Дневник участника Российской антарктической экспедиции
Шрифт:
1 Апреля 2003 г., вторник, лежим в дрейфе у ст. Мирный. Ветер 95о; 19 м/сек, Твоз. = — 8оС. Р= 978 НРА. Пасмурно и ветрено. С утра помогали Петру с его командой чистить овощи, в прошлый раз они помогали нам. После окончания работы забыл взять свою куртку — пришел через 10 минут куртки уже не было, кто-то ее прихватил.
Неожиданно в каюту заглянул Леонтьич и сославшись на Инну спросил, не хочу ли я полететь на о. Буромского для подготовки места захоронения трех умерших полярников. Я отказался, совсем меня не радует вид могил. С одной стороны, остров Буромского (назван так в честь гидролога, первого погибшего в Антарктике советского учоного-полярника) место, конечно, интересное — это маленький красивый скалистый остров, населённый большой колонией пингвинов Адели, которую я наблюдал с борта в бинокль. Но с другой стороны, остров этот — кладбище полярников, погибших в Антарктиде или привезенных сюда и захороненных здесь в соответствии с их последней волей. Так случилось, например, с известным советским полярником И.А. Маном, который в 1955 году был капитаном дизель-электроход «Обь», флагманом Первой советской Комплексной антарктической экспедиции, завещавшим похоронить себя в Антарктиде.
К счастью меня выручил Дениска, который тут же продрал глаза и со своей верхней койки прохрипел сонным голосом: «Я хочу». Леонтьичу же я объяснил, что Инна, наверное, ошиблась, и перепутала меня с Денисом. Леонтьич без видимой охоты согласился на замену, мне он, всё же, доверяет больше. После этого, однако, погода стала на глазах ухудшаться и, к середине дня, порывы ветра достигали скорости 35 м/сек, а при таком ветре не то что летать, а даже ходить почти невозможно! По спикеру было объявлено, что в связи с сильным ветром выход на открытые палубы запрещается. Судно ушло в открытый океан и до вечера оставалось там. Я же опять, с превеликим удовольствием, сходил в баню, где разговорился с геологом со станции Дружная. Ничего интересного, чего бы я уже не знал, он мне не поведал, но подтвердил мою догадку с покрытием дульников бесцветным лаком в целях их сохранения в условиях московской квартиры и посоветовал после этого их меньше касаться.
21:30. Решил посмотреть, что творится снаружи. Ничего хорошего. Жуткий ветер с пургой: скорость ветра — 33 м/сек, видимость не более 50–60 м. Дрейфуем в открытом море к СВ от Мирного. На палубе, по дороге к лаборатории, намело сугробы. Обычно, когда мы входим во льды, то качка прекращается — льды не дают морю волноваться. Сейчас, однако, качка ощущалась, и на верхних палубах качает довольно сильно. Когда же я вышел на палубу первого уровня (где наша лаборатория), то даже и не сразу понял в чем дело — ледяное поле за бортом как бы дышало, поднимаясь и опускаясь с амплитудой в несколько метров. Ветер раскачал море так сильно, что оно не могло успокоиться и подо льдами. Тут-то я и вспомнил «визжащие шестидесятые» английских моряков.
2 Апреля 2003 г., среда. 9:20, штормуем в 47 милях (85 км) к СВ от ст. Мирный. (66о07,82’S; 94o41,54’E, гл. ~ 300 м). Судно: 67о, 1,6 узлов (0,7 м/сек). Ветер 102о; скорость до 33 м/сек (ураганной силы), Т воздуха = — 4,4оС, Т воды –2,4оС Р= 960 НРА. Пасмурно, шторм и снег. Высота волн 4–5 метров.
С утра поговорил с Будрецким Арнольдом Богдановичем о пропаже своей синей куртки; он обещал разобраться на камбузе. В обед подошел Леонтьич. «У тебя, что ли, куртку сперли? У меня — говорю. Ну теперь в твоей куртке камбуз ходить будет!».
20:30. Погода не меняется, днем давление еще немного упало. После чая по судну пополз устойчивый слух, что нам предстоит вернуться на Новолазаревскую — у кого-то там случился инфаркт или что-то в этом духе. Никакой официальной информации конечно же нет, так что придется ждать, что же будет дальше. В 21:30 по спикеру передали: «Горбунову (это наш главный доктор в экспедиции) срочно подняться в радиорубку». Наверное, опять по поводу Новолазаревской. Ох, не к добру все это!
3 апреля 2003 г., четверг, 9:20, возвращаемся к ст. Мирный. (66о08,49’S; 94o08,40’E). Судно: 260о, 13 узлов. Ветер 56о; скорость 12 м/сек, Т воздуха = — 1,3оС, Т воды –2,3оС. Пасмурно, идет снег. Море почти успокоилось. Заметно потеплело. Давление поднялось практически до нормы. Идем сквозь снежуру. Это новый для меня термин, который я услышал только сегодня. Он обозначает снежные разводы, полосы и поля снега на темной морской воде. Это одно из самых начальных состояние ледового покрытия, которое в открытом море мы наблюдаем уже третий или четвертый день. С утра нам сказали, что находиться в районе Мирного будем скорее всего до 10 апреля — не уйдем, пока не скачаем остатки горючего и не похороним трех полярников, которые дожидаются нас на станции. Что касается возвращения за больным на станцию Новолазаревская, пока ничего конкретного не известно.
12:15. Находимся где-то на подходе к Мирному. Пасмурно и туман, видимость не более 100 м. Идем как в молоке. Проходим сквозь сплошной блинчатый лед, который расстилается вокруг нас насколько хватает видимости. Вся эта масса серо-белых блинов колышется как в фантастическом фильме по роману Станислава Лема про Океан Солярис, в какой-то степени, напоминая своим строением поверхность гигантского внеземного мозга. По мере нашего продвижения во льдах картина меняется. «Блины» становятся то меньше, то больше, меняется и их толщина, в зависимости от которой меняется и цвет блинов. Чем они тоньше, тем их цвет ближе к серо-стальному цвету морской воды. Толстые блины светлее, а иногда и совсем белые.
19:40. Стоим в дрейфе у Мирного. Температура за бортом около 0оС, ветер не более 10 м/сек, но идет снег с туманом, так что работы по переброске грузов не ведутся из-за плохой видимости. Между делом, а точнее, от нечего делать, судовые гидрологи отработали с помощью розетты гидрологическую станцию, а на трос намотали, к радости биологов, какой-то мягкий коралл. Из этого я заключил, что розетту посадили на дно, что очень опасно, т. к. можно прибор и оборвать, а оборудование это не дешёвое и у нас в России не производится.
Утром я закончил читать книгу совершенно нового для меня японского автора Харуки Мураками «Dance, dance, dance…». Книгу эту мне дал Денис и читать я её начал, после того как разобрался с книгой Артура Кларка, с его ранними произведениями, которые в советские времена не публиковались, и которые сейчас читаются все еще с интересом, но уже со снисходительной улыбкой. Книга Мураками мне очень понравилась. Автор, мой ровесником, а это значит я, по крайней мере на 80 % понимаю, о чем он говорит, когда вспоминает какие-то события 60-70х гг., или рок звезд того периода. Это первая часть, а вторая, по словам Дениса, тоже вышла. Кроме того, у нас переведена предыдущая книга этого автора: «Охота на овец». В Москве надо будет все это разыскать. Автор очень неординарный и пишет легко, без выпендрежа.
После Мураками взялся за дневники известного полярного исследователя Г.А. Ушакова, переизданные Гидрометом к его 100-летию (не без помощи Маолы Ушаковой, его дочери, которая работает у нас в ИОРАН). Книга написана ярко, и я реально ею увлекся. Ушаков в ней, в дневниковой форме, описывает освоение о-ва Врангеля и Северной Земли. Такие книги, когда они написаны талантливо, особенно хорошо воспринимаются, если и сам находишься, в этот момент, в сходных условиях, в экспедиции или на зимовке.