Дневник романтической дурочки
Шрифт:
— Я собираюсь к Дане, — встретила меня однажды неожиданным заявлением Руфа.
— Вы же недавно болели, — попыталась я воззвать к ее разуму.
— Лерочка, я получила письмо, и у меня такое ощущение, что некоторые сдвиги в настроении внука наконец наметились. И потом, появились новые обстоятельства, которые я должна уточнить. Они несомненно повлияют на его судьбу.
— Какие?
— Я пока не могу ничего сказать определенно, только чувствую, что скоро, очень скоро все изменится.
Бессмысленно было отговаривать Руфу, если она что-то решила.
— И когда вы собираетесь?
— В конце мая, как только Андрей Сергеевич выяснит…
— Что он должен выяснить?
— Потом тебе расскажу.
Я давно перестала спрашивать о том, кто такой Андрей Сергеевич. Ответ был всегда разным. «Он мой старый знакомый», «он приятель Ларика», «он хорошо знаком с Данилой по прошлой жизни».
Сам Андрей Сергеевич тоже сильно изменился за эти годы. Вместо того чтобы постареть, помолодел и изменил стиль. Из малоприятного серовато-мешковатого дядечки превратился в солидного холеного мужчину средних лет. Только выражение стальных зорких глаз осталось неизменным. Он внимательно вглядывался в меня каждый раз, как в первый, и было ощущение, что он считывает информацию с коры моего мозга. Сначала меня это раздражало, а потом я так привыкла к увлекательной игре, что стала посылать ему телепатические импульсы, надеясь, что он разгадает мои мысли и отстанет от меня.
Удивительно, но пять лет назад мне многое не приходило в голову. Например, поинтересоваться, куда все время исчезает Маша, которая обосновалась у Руфы и вела себя совсем не как домработница. Где живет Ольга, которая променяла Москву на неизвестную мне жизнь. Изредка Руфа получала от нее письма. Тогда настроение ее менялось, но о содержании этих посланий она ничего не говорила. Конечно, мне казалось странным, что Руфа скрытничает. Но у каждой семьи есть тайны, в которые не хочется посвящать посторонних. Если бы моя сообразительность и наблюдательность проявились раньше, все могло сложиться гораздо лучше, и не было бы этих пугающих раздумий в ожидании… Послышались приближающиеся шаги и тихий разговор. Слова не разобрала. Но они точно относились ко мне. Все. Конец. Я же все время его ждала, этого финала. Почему же так страшно? Надо бежать. И побежала. Я неслась в сторону шоссе. С чудовищной болью в боку домчалась в считанные минуты. И остановилась. Что дальше? Куда? И повернула обратно, в сторону поселка. Мимо меня неслись редкие машины, ослепляя фарами и притормаживая в надежде подхватить пассажира. Я засунула поглубже руки в карманы, демонстрируя всем своим видом обособленность от шоферов с их призывными гудками. Меня не удивляла непоследовательность и импульсивность моего поступка. Я всегда была такой. Легко впадала в радостное возбуждение, а потом также быстро переходила к печали и глубокой задумчивости. Все эти годы одно оставалось неизменным — мое отношение к Мите.
— Митя, ты в Москве.
Я смотрела в прекрасные глаза, в которых светилось голубое небо Италии, и не знала, что сказать дальше. Сколько раз я представляла эту встречу, готовилась к ней, искала остроумные фразочки и репетировала перед зеркалом выражение лица. Независимое, радостное, серьезное… Не вышло. Лицо было растерянное, фигура съежилась, слова застревали в горле.
— А что тебя удивляет? — хрипло и недовольно буркнул Митя.
— Ничего. Но я недавно была у Руфы, она не говорила, что ты должен приехать.
— А она ничего не знала. Никто не знал. Я сам решил только накануне отъезда.
— Все вообще думали, что ты останешься там навсегда.
— Почему это? — начал раздражаться Митя. — Я не собирался. Просто были дела, а потом они закончились, и я вернулся.
Пока он говорил, я внимательно вгляделась в него и очень огорчилась. Наверное, он нездоров или устал. Кроме по-прежнему ярких глаз, все изменилось. Стройность превратилась в сухопарость, изящество — в нервозность. Шикарные заграничные вещи висели мешком и были сильно измяты.
— Что ты меня рассматриваешь, как будто я призрак?
— В какой-то степени да.
Ко мне вернулась способность выражать свои мысли.
— Я, кстати, еще не был у Руфы. Как она?
— За какой период ты хочешь получить отчет?
— Я… — замялся Митя, — ну за последние полгода.
— Не понимаю. Ты что, шесть месяцев не писал бабушке?
— Лера, прекрати задавать идиотские вопросы. Мы с ней поссорились.
— Не понимаю. Ты что, давно в городе? — с тупым упорством продолжала я гнуть свое.
— Ничего не могу тебе сейчас объяснить. Я позвоню. Мне, наверное, будет нужна твоя помощь.
Опять тайны… За годы моего знакомства с Шабельскими таинственность жизни семьи только прогрессирует. Секреты, недомолвки… Зачем мне все это. У меня своя жизнь и свои заботы. Мне надо устраиваться на работу. Когда я пришла в себя, то обнаружила, что стою в центре Пушкинской площади и вытираю слезы.
Да, я хорошо помню тот день. Ранняя весна. Относительное душевное равновесие, которое наконец воцарилось в моей душе. После отъезда Мити так никто и не появился рядом со мной. Я об этом не жалела. И хотя знала, что мама беспокоится, да и друзья не очень понимают мое одиночество, тем не менее даже гордилась цельностью своей натуры и верностью.
— Место встречи изменить нельзя, — услышала я знакомый голос.
— У меня действительно сегодня день встреч со старыми знакомыми. Сашка, ты остался прежним, в отличие от одного нашего знакомого, которого я только что встретила.
— Судя по твоему взволнованному лицу, это был Митя.
— Да. Ты знал, что он в Москве и ничего мне не сказал?
— А ты помнишь, когда мы с тобой последний раз виделись?
— Ну… нет, не помню.
— Пять лет назад, — очень медленно и спокойно сказал Сашка.
— Не может быть. А мне казалось, что только недавно мы ездили к Ленке.
— Ты что, спала все эти годы, спящая красавица?
— Не знаю, может быть. Как ты живешь?
— Неплохо. Оформил несколько спектаклей, сначала в провинции, а сейчас мне предлагают в Москве. Лер, ты меня слушаешь?
— Конечно, почему ты меня спрашиваешь?
— Все началось сначала, да? Только увидела и опять сошла с ума?
— Саш, не начинай, пожалуйста. Ничего и не заканчивалось.
— Это я уже понял. Ты совершаешь ошибку. Но это твое дело.
— Безусловно. Ну что, опять на много лет расстаемся?
— Если хочешь. Но может, придешь на мой спектакль?
— Хорошо, позвони мне.
Я торопливо попрощалась. Скорее остаться одной и отдаться печали. «Чудесный финал долгого ожидания», — невесело усмехнулась я и поежилась от «радужных перспектив». Длинные нервные пальцы в характерном итальянском жесте маячили пред мысленным взором. Они словно отбрасывали меня, выталкивали из нежно взлелеянного прошлого и из Митиного личного пространства. «Кстати, очень изящный жест», — с печальным удовольствием пронеслось в голове. Продолжая жалеть свою потерянную молодость и утраченные иллюзии, я мужественно пришла к выводу, что, если я ему не нужна, буду строить отдельную, независимую от него, жизнь. Я решительно вступила на проезжую часть дороги. Вероятно, собиралась прямо отсюда начать новый путь… Резко притормозившая машина вернула меня к действительности и отрезвила.