Дневник романтической дурочки
Шрифт:
На даче меня встретила Валентина Сергеевна, прямая, как струна, и с поджатыми губами. По лицу было видно, что она готовилась к этому моменту целый день. Но педагогические усилия пропали зря. Я сказала прямо в ее открытый рот, что у меня болит голова и я пойду отдыхать. Развернувшись на пятках, я почувствовала спиной жгучий взгляд воспитательницы и уже слышала слова, которые она произнесет, как только увидит мою маму. Но теперь, когда у меня были своя жизнь и свои тайны, мне было все равно. А мама меня поймет, как всегда. Очень довольная, я пошла с тебе с намерением расследовать детективную историю. Однако не долго раздумывала по поводу произошедшей трагедии, вернулась к мыслям о Мите. Я понимала, что мне практически не светило его особое отношение к моей персоне. Безусловно, он окружен постоянным вниманием женского пола — это было видно невооруженным глазом. А так как я не обладала самонадеянностью и уверенностью в своей исключительности, то оставалось мечтать только о чуде. Видимо, в ожидании его я и заснула сладким детским сном.
Я сидела в тревожном ожидании и вздрагивала от каждого шороха. Или эти звуки возникали только в моем воспаленном мозгу? Можно было и не заглядывать в старую тетрадку. Я ничего не забыла. Чтобы как-то успокоить себя, я вернулась в далекое прошлое.
Дальнейшие события того незабываемого лета неслись с безумной скоростью. Когда я утром открыла глаза, первой мыслью было — что происходит на противоположной стороне станции? Надо срочно бежать туда. (Можно подумать, что без моей помощи не обойдутся!) Я была в угаре настолько, что очень удивилась, обнаружив на веранде родственников, которым полагалось пожелать доброго утра. Об этом мне незамедлительно напомнили и потребовали отчета о моем поведении. Я хорошо помню, как кивала, соглашаясь, хотя самих слов и их значения не понимала.
— Лера, что происходит? Ты же понимаешь, что о твоем возмутительном поведении будет доложено матери, — хором пробивались к моему сознанию Костя, Таня и Валентина Сергеевна.
— Конечно, — соглашалась я, — но сейчас я должна идти. Извините, это очень важно.
И, не дожидаясь ответа, слыша общий недовольный гул, я направилась к калитке очень медленно, словно боялась, что даже легкое ускорение движения спугнет сидящих на веранде и они ринутся за мной. Выйдя за ворота, я перевела дух и стремительно бросилась бежать.
На Руфиной даче было много народу. «И не удивительно, — подумала я. — Наверное, пришли милиционеры и опрашивают членов семьи как единственно близких людей Ларика». Неожиданно меня жестко остановила чья-то рука. Я подняла голову и наткнулась на неприятные глаза милиционера.
— Туда нельзя.
— Почему? Я сюда хожу каждый день.
— А ты кто?
— Я Лера. Я дружу… Ну, в общем, меня здесь знают. А что случилось?
Оглушительная тишина. Ни шелеста листьев, ни шума ветра, ни шепота людского. Я встала на цыпочки и попыталась заглянуть за плечо мужчины. Зорко оглядев всех, я не нашла Руфу. Холодный, потный ужас охватил меня. «Она умерла», — пронеслось в голове. Но внезапно из глубины дома послышался хорошо поставленный голос старой хозяйки:
— Я не буду ничего подписывать. Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Вы все трусы! — неслось из темноты коридора. — Я буду настаивать, чтобы все домовладельцы были опрошены и дома были обысканы. Возможно, мы найдем или марки, или хотя бы пустые альбомы.
Все продолжали напряженно молчать и прислушиваться, словно надеялись, что мнение хозяйки внезапно может измениться и они обрадованно и резво побегут по домам, освобожденные от всякой ответственности. Ничего подобного не произошло. Мне стало очень смешно. И дачники, и милиционеры продолжали стоять в ожидании веского слова. Наконец на веранде появилась Руфа и стала быстро выкладывать на стол какие-то предметы.
— Вот, все это Илларион Николаевич дарил мне. Возможно, вам, — обратилась она к милиционерам, — пригодится. И я призываю всех, — повернулась она к дачникам, — также откровенно все показать и рассказать.
Некоторые особо любознательные соседи попытались заглянуть в дом и, даже подталкивая друг друга, вытянув головы, стали по одному приближаться к блестящим предметам и пытались потрогать их. Руфа неожиданно очень весело рассмеялась и принялась тихонечко пощелкивать веером по рукам особо активных. Вещички, разложенные на столе, были очаровательны, говорили о хорошем вкусе дарителя и его особом отношении к той, кому они предназначались. Все начали живо обсуждать качество и элегантность подарков.
— И он все это дарил тебе? — растолкав соседей, закричала Эва. — Почему тебе? За какие такие заслуги? Да что спрашиваю, я же и так знаю!
— Эва, ты что тут делаешь? Веди себя прилично.
— Я тут живу.
— Да что ты? — удивилась Руфа.
— Я пришла по твоей же настойчивой просьбе. Чтобы обслуживать твоих гостей.
— Каких гостей, ты с ума сошла? — уже всерьез разгневалась старшая сестра.
— Это ты выжила из ума! Поминки же…
Эва заплакала.
Все присутствующие с большим интересом наблюдали за старушками и совсем забыли и о цели прихода, и о смерти Ларика, и о милиционерах. Наконец ключевое слово «поминки» было произнесено, и все сразу же засуетились, встрепенулись.
— Давайте вернемся к цели нашего визита, — строго сказал следователь. — Напоминаю, мы бы хотели осмотреть все дачи, потом решим, что дальше.
— Вы это делаете для галочки, а вовсе не да прояснения ситуации и поиска настоящего убийцы, — царственно пробасил Харитонов. — Но мы, видимо, вынуждены подчиниться приказу, несмотря на все наши заслуги.
— И чем же ты особо отличился? Взял нижнее «до», а, Павел Игнатьевич?
— Руфина, почему вы все время издеваетесь надо всеми? Кто дал вам право?
— Вы смешны, Павел Игнатьевич, — вздохнула Руфа. — Вас так испугали в детстве, что даже там, где ничего вам не грозит, вы все равно трусите.
— Товарищи, — прервал их перепалку следователь, — очень не хочется прерывать вашу беседу, но прошу всех вернуться на свои участки и дать возможность следственной бригаде работать.
Соседи разочарованно побрели к себе. В наступившей тишине оставшиеся почувствовали себя растерянно. И вдруг эта тишина надломилось резким возгласом Данилы:
— Чем мы все занимаемся? Пора позаботиться о похоронах. Митя, поехали на кладбище, сейчас только спрошу у следователя, можем ли мы уехать. Выводи машину и жди меня на перекрестке.
— Почему ты разговариваешь таким приказным тоном? Ты такой нечуткий человек, — устало хватаясь за виски, стыдила Анна Николаевна старшего сына.
— Мама, оставь меня в покое. Твои замечания меня совершенно не трогают, и уже давно.
— Я знаю и всю жизнь пытаюсь пробиться к тебе, но ты отклоняешь любые попытки.
Данила никак не реагировал на отчаянный вопль материнской души и стал спускаться в сад. Анна Николаевна в отчаянии удалилась наверх.
Погода внезапно испортилась, листья за окном бились в осенних предсмертных судорогах. Я с тоской смотрела на них и понимала, что надо уходить. У хозяев много своих забот. Окинув взглядом веранду моей начавшейся взрослости и легко коснувшись пальцами некоторых, ставших такими знакомыми предметов, я быстро побежала прочь.