либо мораль. Они никак не должны влиять на мое восприятие самого себя в этом мире. Они безнадежные идиоты. Всегда были таковыми. А я действительно знаю толк в отношениях. Как не крути, я сумел сохранить дружбу с Брэмом и Рэтом, несмотря на то, через какое дерьмо нам пришлось пройти, и уже это достойно того, чтобы этим гордиться. И Фостер прав. Саттон не заслуживает ждать меня дольше, чем сейчас. Если она только примет меня обратно...
– А с Саттон вы виделись?
Я мотаю головой.
– Еще нет, но на то есть веские причины. Я попросту не был готов. Для начала мне нужна была консультация моего психотерапевта.
– Той самой высокомерной мадам?
– Да, этой злой ведьмы. Я пошел к ней за советом.
– Ты на полном серьезе просил ее совета?
– не скрывая удивления, уточняет Брэм.
– Я хотел, чтобы она высказала свое мнение о моей семье и о том, как мне наилучшим образом с ней взаимодействовать.
– Выражение лица Брэма становится серьезным, и он замирает в ожидании. Он всецело осведомлен о моих взаимоотношениях с родителями и, я уверен, именно поэтому не торопит меня с ответом.
– Я даю себе отчет, что очередной звонок от них может раздаться в любую секунду, и мне важно было получить понимание того, как я могу противостоять им, потому что именно в них крылась львиная доля проблем, которые мешали мне строить отношения с Саттон. Я не хочу, чтобы она, будучи рядом со мной, забивала свою голову тем дерьмом, которое терзает мою душу. Я хочу, чтобы ничего не мешало нам наслаждаться друг другом, а мои сложности с семьей явно этому не способствуют.
– Ух ты. Я горжусь тобой. Так что там психотерапевт?
– Самое главное из сказанного ей, это то, что я имею право сказать «нет», даже должен научиться отвечать отказом. И чтобы не говорили мои родители - это все лишь манипуляция, попытка вызвать у меня нужную реакцию. Она посоветовала мне не тратить нервы и перестать посылать им деньги. И сказала, что если родители захотят возобновить со мной нормальное общение, то они знают, где меня найти.
– А они звонили?
– Я утвердительно киваю.
– И ты все это сказал им?
– любопытствует Брэм, нетерпеливо ерзая нас стуле.
– Нет.
Он заметно поникает.
– Как? Почему нет?
Я ухмыляюсь.
– Просто я предпочел свой собственный стиль ведения разговора.
– Вот как.
– Он смеется.
– И что ты сказал?
– Как я и предполагал, звонок не заставил себя ждать. Мать снова просила денег на еду, пытаясь давить на меня тем, что они голодают. Выслушав всю эту грустную историю, я просто сказал, что мне жаль, что мы так и не поняли друг друга, искренне опечален тем, что они держат меня за дурачка, который вечно что-то им должен. Заявил, что у нее есть повод гордиться мной, потому что я сумел самостоятельно построить ту жизнь, к которой стремился, и если она не способна принять этого, то тут лишь ее вина, а не моя.