Дневник сломанной куклы
Шрифт:
– На маму не сердись, - сказал он быстро, - Это я виноват. Маме было труднее, чем мне, помни это... Как она?
– Мама? Нормально.
В ответ он хмыкнул, потом сказал, чтобы я передала маме привет и что он просит у нее прощения. За все. А еще сказал, что я права - говорить на общие темы с человеком, которого никогда не видел... как это? "В глаза не видал"? Так? Это - очень трудно. Поэтому он просит меня написать ему по электронной почте подробное письмо, он ответит, у нас будет обмен корреспонденцией. И когда мы будем хоть что-то знать друг о друге, телефонные разговоры станут более осмысленными. Хотя, конечно, больше всего он хотел бы меня просто увидеть. И побыстрее.
–
– Это сложно. Я напишу, почему. Приезжай лучше ты, - ответил он и стал прощаться. Передал привет всем нашим, особенно Вовке, сказал, что был растроган, когда тот в письме обращался к нему, как в детстве, "дядя Миша, то есть uncle Misha, по-английски. Еще сказал, что ждет моего ответа, а сам будет теперь писать каждый день, и мы быстро узнаем все друг о друге.
Когда я повесила трубку, у меня тряслись руки.
Назавтра Вовка притащил мне модем и привел какого-то парня, который его подключил. Теперь у меня есть свой адрес для е-мэйла (Емели) и я могу переписываться с отцом без посредников. Но я просто не знаю, что делать. Не в смысле английского - тут у меня почти порядок, напишу получше Вовки. Но что делать - вообще? Конечно, я хочу увидеть родного отца - о чем речь? Но как я появлюсь перед ним и его супругой в таком жалком виде? Ведь он же сразу подумает (и жена Рут тоже подумает!), что я и явилась-то к ним в качестве калеки - Христа ради, за помощью, а это - да ни за что!
Предупредить? Это ничего не изменит, кроме того, что он при встрече не испугается моего вида.
Выход один: ждать, когда я, по крайней мере, начну ходить с одной палкой и более уверенно. Но Евгений Васильевич - он у нас страх до чего честный! сказал, что на это может уйти год, а в Штатах можно все ускорить и намного, так что, если есть возможность... Не знаю. Буду думать, а пока напишу письмо веселое и ласковое, не вдаваясь в подробности о своем здоровье - то, се. Как наш Славик. Я его спрашиваю, как дела, а он: "Хорошо живем!" Напишу, что учусь, сдаю сессию (на самом деле имею "хвост"), мама сеет разумное, доброе и т. п., дед строг, но справедлив, здоров и бодр... а есть такое слово "бодр"? И как это по-английски? Cheerful? Fresh? Ладно. Напишу про Вовку, про Димку. И попробую уговорить его все-таки приехать сюда.
Вот не зря же я отметила, что, как рыба в воде, живу в любви окружающих появился еще человек, которому я, похоже, не безразлична и даже очень. Еще одна речка влилась в мой пруд.
Я, конечно, должна была начать эту главу именно с этого важнейшего события, но по закону моего жанра - называется "правдивый дневник" - всегда пишу в хронологической последовательности. И, кроме того, начинать с появления в моей жизни отца, а потом рассуждать про возможный Димкин роман на стороне неправильно. Конечно, если я решу превратить все это в литературу, я изменю имена и некоторые обстоятельства, это понятно. Кое-что уберу, кое-что усилю.
Телефонный разговор с отцом я тогда же дословно пересказала маме с дедом и Вовке. Мама по обыкновению расплакалась и все повторяла, что от нее - одно зло, ведь наверняка найти отца можно было давным-давно, и тогда все могло сложиться по-другому. Вовка ядовито заметил, что нет ничего бессмысленней, как повторять задним числом любимую фразу идиотов "надо было". Дед нахмурился, но братца на сей раз не одернул. Не хотел портить мне настроение".
* * *
– Так в чем проблема?
– Тут... Понимаешь, Стас... Мне больше - не к кому... В общем, нужно разобраться... с одной мразью.
– Разобраться конкретно?
– Вполне. Решить, как говорится... эту, ну... проблему. Полностью.
– Ну, что ж... Проблемы в принципе решаются.
– Это я понимаю. Вопрос: сколько?
– Зависит. Кто? Где?
– Никто. Мразь. Есть ФИО, возраст. А вот где?.. Придется поискать.
– Думаю, тонн семь. Если бы с адресом - пять. Если тут, в Питере, еще поменьше.
– Нет, к сожалению, не тут. Черт его знает где.
– И еще: желательно фото.
– Попробую... И... я потом должен буду с кем-то встречаться?
– Все через меня.
Такой вот разговор больше месяца назад состоялся у Владимира со Стасом Бусыгиным, начальником службы безопасности их банка, его, Владимира, непосредственным руководителем.
До этого Владимир долго ломал голову, как решить проклятую проблему. Прочитав дневник сестры, он решил все сделать сам. Тут без вопросов - подонок, испортивший жизнь их семье, не должен больше поганить землю!
Катерина была в реанимации, он вернулся домой с ее тетрадкой, успокоенный - операция прошла, Женька сказал, успешно. За обедом выпили с женой за Катюшкино здоровье, в благостном настроении Владимир позвонил матери. А та опять за свой отврат - лучше бы ее саму искромсали на кусочки, чем снова терзать несчастную девочку, которая - ведь все равно, все равно!
– никогда не будет, как все! "И ты меня прости, Вовочка, я ж и твою жизнь покалечила... " и так далее, как обычно. Владимира с ходу разозлили эти сопли. Спохватилась! Думать надо было пять лет назад, когда заставляла девочку терпеть в доме своего кобеля.
После обеда он гулял со Славкой, потом съездил на работу, хотя предупредил ребят накануне - его не будет, у сестры операция. И все это время - пока сидел у песочницы, где сын сперва строил какую-то пирамиду, а потом подрался с девочкой, взявшей его совок, пока ругал Славку за жадность и агрессивность, вел домой, ехал в банк и занимался там делами, - все это время в голове торчал какой-то гвоздь: он был уверен теперь, что про несчастье с Катькой, про то, как она ухитрилась выпасть из окна, ему известно не все. Просто так на окна не лезут и не падают. Чем-то подонок ее достал. И он это хотел знать, имел право! Он - старший брат.
Первое, что снова пришло на ум, - допросить мать. С пристрастием. Если надо - пригрозить. Чем? Да чем угодно. Что не будет пускать к ней внука или... Нет, ей и грозить не придется. Он чувствовал - достаточно слегка нажать, и она расскажет... А если нечего рассказывать? Мать была в больнице, когда все произошло. Но ведь Катюха могла ей потом пожаловаться, а мамаша теперь помалкивает. И тут он вспомнил про Катькин дневник. Катерина - человек скрытный, это известно всем. Скрытный и гордый. Жаловаться как раз не любит. Но дневники пишут именно скрытные люди, те, кто не может свои переживания взваливать на других, все держит в себе. А уж когда припрет - лучше, как говорят, доверить бумаге, чем кому-то. Дед, конечно, строго наказал: читать этот дневник разрешено только в случае, если... короче - ясно. Ну и что? Дед из другого поколения, где было принято молчать под пыткой и стоять на часах до потери пульса, даже если тебя попросту забыли сменить. Была такая книжка "Честное слово", кажется... Дед дневник не откроет. А брат - откроет! Подумаешь, Катерина не велит! Начиталась книжек из прошлого века, реальной жизни не знает, сидит дома, общается или с Димкой, или со своей литературной училкой Марго: "Ах, Пушкин! Ах, Достоевский!" И выдумывает глупости про тайные записки, которые можно читать только после смерти автора. Чушь! Он прочтет дневник и никогда никому не скажет, ни одной живой душе. Ей - тем более. Может, там и нет ничего, а все равно он должен...