Дневник романтической дурочки
Шрифт:
Все последующие дни были похожи один на другой. С утра я ждала вестей, к полудню сникала, потом обнадеживала себя новым ожиданием и вечером побыстрее старалась заснуть. Почему я не пошла к Ольге, не знаю. Может быть, природный такт пересилил любопытство, но мои крепкие молодые нервы были на пределе. Несколько раз ко мне заглядывала Валентина Сергеевна и предлагала пойти поесть, но, наталкиваясь на сдержанное «нет», безмолвно уходила. Есть я действительно не хотела, но, кроме того, мне казалось, что это неприлично, вкушать яства, когда у Мити такое горе: наверное, я где-то вычитала, что в несчастье нужно быть голодной. Оказалось, такое мое поведение принесло мне немалую пользу, я похудела на несколько килограммов. Мама, увидев меня в таком, как считала она, плачевном виде, не пожелала слушать жалобы Валентины Сергеевны, сказала, что ей привезли совершенно больного ребенка и если я сочту нужным, то расскажу ей все сама, а мои родственники жестокие люди, которых совершенно не беспокоят чужие проблемы. Поблагодарив опешившую Валентину Сергеевну за непосильный труд в воспитании подрастающего поколения, то есть меня, моя защитница выпроводила фрекен Бок и, ласково посмотрев на меня, поцеловала и сказала:
— Теперь ты, слава богу, дома, все будет хорошо.
Я облегченно выдохнула.
Меня распирало от желания рассказать об удивительных новых знакомых, поговорить о своей первой любви, но я так и не решилась.
Последующие три дня были заняты поисками тетрадей, обуви и белой кофточки к первому сентября.
Все свободное от этих хлопот время я сидела и ждала звонка, тупо созерцая телефонный аппарат, но не могла не замечать озабоченные мамины взгляды.
— Лерочка, — деликатно начала она, — я надеюсь, ты помнишь, что у тебя последний год перед поступлением?
— Конечно, мам, только у меня несколько изменились планы, — сказала я, чувствуя, как от волнения замирает сердце.
Мамина тревога всегда выражалась в приподнятых бровях и нахмуренном лбе. В ту минуту брови ее улетели под самые волосы, морщинки на лбу образовали одну тяжелую линию.
— Что ты имеешь в виду? Ты не хочешь поступать? А что же тогда?
— Да нет, я очень хочу, только в другой институт. Ведь язык я и так уже выучила.
— Но, доченька, столько сил и денег потрачено. Как же? — развела руками мама. — А куда?
— В театральный.
Лучше бы я убила маму сразу. Безмерное расстройство последовало после этих невинных слов. Мама в полном изнеможении молча опустилась на стул. Я боялась ее молчания. Это было хуже всего. Она переживала так, что я себе казалась преступницей, совершившей самое тяжкое преступление века. Вывести маму из этого состояния можно было, лишь приведя лишь очень, ну очень веские доводы. Я не представляла, как объяснить причину своего внезапного решения. Ведь она всю жизнь боялась, что не сможет дать мне высшего образования, а это позор для интеллигентной семьи. С первого класса мама вынашивала идею, что я стану переводчицей, получу весьма престижную, по ее мнению, в советской стране профессию. Быстро прокрутив все эти составляющие, я предпочла уступить. У меня не хватило сил украсть у мамы ее мечту.
Первого сентября, придя в свой десятый класс, я вдруг поняла, что стала намного взрослее одноклассников. Конечно, они физически окрепли и подросли, но больше походили на веселое стадо телят, чем на выпускников, готовых к взрослой жизни. Я пыталась разглядеть в глазах одноклассниц любовную задумчивость или радостную влюбленность.
Но кроме кокетливых взмахов ресниц и стрельбы глазами, ничего не обнаружила. И стала гордиться своей взрослостью. Я внутренне собралась и приготовилась ждать…
Весь выпускной год прошел мимо меня. Я исправно ходила в школу и на занятия с учителями, нанятыми мамой, но сама была далеко. Меня мучили вопросы: почему не звонит Ольга, что происходит у Шабельских, как поживает Руфа. Наверное, неприятности благополучно закончились, все вернулись к обычной суматошной московской жизни, обсуждать события полугодичной давности, тем более с чужим человеком, никто не захочет. Это понятно. Но как вычеркнуть свое первое чувство? Разве это возможно? Шло время, и ничего не менялось. Тогда я стала строить далеко идущие планы по завоеванию Мити.
Какая глупость, только в юности можно так упорствовать. Обошлось мне это недешево. Опустилась я на землю очень не скоро. Сейчас сижу на грязной мокрой скамейке и боязливо перебираю запыленные цветные камушки своей дороги.
— Лерочка, я не понимаю, что с тобой происходит? — однажды спросила мама, присаживаясь ко мне на диван.
— Мамуль, ты зря беспокоишься. Я хорошо подготовлюсь к поступлению.
— Я не об этом. Ты никуда не ходишь. Ни с кем не общаешься. И вздрагиваешь от каждого телефонного звонка. Что произошло на даче?
— Да ничего особенного. Не о чем говорить.
— Думаешь, я не вижу, что ты влюбилась? Может, я смогу помочь? Поговорим, и легче станет.
— Мам, нечего рассказывать. Так, одни бредовые мечтания.
Не могла же я поведать маме, что ее дочь собирается вылавливать своего Ромео, подстерегать и навязываться. Я даже себе не очень признавалась в этом.
— Ну и хорошо, я надеюсь на твое благоразумие и девичью гордость.
Как после таких слов признаться в своих замыслах.
Каждый день я пыталась отыскать Олькин телефон. Вот идиотка, записала на каком-то клочке и теперь, где его искать… Я продолжала свои бесплодные поиски и не сразу откликнулась, когда мама позвала меня к телефону. «Небось кто-нибудь из одноклассников приглашает прогуляться», — недовольно думала я, готовая в очередной раз отказаться, и вдруг услышала в трубке:
— Ну здравствуй, душа моя.
— Ленка, привет. Как я рада! — «Душой» меня называла Леночкина бабушка. А теперь вот и Ленка, с ее легкой руки. Я действительно была рада слышать Лену. Теперь мне не надо искать Олькин телефон, у Лены он наверняка есть.
— Ты куда пропала? — обиженно спросила подружка. — Уехала, даже не попрощалась, я страшно обиделась. Но сейчас уже все прошло, — беззаботно засмеялась она. И, не давая мне оправдаться, продолжала: — Хочу пригласить тебя на день рождения. В следующее воскресенье. Ты ходишь в гости? Может, у тебя только занятия на уме или еще что?
— Конечно хожу, спасибо за приглашение.
Я не стала спрашивать об Оле, надеялась, что ее Лена обязательно пригласит, а нечаянная встреча даже лучше. Мы болтали несколько минут, только положив трубку, я поняла, что мы обе ни словом не обмолвились о нашей подруге Ольге. Первым порывом было перезвонить, но мне показалось это неудобным.
Неделя прошла ужасно. Моя рассеянность достигла высшей точки. Даже мама, которая обычно прощала все мои закидоны, в конце концов обиделась. К счастью, я сумела взять себя в руки и мы помирились. В воскресенье, купив подарок, я отправилась к подруге. У меня совсем недавно появились первые джинсы. Из-за своей фигуры я долго вообще не носила брюки, но тайно лелеяла мечту о джинсах. За последние полгода я похудела, и мама достала мне женские джинсы, голубые, с разводами. Они назывались «Wash look». Это было настоящее счастье. Таких не было ни у кого. И ничего, что стояла зима, а джинсы летние. Зато модно. Я была полна надежд.