Дневник замужней женщины

Шевченко Лариса Яковлевна

– Пока я не подписал бумаги, все оборудование ваше, приносите на этот стол каждый прибор, диктуйте его название, номер, включайте и при мне определяйте его рабочее состояние.

– А может, мы с вами поменяемся местами, вы все-таки мужчина, – пыталась я урезонить «командира».

– На работе нет ни мужчин, ни женщин, есть сотрудники, – парировал молодой человек.

– Я вас два месяца ждала, вы не больно торопились – усмехнулась я, – а теперь мне нельзя поднимать больше трех килограммов.

– Ну и что из того, у меня самого жена в положении. Я не собираюсь за вас работать и спешить мне некуда. Вам надо сдавать дела, вот и торопитесь. Если не передадите,

я ни за что не отвечаю. Мне наплевать на ваш металлолом.

– На этих приборах, как я слышала, вы диссертацию собираетесь делать, – попыталась я призвать к совести нового сотрудника.

– Я в армии поумнел, многому научился, в том числе никому не доверять и за других не корячиться.

В общем, сдала я ему с тяжелым сердцем свои приборы и на следующий день попала в роддом с кровотечением. Всю ночь просыпалась от осторожных рук врача у себя на животе, видела ее тревожные темные глаза, огромную золотистую косу вокруг головы и слышала: «Все в порядке, сердечко ребенка бьется». А наутро врач созвала консилиум. Решено было делать стимуляцию. После пересменки появилась пожилая акушерка с брезгливо-безразличным лицом и на беспокойные речи врача отмахнулась: «Никуда не денется, родит».

Я с грустью проводила глазами высокую блондинку.

– Пожалуйста, не уходите, у меня через десять-пятнадцать минут начнутся роды, – вежливо попросила я акушерку.

– Мы университетов не кончали, но свое дело знаем. И нечего тут командовать, – резко ответила женщина. – К обеду родишь. Организм еще не подготовился.

– Извините. Но мне сделали стимуляцию, и роды могут начаться в любую минуту.

– Иди за мной, – приказала акушерка.

Я попросила таблетку от давления.

– У меня сильное головокружение, я могу на ходу упасть в обморок, – пояснила я.

– Свою надо иметь, – фыркнула медработник.

– Меня ночью «скорая» привезла. После родов привезу вам целую упаковку, – пообещала я.

– Дай ей, – посоветовала проходившая мимо медсестра.

Она сама подошла к стеклянному шкафчику и протянула моей медсестре одну таблетку. Та нехотя передала ее мне.

Кое-как добрела я до указанной палаты и тяжело опустилась на крайнюю койку. Лежу и думаю: «Откуда она знает, что я заканчивала университет? Знакома с моей свекровью?

Не успела я разглядеть комнату и пожалеть, что в палате одна, как начались схватки. Резкая боль разламывала крестец, ныла поясница. Началось, поняла я, и стала звать акушерку. Никто не откликнулся. Волнообразная боль то стихала, давая мне кратковременную передышку, то вновь достигала максимума. Боли все усиливались. Я старательно вспоминала все, что читала о поведении при преждевременных родах, тщательно следила за дыханием, считала минуты между паузами. Внезапная острая боль отключила сознание. Очнувшись, снова принялась звать на помощь. Опять потемнело перед глазами. Придя в себя, нащупала головку ребенка, его волосики. В одну из пауз в сознании промелькнула строчка из учебника по гинекологии: «Если ребенок вздохнет и опять скроется в лоно матери, то может погибнуть от недостатка кислорода, или, в лучшем случае, останется на всю жизнь больным, калекою».

Страх заставил орать на всю больницу: «Спасите ребенка! Рожаю!» Никто не появился. Не знаю, сколько продолжалось мое следующее беспамятство. Я никогда за свою жизнь не произносила грубых слов. Но видно на этот раз, придя в себя, я все правила этики нарушила, потому что акушерка все-таки явилась. Она сразу поняла ситуацию и теперь командовала суетливо, испуганно. Голос ее дрожал, лицо

позеленело. Она позвала медсестру. Через пару минут неподвижный, белый как стенка ребенок лежал у нее на руках.

– Сынок у вас, – заискивающе произнесла она.

А у меня сил уже не было даже на радость. Лежала с одной мыслью: «Почему не кричит? Живой ли?» Вторая медсестра колдовала над малышом в соседней комнатке. В полураскрытую дверь я видела мелькание ее халата и слышала тихий, настороженный шепот. Казалось, прошла целая вечность, пока, я наконец услышала слабый, сдавленный писк ребенка – новый звук, заполнивший вселенскую пустоту моего измученного сердца. «Слава Богу, живой», – выдохнула я. Теплота разлилась по телу, и я спокойно смежила веки.

Очнулась от того, что лежу в коридоре на каталке и дрожу от холода. Видно долго спала после бессонной ночи и трудных родов. У пробегавшей мимо няни попросила одеяло и спросила, почему меня не отвезли в палату. «Наверное, еще не готова, ее дезинфицируют. У меня нет одеял», – сказала старушка и, сочувствуя мне, принесла простынку. Я поблагодарила ее. Но когда она засеменила по своим делам, я поняла, что простыня меня не спасет. В одном конце коридора было открыто окно, а в другом – дверь. И никого вокруг. А на улице стоял декабрь. Я не знала, можно ли мне вставать и принялась звать дежурную медсестру. Бесполезно. Сама закрыла окно и обратила внимание на то, что я нахожусь в каком-то закоулке, кармане или «аппендиксе» коридора, куда никто не заглядывает.

За окном было уже черно, когда я, наконец, попала в палату. Никак не могла согреться. А вскоре поняла, что у меня поднялась температура. На зов опять никто не откликнулся.

«Видно, подруга свекрови на суточное дежурство заступила и только утром сменится», – горько подумала я. – Возможно, она знает, что свекровь ненавидит меня и была против того, чтобы я рожала ребенка, поэтому нарочно мучает меня».

Утром другая акушерка, тронув мою грудь, заволновалась:

«Все протоки забиты, молоко от жара свернулось. Дите слабое, семимесячное, не высосет. Если сама не отцедишь, грудницу заработаешь. Тебе бы сейчас моего, годовалого подложить, так сразу бы вылечил». Потом дала таблетку от температуры, принесла передачу, показала, как массировать горячую, твердую как камень грудь. Боль была адская. Из глаз выливалось больше жидкости, чем из груди, но я упорно трудилась.

На следующий день был обход. Акушерка начала меня ругать, что мало работаю с грудью, стала обзывать грубыми словами. Врач сделала ей замечание. Чувствую, мегере неймется, она уже с утра заведена до предела. Ей нужно на ком-то отыграться. Врач ушла, и она подскочила ко мне, грубо схватила за грудь и стала резко выворачивать ее. От дикой боли я вскрикнула и упала в обморок. Очнувшись, обозвала медсестру эсэсовкой и опять принялась за работу.

Приписка. «Прошло много лет, и я узнала, что свекровь нарочно подговорила подругу не подходить ко мне при родах, пусть, мол, помучается. И та специально оставила меня на сквозняке, чтобы я заболела. Оказывается, эта подруга свекрови, по халатности сделала свою невестку инвалидом, отняла у нее ребенка, сумела развести своего сына и женить его на угодной ей женщине. Теперь несчастная бывшая невестка коротает свои дни в доме инвалидов, каждый день плачет и молит о встрече с дочерью, но ей не дают даже взглянуть на нее. Я сама услышала эту историю в процедурном кабинете, где пожилой медсестре мыли косточки молоденькие практикантки. А моя свекровь вообще не желает никого видеть рядом со своим сыном».