Дневник романтической дурочки
Шрифт:
— Что это? — спросила именинница, принимая у меня из рук горшок с цветами и сверток.
— Воспоминания Ермоловой, — гордясь интеллигентностью подношения, отрапортовала я.
— Зачем они мне? У меня своих воспоминаний не меньше. И пожалуй, они даже ярче. Она все время думала о творчестве, а я о красивой жизни.
— Но она же великая актриса!
— Неужели? Это кто сказал?
— Ну, все знают.
— Просто о ней написали, а обо мне нет. Ну и что? Сейчас это уже ни для нее, ни для меня не имеет значения.
Смутившись, я вошла в комнату, готовая приветствовать спокойно-доброжелательные морщинки Руфиных гостей. Вместо ожидаемого, я увидела раскрасневшиеся молодые лица, обращенные к сидящему в центре стола гитаристу. Руфа подтолкнула меня к столу. Я тихо села и стала оглядываться. Вскоре обнаружила, что всех этих людей я видела на сцене подвальчика. Открытием я спешно решила поделиться с хозяйкой и уже собралась идти на кухню…
— Вы Лера, насколько я понимаю, — мрачновато констатировал неприятный мужчина, оказавшийся моим соседом.
— Да, а откуда вы меня знаете?
— Я вас не знаю. Просто остальные, кажется, пришли, ждали Леру, вы последний гость, поэтому я и решил.
Мой собеседник сильно отличался от всех присутствующих. Вид у него был пожухлый, костюм немодный и пропахший антимольным порошком. Только глаза выделялись в сером облике. Под внимательным взглядом мужчины становилось неуютно, кусок застревал в горле. Интересно, кто он такой?
— Вы тоже из театра? — облекла я свой вопрос в вежливую форму.
— Я просто гость, проездом…
Ответ, естественно, требовал пояснения, но я была уверена, что продолжения не последует, замолчала и стала искать лица старых знакомых. Обнаружила только Эву, которая восседала в самом центре. Она задорно подпевала молодым голосам, притопывая ногами и выстукивая ритм пальцами по столу. Понимая, что мне не добраться со своими приветствиями до разошедшейся старушки, я отправилась на кухню. Ссутулившись, с зажатой в напряженных пальцах сигаретой, у окна за занавеской схоронилась хозяйка. Мне показалось неудобным влезать в ее молчание… Я растерялась.
— Заходи. Ты что-то хотела, Лерочка? — дрожащим голосом поинтересовалась Руфа.
— Как вы услышали, что это я?
— Ты забыла, что у меня абсолютный слух. И несмотря на возраст, я еще не оглохла, — обретя былую сварливость, объяснила старая дама. — Ты ведь что-то хотела узнать?
— Да, но мне неудобно спрашивать.
— Неужели ты хочешь лишить себя радости узнать сплетни, а меня лишить возможности тебе сообщить и прокомментировать их соответствующим образом?
— А где ваши родные? — отважилась я.
— Кого ты имеешь в виду? Митя, как тебе известно, в Италии. Сын мой прячется в складках шопенки у Анны, остальные здесь.
— И как дела у Мити? — решила я продолжить безопасную тему.
— Хорошо, пишет каждую неделю. Ты представляешь, он оказался гораздо лучше, чем я о нем думала.
— Я всегда говорила, что вы его недооцениваете…
— Он оказал мне такую поддержку, так сражался за своего брата, я уже даже надеялась на победу. Но Данила сам почему-то мешал, он не давал возможности себе помочь, — сердито проворчала Руфа. — Ничего до сих пор не понимаю. Не верю, что он был способен совершить такой жуткий, безумный поступок. Но я ничего не могу доказать. У меня не хватает аргументов. Даня полгода вообще не писал, только сейчас мне привезли первое письмо, и оно тоже какое-то странное. Такое впечатление, что он всем доволен. На следствии все время молчал, полгода не писал и вдруг такое «радостное» послание.
— И что вы собираетесь предпринять?
— Пока не знаю. Но ты права. Что-то делать надо. Время уходит. Ну хватит об этом. Ты по-прежнему влюблена в Митьку? Хочешь почитать его весточки?
— А это удобно?
— Они больше всего напоминают записки географа. Не знаю уж, как он учится, но от итальянских красот в полной эйфории. Кстати, он даже передавал тебе привет. Возможно, вдали от родины в нем проснулись человеческие чувства.
— Руфочка, а можно мне написать ему? — неожиданно спросила я.
— Естественно, это не запрещено, — усмехнулась Руфина Константиновна.
Мне показалось, что она хотела еще что-то сказать, но передумала. Я собралась попросить итальянский адрес и тихонечко отвалить, но тут резко открылась входная дверь и, пыхтя, в прихожую ввалились Маша и Ольга, нагруженные сумками.
— В следующий раз пусть сами за добавкой бегут. Неподъемные корзинки-то, — раздраженно заявила бывшая молочница.
— Привет, Лер, хорошо, что ты пришла. Хотела с тобой повидаться. А то в последний раз все как-то скомканно получилось, — начала было говорить Ольга, но Руфа ее перебила:
— Девочки, Маша будет убирать со стола, я подам десерт, а вы мойте посуду.
Мы принялись за дело. Оказавшись наедине в небольшом кухонном пространстве, вяло перекидывались репликами и никак не могли перейти что-то разделявшее нас.
— Лера, я буду, наверное, поступать в театральный, — неожиданно сказала Ольга.
— Да? На театроведческий или постановочный?
Я помнила, что подруга хорошо рисует.
— Нет. В том то и дело, что на актерский, — шепотом раскрыла важный секрет приятельница. — Но, кроме Руфы, этого никто не знает.
— А почему? Твои разве против?
— Точно не знаю, но у меня есть подозрение, что да. Не хочу лишних нервов.
Я не стала рассказывать свою аналогичную историю, так как еще не решила, что стану говорить маме. Из прихожей послышались приглушенные голоса.
— Руфина Константиновна, — басил мой сосед по столу, — думаю, нам стоит попытаться. Надо пробовать. Он недолго продержится на таком надрыве. Ему нужна очень серьезная поддержка.
— Может, он что-нибудь вам сказал? Почему молчит? Почему не ищет оправдания?