Дневник романтической дурочки
Шрифт:
— Дверь слева от тебя, — раздалось у меня над ухом.
— Я знаю, — покраснев, сказала я. — А зачем ты мне это говоришь? Я никуда не собираюсь, просто очень душно.
— Это правда, пойдем в сад.
Данила взял меня за плечи и, резко развернув, подтолкнул к двери.
— Как же ты покинул бабушку?
— Сейчас ей никто не нужен, и лучше не мешать ее триумфу.
— Вы странные какие-то. Такое трагическое событие, а ты, да и Руфа, говорите об этом, как о представлении.
— Это так и есть. Пока бабушка ощущает себя в центре внимания, она будет держаться. Профессиональное качество. Сейчас самое главное, чтобы она все время была на людях.
— Зачем ты мне все это рассказываешь? Я же не член вашей семьи, да и уезжаю скоро. Кроме того, меня очень удивляет, что ты все время говоришь о Руфе, а не о преступлении, которое было совершено. Разве не это самое важное?
— Не лицемерь, ты здесь при чем? Вряд ли тебя очень волнует смерть Ларика. Единственное, что ты можешь сделать, — поддержать Руфину. Это и есть главное. Так уж получилось, что она к тебе привязалась, а в преступлении и без тебя разберутся.
Я вся кипела и раскраснелась от праведного гнева. Мне были неприятны слова, которые произносил Данила, но еще меньше мне понравилось выражение его лица.
— А что же вы все? Вы же ее семья!
— Странная ты девочка, Лера. Я думал, ты умнее, тоньше, а ты, как все. Дальше своего короткого носа ничего не видишь.
Он резко повернулся и ушел в глубь сада. От обиды и непонимания я растерялась и не знала, что делать дальше, — то ли вернуться в дом, то ли убежать. Пока я «переваривала» наш разговор, на крыльце хлопнула дверь.
— Что ты здесь делаешь?
— Стою. Ты тоже хочешь меня пристыдить? — налетела я на Митю.
— Тебя обидели?
— Вы заняты только собой! — продолжала я.
— Я, по-моему, ни слова тебе не успел сказать. Все с ума посходили, и ты туда же. Успокойся и объясни, что происходит.
— Твой брат требует, чтобы я взяла всю ответственность за Руфино настроение на себя.
— И что? Она действительно тебя любит. Да и нам было бы спокойней, мы же все заняты. Лерочка, Данила прав, лучше тебя этого никто не сделает.
Ласковый вкрадчивый голос Мити буквально поднял меня над землей, мне захотелось облагодетельствовать все человечество целиком, и незамедлительно. Окрыленная возложенной на меня высокой миссией, я улетела восвояси, чтобы с утра приступить к своим обязанностям.
Дальше события развивались весьма стремительно. Странный вечер памяти, проведенный спонтанно и до похорон, закрыл тему убийства во всем актерском поселке. Следователи еще приходили раза два к Руфе и о чем-то тихо выспрашивали ее. Она в ответ требовала выдать тело, чтобы, наконец, предать его земле. Представители власти что-то уклончиво мямлили, и эти препирательства ни к чему не приводили. Наконец на исходе недели удрученный следователь, который вел это дело, появился у калитки и милостиво разрешил совершить обряд захоронения. На вопрос Руфины о результатах следствия был дан странный ответ, что Илларион Валентинович не убит, а ликвидирован и что он, следователь, подробностей не знает, так как дело передано в компетентные органы. Разбушевавшуюся Руфу утихомиривали всей семьей. Боязнь навлечь на себя неприятности всех сплотила. Я честно приходила каждый день и исполняла данный мной обет. Осенняя сникшая природа выпроваживала нас в родные пенаты. А мы и не сопротивлялись. Как-то сразу стало нечего делать. На обсуждение событий последних дней было наложено табу. Руфа ушла в себя и на все выплески своей менее сдержанной сестры «А помнишь?» отвечала: «Не помню». Остальным и в голову не приходило задевать больную тему. Мне очень хотелось продолжить наши занятные беседы со старой актрисой, но пока это было невозможно. Митя и Данила все время уезжали в город, Анна Николаевна, как нимфа, порхала по паркету дальних комнат, а Владимир Анатольевич вообще перестал приезжать на дачу, ссылаясь на срочную работу. Тоскливо подсчитывая свои потери, принесенные смертью Ларика, я оберегала Руфинину дремоту. «Скоро вечер, и опять надо плестись домой. До отъезда осталось два дня, возможно, когда-нибудь я позвоню Руфе и она разрешит мне прийти к ней в гости, а там случайно окажется Митя. А еще можно будет «случайно» встретить его у консерватории…» Мечтая о возможных встречах и разговорах с предметом моего обожания, я вышла на крыльцо и увидела, что там стоит Маша, у которой мы покупали молоко.
— Где хозяева? — пристально вглядываясь в сумеречную террасу, спросила она.
— А вы кого ищете?
— Кого-нибудь. Так где они?
— Сейчас посмотрю, у вас что-нибудь срочное?
— Ты иди, я сама разберусь.
На веранде в кресле посапывала Руфа, Эва раскладывала пасьянс. Она теперь часто приходила к сестре. Я топталась на месте, не зная, стоит ли будить хозяйку ради прихода молочницы, но больше никого не было дома. Пока я стояла в раздумье, Маша поднялась на террасу, громко и отчетливо произнесла: «Здрасьте».
Подпрыгнувшая от неожиданности Эва и разбуженная Руфа одновременно привстали со своих кресел.
— Машенька, что так поздно сегодня? — не очень понимая, какой день и который час, осведомилась хозяйка дачи.
— Мне поговорить надо бы, Руфина Константиновна, давайте выйдем.
Не в Руфиной манере было задавать лишние вопросы. Она молча поднялась и пошла за Машей, остановив рукой любопытствующую сестру и меня. Когда женщины вышли, то напряжение на веранде достигло высшей точки. Стыдясь друг друга, мы с Эвой не сдвинулись ни на шаг со своих мест, не желая нарушать тишину и боясь принесенных новостей. Почему-то я сразу решила, что известия будут неважные. Судя по Эвиному лицу, ее предчувствия были еще хуже. Так мы и стояли с ней в позе низкого старта и вроде бы не двигались с места, но через короткое время обнаружили себя у стеклянной двери с прижатыми к окнам носами. Только святой и абсолютно глухой человек не попытался бы услышать происходивший в саду диалог.
— Где внуки? — разнесся по саду и эхом долетел до нас басовитый говорок Маши.
— Не слежу за их передвижениями. А почему вы интересуетесь их персонами?
— У меня дочка пропала, — сказала гостья.
— Наверное, она где-нибудь задержалась. Не первый раз Милочка убегает от вас, Маша. Уж не сочтите за бестактность, но вы ведь с ней не очень ладите.
— Мы вообще с ней не разговариваем последнее время, но…
— Что? — вдруг напряглась старушка.
— Я вчера ездила в Москву и была у девчонок в общежитии, где она обычно прячется, когда от меня бегает. Нет ее там. И девки сказали, что она домой уехала. Я вчера прождала весь вечер, ну, думала, загуляла опять и осталась у кого-нибудь из села. А сегодня пошла молоко продавать, и мне Вера Павловна с третьей дачи сказала, что видела Милку вчера вечером — прикатила последней электричкой.
— Ну а при чем здесь мои внуки?
— Так вот я и хочу спросить, не видели ли они ее.
В голосе Маши, как мне показалось, было сомнение в дозволенности такого вопроса и одновременно уверенность в его правильности. Видимо, у Руфы тоже возникли какие-то предположения, так как она нарочито спокойно стала уверять взволнованную мать, что и Данила, и Митя вчера весь вечер были дома.
— …Насколько я помню. Конечно, я могла и не заметить молодых людей, живущих на одной со мной даче, но вряд ли.
— Ну не знаю, тогда, значит, Вера Павловна врет.
— В каком смысле?
— Она сказала, что видела, как Данила разговаривал с Милкой на станции, только…
— Что — только?
— Ничего. Так где они?
— Не знаю, Маша. Вы не волнуйтесь, когда мальчики приедут, я обязательно их спрошу. И если они что-нибудь смогут прояснить, я обязательно тут же вам сообщу. Хотя сомневаюсь.
— Нет уж, я лучше их дождусь.
— Я не думаю, что это удачная мысль. Они же могут вообще остаться в Москве.