Дневник романтической дурочки
Шрифт:
— Ты торопишься?
— Безусловно. Мама ждет, волнуется. Я побегу?
— Ну, беги. Еще увидимся.
«Надеюсь, что нет», — как в прошлый раз, злорадно подумала я.
Можно было впервые за этот год вздохнуть свободно. Главное дело я сделала. И мама будет довольна, и я поступила куда хотела. Все удовлетворены. Одно мешало моему абсолютному счастью — Митино молчание. Я потратила столько сил, чтобы оказаться в орбите его интересов. И что? Он далеко. Писем нет. Никаких зацепок тоже… Размышляя об этом, я совсем сникла и появилась дома с довольно понурым видом, чем страшно напугала маму. Я быстро собралась и выпалила, что все в порядке. Счастливая, все еще не веря своим рам, мамочка щебетала, бегала по квартире, хваталась за какие-то дела, начинала восторженно пританцовывать вокруг меня и строить планы моего блестящего будущего.
Такой я ее запомнила навсегда. Эту замечательную, бессмысленную романтическую восторженность она сумела передать и мне. Теперь я за нее расплачиваюсь по полной программе. И все же, вспоминая тот яркий, естественно, солнечный день, я даже в этой кромешной тьме улыбаюсь. Хотя мне кажется, что сейчас моя улыбка больше похожа на кривую усмешку, осуждающую мою «яркую, полную событий жизнь».
За долгие-долгие месяцы впервые я оказалась абсолютно свободна — ни учебников, ни репетиторов, ни экзаменов.
У меня слезы наворачивались на глаза. Я внезапно потеряла цель. Вернее она была, но достичь ее было нереально. В полном унынии, пытаясь скрыть от мамы мокрые глаза, я слонялась по квартире, потом уходила к себе в комнату, где и лежала несколько дней, глядя в потолок. Возможно, сказалось напряжение последнего года. Но я была уверена, появись звонок или письмо от Мити, все бы сразу изменилось. Я представляла себе вожделенный звонок и ничего не значащий разговор, который на самом деле был бы полон смысла. Я улетала в эмпиреи.
В один из таких дней раздался телефонный звонок, который вытолкнул меня с дивана. Я бежала к аппарату, надеясь, что его трель принесет благие известия. Начнется что-то новое, интересное, неожиданное, а главное — счастливое.
Звонила Лена.
— Лерик, привет. Как дела?
— Куда ты пропала?
— А сама куда подевалась?
Вся меланхолия сразу испарилась. Может, лишь чуть-чуть что-то щемило в душе. Мы глупо хихикали, радуясь лету, удачному поступлению в институт, предвкушая новые приключения. Я быстро, без остановки, стала описывать подружке все мои перипетии, Ленка поддакивала и повторяла «и я тоже» и «у меня также». Этот «содержательный» разговор закончился приглашением на дачу к Лене, дабы отметить наши победы.
— Лер, Ольге можешь позвонить? Ты давно с ней виделась?
— Вообще давно. Но я, конечно, позвоню.
— А то мне неловко, но повидаться хочется, — призналась подруга.
— Что, родичи сменили гнев на милость?
— Отчасти. Они же умные люди, и все правильно поняли. Правда, не сразу. — Леночка вздохнула. Стало понятно, что далось ей их понимание нелегко.
— Что-нибудь привезти?
— Мальчишки обещали выпивку, а девочки сладкое. Но можно и ничего не привозить. Бабулька нас голодными не оставит. Не сомневайся.
Не откладывая в долгий ящик, я позвонила Ольге.
— Да, — услышала я Эвин голосок. — Кто это?
— Эвочка, это Лера, помните?
— А как же. Я же еще не выжила из ума, как считает моя сестра. Представь себе, деточка, я даже помню, что ты дружила с Ольгой до трагических событий.
— Я с ней общалась и после них, — смутилась я.
— Ну да, ну да. Но Оли нет. Вернее, она теперь живет у Руфы. Так что звони туда.
Эва тихо положила трубку.
Окончательно запутавшись в сложных родственных взаимоотношениях Шабельских, я минуту раздумывала над следующим звонком. Очень не хотелось попасть Руфине на зуб, если она не в духе.
— Здравствуйте, — тихо и вкрадчиво пролепетала я, не узнав подошедшего к телефону.
— Здравствуйте. Вам кого?
— Ольгу…
— Это же я. Лера, я тебя вроде сначала узнала, а потом…
— А я тебя нет. Очень голос изменился.
— Правда? — обрадовалась девушка. — Значит, цель достигнута. Если помнишь, у меня был очень высокий, даже писклявый тембр.
— Разве?
— Для жизни, может, и ничего, а для сцены не годится. Меня приняли, но велели поработать с голосом. Вот я уже три недели тружусь. А ты поступила в иняз?
— Я поступила, но в театральный, — победно объявила я.
— Да ну! Здорово! Ты хотела с Руфой поговорить?
— Вообще-то с тобой. Ты что делаешь в воскресенье?
— У тебя есть предложение?
— Не у меня, у Ленки… Она приглашает нас на дачу отметить поступление.
— Неужели поумнела? — холодновато спросила Ольга.
— Она очень нервничает и понимает, что не права. Но ничего с родителями сделать не могла. Сейчас все вроде бы встало на свои места. Прости ее. Мы же так дружили.
— Это и удивительно. Ну да ладно. У меня действительно хорошее настроение, а в Москве никого нет. Руфа умотала к подруге, а Маша — к сестре. Так что поехали.
Мы прихватили конфеты, печенье, страшно веселясь по любому поводу, летним солнечным утром отправились к Ленке. Когда подъехали к станции, обе вдруг замолчали и испуганно остановились на перроне, как-будто ждали кого-то. Не сговариваясь, повернули не к академическому поселку, а к полю. Мы шли молча, жевали травинки, срывали «петушков» и «курочек», рассыпали их по ветру. Наконец добрались до совхозных участков. Сиротливо озираясь, поплелись к Машиному домику. Не дойдя метров двух, услышали ворчливый старческий голос. Неужели новые хозяева? Сквозь слепящие лучи солнца попытались что-нибудь разглядеть.
— Что это такое, Маша? — внятно прозвучал голос Руфы.
— Где, Руфина Константиновна? — боязливо спросила бывшая молочница.
— Какое странное платье. И почему оно здесь, на сеновале?
— Почему странное? Оно просто старое, и его здесь кинули, как тряпку.
— А чье оно?
— Да уж и не помню. Да вам-то чего? Вы что ищете? Думаете, менты не все облазили и могли оставить что-нибудь?
— Не знаю… Мне кажется, они не очень тщательно искали.
— Даже если и так, то ведь год прошел. Что они не нашли, то соседи растащили.