Дневник ветерана
Шрифт:
– Срочно! Аня, срочно давай!
Пять часов утра. Ещё темно. А в три часа ночи батальон девушек-ополченцев из расположения рыбной фактории Тюва-Губа, что севернее Мурманска, был поднят по тревожному звонку из Центра и направлен в узкое длинное каменистое ущелье, что на шесть километров севернее Тювы.
По разведданным,
Ополченцы уже залегли – кто просто в снег, кто за камень. Хотя в этом узком каменистом ущелье даже в темноте на белоснежном снегу любое тёмное пятно было легко заметно, тем более целый батальон.
Радистка Аня ещё до команды младшего лейтенанта Нины встала на колено и быстрым движением сняла с плеч рацию, потому что почувствовала, как в неё что-то ударило.
– Нин-ка, – протяжно отозвалась Аня и полушёпотом, но уже с дрожью в голосе добавила: – Ниночка, в рацию попали.
Над головами снова засвистели пули, и девчонки мгновенно уронили лица в холодный снег.
– Аня, связь давай! – медленно повернула Нина голову в сторону радистки и опустила бинокль. Лицо командира стало напряжённым, и она, почти не размыкая зубов, с паузой после каждого слова, добавила:
– Связь! Связь! Милая моя! – Глаза её при этом выражали и злость, и досаду одновременно. – Анечка! – Пауза. – Родная! Сделай! Связь!
Аня не отрывала взгляда от Нины, не двигалась и не перебивала, а внимательно слушала каждое её слово и следила за движением каждой морщинки на её лице.
Веселушка, юмористка и заводила Нинка, с которой они только вчера учились в одной школе и участвовали во всех школьных мероприятиях, вмиг изменилась и стала… Нет! Не просто серьёзной – она вдруг стала очень взрослой. Очень строгой!
– Похоже, их гораздо больше! – глядела из-за обледенелого камня вдаль в бинокль Нина и сквозь зубы добавила со злостью: – Нет! Их не двадцать! – Она делала ударение на каждом слове: – Их! Просто! Как чертей в гнилом болоте!
Батальон ополченцев продолжал неподвижно лежать среди редких камней на затвердевшем от постоянных холодных северных ветров снегу. Одни пытались всматриваться в даль, другие ждали приказа командира, при этом поворачивались в её сторону и практически не отводили от неё взгляда. Что тут скажешь: без опыта – и сразу в бой, да в восемнадцать лет, когда жизнь только начинается…
Редкий пулемётный огонь с противоположной стороны по позициям девушек периодически продолжался.
– Прощупывают. Выясняют, сколько нас здесь. Постреливают, ждут ответный, – глядя в бинокль, тихо говорила Нина, как бы самой себе.
Какими бы подругами или соперницами девчонки ни были до этого промозглого февральского утра, какая бы жизнь и отношения их ни связывали до этого дня, но сейчас они в одночасье почувствовали, что на войне должна быть дисциплина. Никто из них не паниковал. Никто не окрикивал командира и не просил что-то объяснить. Все молчали, лежали на снегу, на открытом холодном зимнем ветру, смотрели вперёд, в утреннюю полутьму, и ждали. Ждали команды.
Как же быстро война умеет заставить человека повзрослеть!
Запись в дневнике:
Здесь тоже фронт
– Выгружайсь! – скомандовала и тут же спрыгнула на берег небольшой рыбной фактории среднего роста щупленькая девушка в тёмной фуфайке и добавила: – Передай по цепи!
Команда «выгружайсь» повторилась ещё несколько раз у каждого из взводов, которые находились на палубе большого грузового катера.
По трапу по очереди начали сходить почти похожие друг на друга, такие же как и давшая команду девушка, солдаты.
– Становись! – последовала вторая команда.
Солдаты быстро выстроились в шеренги.
– А говорили, что на фронт едем, – послышался чей-то недовольный голос из середины строя.
По шеренгам пошёл неодобрительный гул.
– И с кем тут воевать? – раздался обиженный голос с другого края шеренги.
За спинами ополченцев темнело несколько бараков, вокруг которых теснилось несколько небольших частных домов. Перед ними была небольшая бухта, у причала которой стояло несколько маленьких гражданских катеров. В окнах нескольких домов был виден тусклый мерцающий свет зажжённых свечей. Из печных труб в небо медленно уходил сероватый дымок. Фонари не горели – светомаскировка. Было непривычно тихо и безветренно.
– Отставить разговоры в строю!
Громкий голос командира заставил всех замолчать.
Стало совсем тихо. Так тихо, что стал слышен лёгкий шелест наползающих на камешки у берега волн Кольского залива.
Красивые, совсем ещё юные глаза вчерашних школьниц смотрели в одну сторону – на своего командира, который и сам-то ещё внешне мало чем отличался от них самих.
У всех этих бойцов, у каждой из них уже кто-то погиб на фронте, кто-то под бомбёжками, поэтому и рвались они на фронт, рвались в бой, чтобы отомстить. Уже была осень 1941 – го…
Командир молча окинула взглядом строй. В устремлённых на неё взглядах легко читались и обида, и досада, и грусть, и усталость после длительного переезда.
Ополченцы прибыли в Мурманск на поезде, в товарных вагонах-теплушках, которые много суток тащились на Крайний Север из глубокого тыла, где все эти девчонки прошли ускоренный курс бойца.
– Здесь наш фронт! Сейчас распределимся по казармам и выясним обстановку, – отчеканила каждое слово младший лейтенант и громко добавила: – Взять вещмешки! Распределиться по казармам повзводно! Командиры взводов, через полчаса приём пищи. Столовая – крайняя казарма справа. Разойдись!