Дневник сломанной куклы
Шрифт:
Когда открыл глаза, тошноты не было, но голова оставалась тяжелой. И медленной, как с перепоя. Было очень грустно. Просто непереносимо! Это называется смертная тоска. Умирает он уже, что ли?.. Вдруг сделалось жалко себя и домашних, особенно того, кто найдет его труп. Мать, конечно, станет молиться, проклинать себя - недоглядела. Может сойти с ума, это запросто. Ну, дед... Главное, Катюшу жалко. Узнает там, в Америке... Еще жалко сына. И Аська, бедная... будет плакать. Владимир не замечал, что плачет сам, мотая головой и раскачиваясь.
А потом внезапно полегчало, точно со слезами вытекла зараза, заполнявшая организм. Он встал, побрился, принял душ, даже поел, разогрев котлеты, над которыми прошлой ночью убивалась мать. Они были безвкусными, как бумага, но отвращения не вызывали.
Ага. Не думать - вот что сейчас самое главное. Делать то, что положено. Жить. И не думать! Ехать в банк... Постой!
– уже почти два. Сколько же он продрых? Кажется, всего полчаса прошло. Надо срочно звонить, объяснять... Стоп! Не думать! Позвонить надо Стасу. Нет, не для этого, а... Не сметь! Сопля! Не мужик! Владимир поморщился, однако номер набрал и тут же услышал тонкий и противный голос Лехи Цыбина, педрилы, которого терпеть не мог и по возможности избегал. Зачем только Стас взял его на работу? В службе безопасности служили, в основном, отставники, бывшие омоновцы или собровцы. Этот был из братков, конкретный пацан, дважды отмотал срок, причем первый раз за групповое изнасилование. Дальше - ясно. К этому Лехе все относятся с брезгливостью, а вот Стасу он зачем-то нужен. Для каких-то связей, что ли? С кем?
...А вот с теми самыми, которые управляют Судьбой... Тут же замутило снова. Хрипло спросил:
– Ну, как там? Кто - где?
– А у нас в квартире газ, а у вас?
– ответил Леха кокетливо. Владимир хотел было тут же и послать его к... да решил не поганить язык. Сказал угрюмо:
– Приболел, слышал? Завтра буду. А... есть там кто еще? Из людей.
– Я один, как девочка Дюймовочка. Все на постах. Стасик с боссом отъехали: стрелочка - белочка. Стас все тебя ждал, ждал, но ты, Людмила сказала, вроде уж совсем...
– Ладно.
Владимир положил трубку. Было душно. Подошел к окну, распахнул обе рамы. В комнату сразу ворвался ветер и начал терзать занавеску. Похоже, собирается дождь - день на дворе, а темно, как у негра в заднице. Вдали низко над домами разлеглась туча, похожая на крокодила... А чем он сам-то в принципе теперь лучше того же Лехи?
Негромко и сухо прогремело - это был даже не гром, а хруст, будто крокодил разгрыз кого-то и успокоился. Но ненадолго, продолжал жрать - хруст повторился, более громкий и отчетливый, хлестнула далекая молния, воздух стал плотнее. Но дождь не начинался.
Делать ничего не хотелось. Телевизор? На хрен. "Левые", "правые"... Его этот базар не касается, пускай ищут лохов. Положил он на эту политику, по жизни надо одно - зарабатывать, кормить семью, а эти разборки наверху... Да пошли они все! Включил компьютер - точно. Послание от Катерины. По-русски и короткое: "Клинику выбрали окончательно, послезавтра летим туда с отцом. Что у вас? Как мама, дедушка, Филимон? Всем привет. Аську и Славика поцелуй! Настроение хорошее, операции не боюсь. А вообще здесь - филиал Рая. Кстати, куда девался Димка? Ни вчера, ни сегодня - ни строчки, а я ведь уезжаю, так что переписка будет временно прекращена. А вам отец будет звонить - чтобы были в курсе. Целую". Опять больница, опять наркоз... Говорят, каждый общий наркоз забирает у человека несколько лет жизни... Катюшка ни разу не пожаловалась. "Филиал Рая"... Как бы в настоящий рай не угодила. Нет, все правильно! Больше некому, он - брат, он был обязан. А что это Димка ей не пишет? То бегал, торчал тут целыми днями, страсти, ссоры, примирения. А уехала - и с концами. Ведь ей, в каком бы "раю" там ни жила, каждое слово из дому - как воздух.
Воздуха между тем в комнате становилось все меньше. Небо за окном стало совсем черным, молнии сверкали непрерывно, после каждой, с отрывом в несколько секунд, гремел гром. Сплошной салют, а - ни капли. Пройдет стороной?
Владимир поднял с полу свой мобильник, тот был дохлый, как воробей, которого он в детстве убил из рогатки. Вставил камень, натянул резинку, прицелился и убил. Гад.
Он подошел к столу и набрал Димкин номер - слава Богу, хоть этот телефон работает, а ведь приходило в дурацкую башку и его разгрохать.
У Димки сперва не брали трубку, потом подошла тетя Зина. Сразу узнала и затарахтела.
– Вовочка! Так Митюши ж нету, он теперь дома - редко. Как ясно солнышко. Может, у Юленьки, все у нее, и днем, и ночью...
– в голосе отчетливо звучало злорадство - что, не достался мой сынок твоей хромоногой сестричке? Зря старались!
Она явно ждала расспросов, но не дождалась, старая карга. Владимир спокойно попрощался.
Это что еще там за Юленька? Ах, ты, сволочь! А может, старуха врет? Понятно, Димка - взрослый мужик, двадцать второй год пошел, баба нужна, без вопросов. Но... Несчастная Катюха! Она ведь даже не понимает, ЧЕГО ее лишил тот козел... А может, понимает? Тогда совсем худо. А он тут разнюнился. Раз в жизни сделал, можно сказать, то, что был обязан... Козел вонючий столько лет жил, жрал, пил. Трахался. А он, братец, теперь разводит сопли: ах, ах, убил человека. Человека? Козла отвязанного! Главное, у всех все нормалёк - у него самого жена и сын, у Димки, видишь ли, теперь какая-то... как там ее? У одной Катюшки - "филиал Рая"... И еще неизвестно, чем кончится новая операция. Женька тогда тоже говорил: у них там, в Штатах, профи - первый класс, и оборудование, и все. Скорей всего, будет ходить без палки. И - что? Можно представить, как это - "без палки". Так и так - хромая. Нет, ублюдок должен был расплатиться по полной программе! И Димке, кстати, заодно бы морду набить - хоть написать-то он ей может, сукин сын? Или до того ошалел от своей соски, что уж не помнит ни черта? Хреном думает вместо мозгов!
За окном шумело и трещало - он и не заметил, что на улице давно льет.
Спать. Лечь и выспаться до дна. Обойдутся в банке! Нет, сперва написать Катерине... А про Димку - что? Мол, у того Юленька? Черт бы его побрал. Дождись операции - тогда и баб заводи... Нет, зудит... Но почему так тошно?!
Все-таки он написал сестре. Дома, дескать, все в порядке, все здоровы, Филимон гоняет птиц, погода хорошая, от семейства приветы. И - ни пуха, ни пера. Лично он на что хочешь готов спорить - операция пройдет успешно. Про Димку писать ничего не стал, врать не хотелось, а сообщать про телку?.. Катька, дурища, писем ждет, а он, может, в данный момент как раз и... того.
* * *
Дмитрий и вправду был у Юли. Впервые за те недели, что прошли с Катькиного отъезда. С того момента, когда, прощаясь в аэропорту, Катя поцеловала его, и это был не прежний, небрежно-дружеский поцелуй, а настоящий, о котором он мечтал все эти годы. Этот ее поцелуй, а потом письма, которые она регулярно присылала ему по электронной почте! И его послания ей... Все это сделало отношения с Юлькой какими-то... другими. Теперь, уж точно, он виноват - и перед ней, и перед Катей.
Самое-то интересное, что дома у Дмитрия компьютера не было, послания приходили в редакцию, где электронную почту принимала именно Юлька. Конечно, он был уверен, - чужих писем она читать не станет. Но она же видела - кому послание и от кого. Она не могла не видеть выражения его лица, когда он открывал и читал эти письма, когда писал ответы. И он не мог не замечать, как, сухо бросив: "Митя, там - тебе", Юлька всегда выходила из комнаты. А заглянув и обнаружив, что он все сидит и сидит у компьютера, исчезала опять. Она теперь не звала его к себе, виделись, в основном, только в редакции - как и раньше допоздна сидели над номером, если шла верстка, потом он провожал ее до дому, и у парадной прощались. Юлька изо всех сил старалась быть веселой, независимой, как всегда, чуть что, бросалась помогать. Ее работа по-прежнему восхищала Дмитрия своей быстротой, точностью. И она была для него его Юлькой-котом, трогательным, маленьким и таким мужественным. Хоть бы раз упрекнула, заплакала, спросила, что наконец происходит, почему он раньше приходил и оставался до утра, а теперь все это вдруг кончилось? Ему тоже не хватало их свиданий, его тянуло к ней. Он должен был объясниться. По-честному. И сейчас, когда они чинно сидели у нее на кухне и светски вели кретинский какой-то разговор почему-то о театре, он смотрел на ее шею и грудь и хотел только одного: подойти, обнять, взять на руки... Но он же пришел для решительного объяснения! Пока шел, думал: теперь, когда Катерина как бы дала понять, что он ей не совсем безразличен, объятия с Юлькой были бы... изменой. И вот сейчас... Господи! "Как бы дала понять...", "не совсем безразличен". На самом деле, это ему хотелось понять именно так! "Измена". А то, что он собирается сделать, не измена? Вот этому... Коту да и себе самому хотя бы! Так. Спокойно. Он любил Катерину много лет. Сколько раз они вот так же сидели вдвоем у нее в комнате, в пустой квартире. Он знал - нельзя. Ничего... нельзя. Ну и что с тех пор изменилось? Да, она пишет почти каждый день. Письма длинные, интересные. Но в них же и намека нет на какие-то ее чувства! А тогда, в аэропорту? Что-то вроде каприза? Или опять же - собственные его выдумки? Поцеловала, прощаясь надолго, самого близкого друга. И что?
А он? Чувствовал он к Кате то, что сейчас испытывает к Юльке? Ну, хорошо, кто-то может сказать: там была Высокая любовь, он даже думать себе запрещал об этом. Верно, запрещал. Ну, а сейчас тогда что? Животная страсть? Но почему же ему хочется не просто схватить Юльку и тащить в койку? Ему хочется взять ее на руки, такую легонькую, целовать рыжие завитки на макушке и... просто носить по комнате, а она чтоб уткнулась лицом ему в грудь. Она такая доверчивая, преданная. Она его любит. Не "как бы", а всерьез. Он ей нужен.