Дневник посла
Шрифт:
Это вдохновило меня на то, чтобы я перечитал творения Тютчева, поэта славянофильства, и особенно его произведение под заглавием «Русская география», которое в былые времена имело такой большой успех:
«Москва, город Петра и город Константина, вот три священных столицы русской империи. Но где ее границы на севере и на востоке, на юге и на западе? Судьба покажет нам их в будущем. Семь внутренних морей и семь великих рек; от Нила до Невы, от Эльбы до Китая, от Волги до Евфрата, от Ганга до Дуная, вот она – русская империя, и она сохранится на века! Святой Дух предсказал это, а праведный судья напророчил».
Тот же Тютчев написал следующее знаменитое пророческое предсказание:
«Скоро свершатся времена и час пробьет! И в возрожденной Византии древние своды Святой Софии вновь дадут приют алтарю Христову. Преклони перед этим алтарем свои колени, царь России, и встань, царь всех славян!»
Вторник, 10 ноября
Граф Витте, со свойственными ему невозмутимостью и высокомерием, не перестает агитировать в пользу заключения мира. Он повсюду повторяет:
«Торопитесь покончить с этой абсурдной авантюрой! У России никогда вновь не появится столь благоприятной возможности для заключения мира. Мы только что разбили австрийцев и отбросили назад немцев. Это самое большее, на что мы способны. Начиная с этого времени наша военная мощь может только убывать. Нам потребуются месяцы и месяцы для того, чтобы доукомплектовать личный состав войск, привести в порядок артиллерию, наладить снабжение войск. Но еще раньше, уже через три недели, немцы, используя сеть своих железных дорог, перейдут в наступление против нас, послав в бой обновленные армии, превосходящие нас в численности и снабженные в избытке бое припасами. И на этот раз они нас прикончат! Именно это император и его министры должны понять – если они вообще способны что-либо понимать!»
Эта лицемерная речь, произнесенная неторопливо, взвешенно и высокомерно, производит сильное впечатление. Я пожаловался Сазонову:
– Что особенно делает интриги графа Витте несвоевременными и нечестными, так это тот факт, что во Франции и в Англии политики всех партий добровольно подчинились строгой дисциплине в интересах национальной солидарности. Посмотрите на наших социалистов. Они – безукоризненны. Единственная фальшивая нота слышна здесь. И тот, кто произносит ее, более того, выкрикивает ее на всех перекрестках, – не частное лицо, но бывший председатель Совета министров, по-прежнему один из статс-секретарей его величества, член Государственного совета и председатель Высшего комитета по финансам!
– К сожалению, вынужден сказать, что вы совершенно правы! Интриги графа Витте не просто нечестны, они преступны. Уже несколько раз я осуждал их в беседах с императором, и его величество был очень возмущен.
– Но почему император не накажет его? Почему он не лишит его звания статс-секретаря, не исключит его из состава Государственного совета и по меньшей мере не сместить его с поста председателя Высшего комитета по финансам?
– Потому… Потому… – Его слова окончились вздохом, полным отчаяния.
– Но вы должны принять меры против этой пацифистской пропаганды; она легко может стать весьма опасной, – продолжал я.
– В течение ближайших дней я увижусь с императором и предложу ему встретиться с вами, чтобы вы сами могли сказать ему, что болтовня графа Витте не имеет под собой никаких веских оснований.
Среда, 11 ноября
В течение десяти месяцев моего знакомства с русским обществом одно из явлений, более всего поразившее меня, заключалось в той свободе, скорее даже – в излишней вольности, с которой обсуждались император, императрица и императорская семья. В этой стране, где так сильны традиции самодержавия, где полиция, жандармы, «Охранка», Петропавловская крепость и Сибирь – постоянно существующие грозные реалии, такое преступление, как «оскорбление его величества», является привычным проступком в светских беседах. С очередным доказательством этого я столкнулся сегодня, когда пил чай у госпожи Б.
Она рассказала мне о нескольких новых моментах в кампании Витте, направленной на достижение мира, и затем, вспылив, с гневом обрушилась на императора, который терпит скандальное поведение Витте:
– Он смертельно боится Витте; он никогда не наберется смелости поставить его на место… С самого начала своего царствования он всегда оставался тем же самым; у него нет ни смелости, ни воли.
– Разве справедливо говорить, что у него нет воли? Мне показалось, что он, напротив, во многих случаях проявлял решительность.
Но госпожа Б. не сдавалась. Нахмурив брови и устремив на меня раздраженный взгляд своих умных глаз, она продолжала обвинительную речь:
– Нет, у него нет ни капли воли. Да и как бы он мог ее иметь, раз у него абсолютно отсутствует индивидуальность? Он – упрямый человек, но это совершенно другое дело. Когда ему подсказывают ту или иную идею – собственных идей у него никогда нет, – он принимает ее, но цепляется за нее лишь потому, что у него нет силы разума, чтоб захотеть ознакомиться с другой идеей… Но что более всего меня возмущает в нем, так это то, что у него полностью отсутствует мужество. Он всегда действует неискренне. Он никогда не вступит в честную и открытую полемику по проблеме, которая ему небезразлична. Чтобы не столкнуться с противоположной точкой зрения, он неизменно соглашается со всем, что говорится ему, и никогда не отказывает в просьбах. Но стоит ему повернуться спиной, как он дает совершенно противоположные указания… Вы только посмотрите, как он увольняет министров! Именно тогда, когда он готов отделаться от них, он оказывает им самый дружеский прием и демонстрирует им свое особое доверие и доброту. В один прекрасный день они раскрывают газету и узнают из монаршего рескрипта, что для поправки их здоровья им требуется длительный отдых. Вы когда-либо слышали о более постыдном поступке, чем увольнение Коковцова в начале этого года? Я бы не выгнала ни одного своего слугу безо всякого объяснения и в такой оскорбительной манере!..
Четверг, 12 ноября
Сегодня в клубе я беседовал со старым князем Т. и с Б., обер-егермейстером императорского двора, которые были личными друзьями Александра III. Они, прибегая к намекам, доверительно поведали мне о том, насколько прискорбным представляется им то позорное положение, в котором оказалась императорская семья, и как опасны для России и для династии те интриги, которые плетутся вокруг императрицы. Я не стал скрывать от них, что я также весьма озабочен этими интригами:
– Как император может терпеть настоящий рассадник измены в стенах собственного дворца? Как он может допускать, чтобы с таким пренебрежением относились к его авторитету? Почему он не принимает решительных мер? Он мог бы поставить всё на свои места одним словом, одним росчерком пера… В конце концов, ведь он же хозяин! Конечно, я знаю, что Россия более не находится в феодальной эпохе, что времена Ивана Грозного и Петра Великого прошли. Но царь остается по-прежнему царем, самодержцем, и его власть огромна…
В разговор вмешался князь Т.:
– Его власть намного меньше, чем вы думаете. С практической точки зрения он зависим от своих официальных лиц, представляющих ему информацию и дающих ему советы для принятий им решений. И поскольку он достаточно безвольный человек и ему не свойственно проявление инициативы, да к тому же он в душе фаталист, то он пускает все дела на самотек. Империей на самом деле правит бюрократия.
Слово вновь взял Б.:
– С самыми небольшими исключениями история всегда повторялась. Цари всегда более или менее были в зависимости от чиновников. Вы же помните замечание госпожи Свечиной: «Удивительно то, что те, кто может сделать многое, не могут это сделать!» И она говорила не о ком ином, а о самом Николае I!