Дневник романтической дурочки
Шрифт:
— Добрый день, — услышала я голос Иллариона Валентиновича. — Торопитесь?
— Нет… не очень. А что?
— Заходите. Хочу вас кое о чем попросить.
Мне было очень любопытно посетить его необычный, судя по Олькиным словам, дом, и в то же время я торопилась попасть к Руфе в надежде увидеть Митю. Хотя как раз в это время его, скорее всего, нет дома.
— Конечно. С удовольствием.
— Ну даже если и без удовольствия, все равно зайдите.
Наверное, все, что привлекало подружку в детстве, Ларик, как все здесь называли его, уже или выбросил, или попрятал. В комнате было чисто и голо. Только почему-то почти посредине помещения стоял пустой ящик из платяного шкафа, и очень громко работал приемник. Такой агрегат я никогда не видела. Я разочарованно оглядывалась по сторонам.
— Не нравится? — засмеялся хозяин. — Да, ни занавеса, ни костюмов театральных у меня нет. Собственно, у меня ничего нет.
— А ящик зачем стоит посредине?
— Чтобы не забывать.
Я удивленно подняла брови, но вопросы задавать не стала. Очень торопилась.
— Лера, не хочу вас задерживать. Вы в состоянии передать Руфине сверток, так чтобы никто не видел? Мне надо отлучиться на несколько дней, и я хочу, чтобы она сохранила эту вещь до моего приезда. Но остальных не обязательно посвящать. Я очень тороплюсь и не могу сделать это сам. Согласны?
— Конечно, — обрадовалась я столь скорому расставанию и простоте просьбы. — Я пойду? Можно?
— Да, спасибо.
Я почти вприпрыжку побежала к Руфе. Она дремала в своем кресле, было жалко и неудобно ее будить. Я наверняка не стала бы этого делать, но, к счастью, мне дали поручение, которое я просто обязана выполнить. Я тихонечко присела на ступеньки в ожидании пробуждения старушки. Никого больше не было. Наверное, Анна Николаевна пошла на базар, а мужчины в Москве. Вот с ними мне бы не было грустно, я бы не считала дни до отъезда — мечтала я о несбыточном.
— Чего ты ждешь? — проскрипели кресло и голос хозяйки одновременно.
— Вас. Я разбудила? Извините.
— Безусловно. Ты так громко вздыхаешь, что мертвый проснулся бы.
— Я принесла вам от Иллариона Валентиновича сверток с просьбой сохранить до его приезда. И никому не говорить.
— А что здесь? Ты знаешь?
Я отрицательно помотала головой.
— Неужели не заглянула? Я бы обязательно проковыряла дырочку.
— Нет, что вы! — возмутилась я.
— Ты первый раз была у Ларика? Он привел дом в порядок?
— Не знаю, я же впервые зашла. Но там очень чистенько и пустовато.
— Значит, убрал все, — задумчиво прошептала Руфа.
— Только какой-то пустой ящик стоит в центре комнаты. И радио орет, как ненормальное.
— Понятно. Ты девочка любознательная, буду тебе рассказывать. Может, когда-нибудь вспомнишь и напишешь или расскажешь кому-нибудь. Жалко, у нас в семье нет пока знаменитых имен и о нас не напишут. Мы так, невидимые труженики искусства. А историй много… Потерпишь?
— С удовольствием, — затрепетала я. Мне нравились рассказы старой актрисы. Я надеялась, что мы доберемся и до Митиной персоны, но понимала, что не скоро.
— Ты уже слышала, что мы с Лариком друзья с детства. Наши родители служили в одном театре, но мои были на второстепенных ролях, а его мать — примадонной. У нее вышел недолгий роман с офицером и в результате случился Ларик, который ей очень мешал. Бросить она его не могла, а заботиться тоже не особенно стремилась. В ее гримерке стоял огромный шкаф с костюмами. Она вытащила из нижнего ящика все побрякушки и укладывала, а потом и сажала туда своего малолетнего сына. Часто она забывала его покормить и вообще оставляла там на ночь, когда ее приглашали кавалеры пойти куда-нибудь после спектакля. В этой истории из провинциальной актерской жизни того времени нет ничего необычного. Но, конечно, все оставляет свои следы. Илларион вырос очень одиноким человеком. У него не было возможности научиться привязываться к кому-нибудь. Это, безусловно, повлияло на всю его жизнь. Он на войне был радистом, полгода просидел один где-то на Кавказском хребте. Другой бы с ума сошел, а он нет, привык к одиночеству.
— А почему вы не заглядываете в пакет? Вам не интересно?
— Но он не просил вскрывать. Слушай дальше. Когда мы встретились, я помогла ему освоиться в мирной жизни. Он же всегда с кем-то воевал. Знаешь, какая у него была первая просьба? Пойти в комиссионный магазин и купить самый дорогой и лучший радиоприемник. Деньги он привез. В отличие от других, пришедших с войны, которые тащили огромные тюки с картинами и другой негабаритной утварью, Ларик привез только альбом с марками. Но на эти бумажки можно прожить не одно десятилетие. А приемник он любит слушать больше, чем общаться с людьми. Привычка.
Истории Руфа рассказывала, конечно, потрясающие, но делала это сбивчиво и конспективно. Остальное, как она говорила, умный человек домыслит и поймет сам, а дураку все равно не объяснишь. Для девочки моего тогдашнего возраста все это осмыслить было сложно, но от этого становилось только интересней.
— Привет, дамы!
В комнату, радостно улыбаясь, вошел Митя.
— Вы о чем шепчетесь? Секреты?
— Да, это наше, женское, тебе будет не интересно. Ты один приехал?
— Нет, Данила и отец тоже прикатили. Только я на электричке, как простой смертный, а они на машине. Тебе меня жалко, Руфочка? — поцеловав бабушку и прижавшись к ее руке, жалобно спросил внук.
— Очень. Я сейчас поплачу над твоей горькой судьбой и пойду готовить обед. Или наоборот. Как ты хочешь?
— Руфа, от тебя не дождешься теплого слова. И умоляю, обойдись без выпечки. Мне же нельзя столько есть, я не влезу в костюмы.
— Ты еще капризничать будешь! Тоже мне, большой артист.
Ворча, она ушла на кухню, в комнате повисла тишина. Я боялась начать разговор, а мой визави и не стремился. Минут через пять, когда уже надо было или уходить, или что-то говорить, появился Данила, который кивнул мне и уселся за рояль. Чувствовала я себя сиротливо и глупо. Наверное, надо убираться.
— А что, Лера, ты с нами обедать останешься?
Митя, наконец, оторвался от журнала, который увлеченно листал.
— Не знаю.
— Сначала неплохо было бы пригласить девушку, — вынырнул из музыкального мира Данила.
— Хватит меня поучать! Сам знаю! — огрызнулся младший брат.
— Лера, тебе еще сколько лет учиться в школе? — не обращая внимания на выплеск брата, поинтересовался Данила.
— Еще год, а потом буду поступать, — вежливо ответила я.
— А куда собираешься?