Дневник ветерана
Шрифт:
Солдаты с криками и визгом бросились в сторону казарм. Каждой хотелось занять койку поудобнее.
– Катька, я с тобой! Займи мне!
– Светка, мне займи!
– Маринка!..
Со всех сторон ещё несколько мгновений раздавались выкрики новых бойцов и, уплывая за входные двери бараков, становились глухими и неразборчивыми.
Нина медленно повернулась в сторону моря. Ей не хотелось уходить от берега. Она закрыла глаза и втянула полной грудью свежий солоноватый морской воздух. На лице появилась лёгкая улыбка. В её воображении перед глазами почему-то всплыл их класс, школьная доска с нарисованными на ней смешными мордашками. У доски с широченной улыбкой на лице и разведёнными
– Ребята! Ур-ра! Ка! Ни! Ку! Лы!
Все тут же громко захлопали в ладоши и дружно закричали в ответ:
– Ур-р-ра-а-а!!!
И это «Ура!» загремело из всех окон школы. Поднялось над расцветающими повсюду вокруг школы и по улицам кустами сирени, над уже пустившими зелёные листочки берёзами и улетело в чистое голубое небо, к яркому солнышку, и его разве что глухой мог не услышать.
Нина теперь уже плавно парила в своём воображении над всем этим великолепием, радовалась весеннему теплу, красоте природы, голубой речке, петляющей между оврагами и перелесками, и птицам, которые весело щебетали повсюду. «Ур-ра!» стало постепенно затихать и улетать куда-то вдаль, откуда навстречу девушке наползло что-то серое, туманное и холодное. На пару секунд она вдруг увидела себя со стороны, в каком-то незнакомом заснеженном каменистом месте, одетой в телогрейку, шапку-ушанку с красной звездой, с автоматом в руках наперевес и бегущей среди бойцов с тем же криком «Ура!» куда-то вперёд. От этого видения девушка вздрогнула, но глаз своих не открыла, и воображение вновь вернуло её в учебный класс школы, где их молодая учительница поздравляла всех с успешным окончанием десятого класса, желала всем хорошенько отдохнуть, набраться сил, загореть и побольше уничтожить фруктов и овощей перед поступлением в вузы.
– Почему распустили строй?
Неожиданный громкий и строгий окрик практически в самое правое ухо заставил Нину вздрогнуть и вернул её из мира прошлого в мир настоящего.
– Почему не доложили о прибытии? – последовал за первым не менее строго второй вопрос.
Отменная реакция и солдатская выправка почти автоматически по-военному развернули Нину в сторону подошедшего офицера. Она успела разглядеть на отворотах ворота петлицы лейтенанта, на груди знак «Гвардия», приложила правую руку к шапке, отдала честь и мгновенно отчеканила:
– Батальон ополченцев в составе ста восьмидесяти человек прибыл в ваше распоряжение, товарищ лейтенант! Больных нет, раненых нет. Батальон готовится к приёму пищи!
Лейтенант внимательным и серьёзным взглядом осмотрел девушку с ног до головы и строго, даже грубо добавил:
– Не нужно было распускать строй!
– Так где вас тут искать, товарищ лейтенант? – уже опустила руку и с доброй улыбкой парировала Нина. – Да и поздно ведь уже.
– Поздно будет тогда, когда в голову пуля влетит! Больше поздно не бывает, – выдал пулемётной очередью новый командир и строго посмотрел девушке в глаза.
Лейтенант был невысокого роста. Не выше Нины. По нему было трудно сказать, сколько ему лет. Лицо его было каким-то измождённым, усталым, взгляд – тусклым, глаза – впалыми, смотрели они исподлобья, но очень пристально и как-то изучающе внимательно.
Одет он был опрятно. Подтянут. Строен. Застёгнут на все пуговицы – по Уставу. Только когда командиры двинулись в сторону столовой, странная, раскачивающаяся походка испортила Нине всё впечатление об этом молодом человеке. Однако воспитание не позволило ей спросить, почему он шёл как-то странновато, как моряк по палубе во время качки.
Батальон дружно гремел ложками в тарелках с кашей. После долгих переездов все были очень голодны и соскучились по горячей еде. Никто не разговаривал – настолько всем хотелось поесть горячей нормальной пищи.
– Наворачивайте! Наворачивайте, мои хорошие! – раздавался весёлый голос поварихи из окна раздачи. – До утра ничего вам больше не дам! Хи-хи-хи!
Повариха – полноватая женщина лет сорока, с добрыми чертами лица, в белом халате и белом колпаке – сама шутила и сама же посмеивалась над своими незамысловатыми шутками. Было понятно, что она очень рада вновь прибывшим бойцам, так она им всем по очереди приветливо улыбалась и одновременно внимательно разглядывала. – Здесь у нас тихо, – протяжно выговаривала она каждое слово. – Здесь нам с вами будет спокойно, – как бы заранее пыталась успокоить, оглядывала девчат и, подперев лицо руками, продолжала она свою лекцию. – Это на той стороне Губы бойня идёт каждый божий день. А сюда они не сунутся. Здесь у нас кругом камни да скалы, протоки да озёра с болотами. У берега-то даже и причалить негде, – разводила повариха руки в стороны, как будто сама впервые об этом слышит и сама же удивляется этому невероятному факту.
Девушки молчали и спокойно слушали рассказ повара, изредка поворачивали головы в её сторону. Нина переводила взгляд с лейтенанта на повариху и обратно, как бы ожидала подтверждения: правду ли говорит эта женщина, но лейтенант стоял у окна, опирался на него спиной, сложив на груди руки, и думал, видимо, о чём-то своём.
Девчонки уже обхватили горячие кружки с чаем двумя руками и жадно, глоток за глотком пили желтоватый кипяток вприкуску с кусочками сахара. От усталости и горячей пищи у некоторых начали сами собой закрываться глаза – настолько девушки устали от долгих переездов.
Запись в дневнике:
Макарыч
В расположение батальона ополченцев было запрещено заходить. Единственным, кому не запрещал лейтенант приходить к девочкам, был дед Макарыч. Он жил в доме неподалёку. Трудно было сказать, сколько ему лет. Может, шестьдесят, а может, и больше. Но жизнь на природе, которая заставляет много двигаться, работа во дворе и по дому делают здоровье крепче.
Дед он был боевой. На все руки мастер. И столяр, и плотник, и печник, и рыбак, и охотник. Ветеран Первой мировой войны. Орденоносец. Участник Гражданской войны. Неоднократно раненный, но выживший – видимо, потому, что нужнее был в этой жизни, чем в той, другой. Его двое сыновей в первые же дни войны ушли на фронт, и они со своей женой Матвеевной остались одни.
Во время одного из авианалётов погибла Матвеевна. Они с Макарычем на пристани были, помогали выгружать улов с баркаса, а тут бомба. Ухнула прямо рядом с ними. Макарыча взрывной волной выкинуло с баркаса в воду, а Матвеевну всю осколками в спину и изрешетило. Она упала как подкошенный колосок. Даже не вскрикнула.
Макарыч долго потом сидел на берегу и не выпускал её из объятий. Не давал никому её у него забрать, чтобы похоронить. Гладил её волосы, лицо. Обнимал, разговаривал с ней как с живой. Тихо плакал.
А им ещё буквально за несколько дней до этого и первая похоронка пришла на старшего сына.
Беда одна не ходит. Так и остался Макарыч жить один. На фронт его не взяли – старый. Оставили работать при фактории. Он каждый день после работы потом ходил на могилку к своей Матвеевне и подолгу там молча сидел.