Дневник замужней женщины
Шрифт:
В тот же день я доложила заведующему кафедрой о происшествии, составила перечень правил техники безопасности к каждой лабораторной работе, вписала их в методички и обвела красной рамкой, чтобы преподаватели не допускали студентов к работе, пока они не отчитаются по всем пунктам этих правил.
А сколько мне приходилось воевать с проверяющими! Каждый из них предъявлял свои неизвестно откуда взявшиеся претензии. Я нервничала, потому что наша кафедра гремела по институту как лучшая по всем показателям. Тогда я потребовала от очередного лейтенанта предоставит мне список требований к лабораториям за его подписью и печатью их организации. Он отказался. И никто больше
*
Есть у нас преподаватель, труженик великий. Десять лет над одной теорией работал, хотел новый вклад в науку внести. Да только выше великих трудно прыгнуть». Помню, пришел он на кафедру и говорит: «Бился, бился, решил-таки два уравнения, а третье никак не дается. Тонну бумаги перевел. Ночей не сплю». А новый, недавно принятый на работу молодой теоретик, палец к виску приложил, минуту подумал и спросил:
– В первом уравнении ноль получили?
– Да, – ответил ошарашенный преподаватель.
– Во втором единицу?
– Да, – изумленно захлопал тот глазами.
– Так… третье уравнение… решения не имеет. Это однозначно.
У старшего преподавателя аж челюсть отвисла. Ничего не сказал на тот момент. А когда пришел в себя, поблагодарил младшего за то, что тот подтвердил правильность его ответов. Такие вот таланты у нас работают!
Через год у меня опять появилась надежда на карьерный рост. Я очень старалась, высвечивая свои способности и возможности. Но первого сентября к занятиям приступила родственница большого городского начальника.
Приписка. «Прокантовалась она у нас три года, дважды побывала в декрете и уехала в северную столицу под папино крыло. Занятия по сути дела я за нее бесплатно вела.
…Новая ставка появилась. Ну, думаю, теперь уж точно до меня очередь дойдет. Но взяли пьяницу, который на занятиях указкой в прибор попасть не мог, и элементарных школьных формул не помнил, но зато умел чинить телевизоры. Я находилась в сантиметре от мечты. Я была рядом, но обо мне опять забыли. Я доказывала, что лучшая по всем пунктам анкеты, а брали не за это… Он десять лет «обучал» студентов, пока не вышел антиалкогольный указ. Вот такая у меня черная полоса в профессии шириной в двенадцать лет. А по сути дела во всю жизнь. Это был мой забег на длинную бессрочную бесперспективную дистанцию. Годы для плодотворной научной работы были упущены».
Вспомнила слова поддержки Инны: «Что это за упадническая философия? Жалуется она! Я, может быть, и пожалею, но уважать перестану. Почему ты считаешь, что твоя судьба должна быть более легкой? Это ложная, ошибочная установка. Ничто и никто не приведет тебя ни к чему хорошему, если не будешь бороться. Трудись, гордись собой, ищи себя в другом! Говори себе: «Как хорошо, что это было в моей судьбе и прошло».
Поняла, что перспектив у меня на ниве преподавания нет и не будет, и стала начальнику с наивным видом всю правду в глаза говорить. Один на один, конечно. Щадила его. В дурочку играла, прикидывалась. «Платила» за его непорядочность.
Он злится, пытается вразумить меня, объясняет мою неоправданную наивность и ее вред для меня. О-хо-хо! Неужели верит в мою «девственную» наивность? Значит, я неплохо играла. Собственно, считать остальных много глупее себя –
А что! Написать бы заявление ректору: «Убедительно прошу меня уволить по собственному желанию моего начальника». Вот была бы хохма! Подпишет! Я несколько лет безуспешно боролась против глупой писанины секретарей на государственных выпускных экзаменах, пыталась хотя бы вдвое ее сократить. Ничего не добившись, написала в одном из журналов крупными буквами, что пора бы министерству пересмотреть устаревшие традиции, и еще что-то достаточно резкое. И что? Комиссия, не глядя, подписала документ и отправила в архив.
Преподаватели – люди зависимые. Не подладят, начальник, всегда может организовать подлянку и не переизбрать неугодных. Моя же должность не выборная. А так как я безупречно работаю на своей основной работе, то при всем желании он не может меня выгнать. Конечно, и у меня дротик не каждый день попадает в центр намеченного круга., но я стараюсь.
Приписка. «Менялись ректоры, проректоры, заведующие кафедрами, а я оставалась на своем месте столько лет, сколько считала для себя возможным и необходимым. А лишать меня четверти или половины преподавательской ставки начальнику самому было не выгодно. Я часто служила палочкой-выручалочкой.
И все же один раз он попытался меня «сковырнуть». Доцента подговорил ловушку мне устроить, дабы обвинить в незаконных действиях. Обычный прием. Только я почувствовала подвох и обоих в дураках оставила. И вообще, по жизни часто так получалось, что он во мне нуждался, а не я в нем. Это бесило его, он старался меня хотя бы чем-то «прищучить», уколоть, пусть даже в ущерб имиджу кафедры и факультета. Противно было видеть, как он из кожи вон лезет, чтобы уговорить руководство не дать мне премию, грамоту, чтобы не объявили меня лучшей по институту, чтобы не послали мои документы в Москву на медаль. Боже, скольких людей он втягивал в свои авантюры, скольких обгаживал, запугивал, пытаясь заставлять на себя работать. И все ради того, чтобы холить свое наполеоновское самолюбие. Ни студентам, ни преподавателям, ни институту от его интриг ничего хорошего не было. Трепал нервы порядочным людям, гордился собой: вот, мол, какой я гадкий, вот что я могу! В лицо мне об этом говорил. Нет, своих протеже он, конечно, поддерживал, как же иначе!
Подруга рассказывала мне, что начальник в институте, где училась дочь ее знакомых, выдавливал беззащитных студентов и торговал освободившимися местами, принимая двоечников из других вузов, чтобы их не взяли в армию. Наш хоть в этом не был замечен. Боялся. Значит, бывают те, что еще хуже.
И в семье мой начальник таким же деспотом был. Сыновья его по тюрьмам бродят. Дочь, хоть, слава богу, мать вырастила и воспитала одна, пока он учился и защищался. Не успел он повлиять на ее характер. Хотя и ей, бедной, доставалось от его жестокости. Сколько раз видела, как прячет она свои горькие детские слезы! И ради чего живет, круша судьбы окружающих его людей? Ради удовлетворения своих эгоистических наклонностей?»