Дневник
Шрифт:
Рыбий хребет – Разделительная авеню. Рыбьи ребра – улицы, начиная с Акациевой, в одном квартале к югу от деревенской площади. Следом идут Березовая улица, Вязовая улица, Грабовая улица, Дубовая, Еловая, Жимолостная, Заболонная и так далее по алфавиту вплоть до Эвкалиптовой и Юкковой улиц, перед самым рыбьим хвостом. Там южный конец Разделительной авеню превращается в гравий, а потом в грязь, затем исчезает среди деревьев Уэйтенси-Пойнт.
Это неплохое описание. Именно так выглядит гавань, когда вы впервые прибываете с материка на пароме. Узкая и длинная,
Вы можете пройти Разделительной авеню от начала до конца, если у вас целый день в запасе. Позавтракайте в гостинице «Уэйтенси», а потом спуститесь кварталом южней, мимо церкви на Акациевой улице. Мимо Уилмот-хауса, единственного дома на Восточной Березовой, с шестнадцатью акрами лужайки, спускающейся вниз, прямо к самой воде. Мимо Бёртон-хауса на Восточной Можжевеловой улице. Лесные участки, густо заросшие дубами, каждое дерево кривое и высоченное, будто молния, облепленная мхом. Небо над Разделительной авеню, летом оно зеленое, с плотными, шевелящимися слоями кленовых, дубовых и вязовых листьев.
Ты оказываешься здесь впервые и думаешь, что все твои надежды и мечты наконец сбылись. Твоя жизнь закончится счастливо и очень не скоро.
Соль в том, что девочке, которая знала только дом на колесах, остров кажется особым безопасным местом, где она будет жить, холимая и лелеемая – вечно.
Для ребенка, который проводил часы сидя на ковре со свалявшимся ворсом и рисуя цветными карандашами и мелкам эти дома, дома, которые она никогда не видела. Просто дома – какими она представляла их, с террасами и витражными окнами. Для этой маленькой девочки – однажды увидеть эти дома взаправду. Те самые дома. Дома, которые, как ей всегда казалось, она всего лишь воображала…
Едва научившись рисовать, малышка Мисти Мэри уже знала влажные тайны канализационных отстойников позади каждого дома. Она знала, что проводка внутри их стен была старой, обмотанной ветошью для изоляции и протянутой сквозь фарфоровые трубки и вокруг фарфоровых патронов. Она могла нарисовать внутреннюю сторону каждой парадной двери, где каждая островная семья отмечала имя и рост всех своих детей.
Даже с материка, с паромного дока в Лонг-Бич, через три мили соленой воды остров кажется раем. Сосны, темно-зеленые настолько, что кажутся черными, волны, что бьются о бурые скалы – это буквально все, чего она когда-либо желала. Защищенность. Спокойствие и безлюдье.
Нынче остров кажется таким местом толпе народа. Толпе богатеньких пришельцев.
Для девчонки, никогда не плававшей ни в одном водоеме шире бассейна в трейлерном парке, где хлор выедал глаза, для нее – вплыть на пароме в Уэйтенси-Харбор с поющими птицами и солнцем, отскакивающим как яркий мячик от бесконечных рядов гостиничных окон. Для нее – услышать, как океан накатывает на волнолом, и почувствовать солнце, такое теплое, и чистый ветер в своих волосах, ощущая запах распустившихся роз… розмарина и тимьяна…
Жалкий подросток, никогда не видевший океана, она уже однажды нарисовала все эти мысы и утесы, нависающие над прибрежными валунами. Именно такими они и оказались.
Бедная малышка Мисти Мэри Кляйнман.
Эта девушка появилась здесь в фате невесты, и весь остров вышел поприветствовать ее. Сорок, пятьдесят семей. Люди улыбались и стояли в очереди, чтобы пожать ей руку. Пел хор начальной школы. Разбрасывали рис. В ее честь в гостинице устроили роскошный обед, и все пили шампанское за ее здоровье.
Со склона холма над Торговой улицей окна гостиницы «Уэйтенси» – все шесть этажей этих окон, ряды этих окон и застекленных террас, зигзаговидные щели в слуховых окнах на крутой крыше – все они видели ее прибытие. Видели, как она приехала, чтобы поселиться в одном из больших домов тенистого, окаймленного деревьями рыбьем брюхе.
Один взгляд на остров Уэйтенси – и Мисти Кляйнман решила, что он стоит того, чтобы послать прощальный поцелуй своей пролетарской мамаше. Кучкам собачьего дерьма и ковру со свалявшимся ворсом. Она поклялась, что ноги ее больше не будет в старом трейлерном парке. Она отложила на время свои планы стать художницей.
Соль в том, что когда ты ребенок и даже когда ты чуть старше, двадцати лет от роду, скажем, и зачислена в художественный колледж, ты ничего не знаешь о реальном мире. Тебе хочется верить парню, когда он говорит, что любит тебя. Как только он женится на тебе, он отвезет тебя к себе домой, на какой-то райский остров. В большой дом из камня на Восточной Березовой улице. Он говорит, что хочет лишь сделать тебя счастливой.
И нет, честно, он никогда не замучит тебя до смерти.
И бедная Мисти Кляйнман сказала себе, что мечтала вовсе не о карьере художника. А мечтала она на самом деле, всю дорогу, о доме, семье и покое.
И тут она оказалась на острове Уэйтенси, где все соответствовало идеалу.
А потом выяснилось, что идеалу не соответствовала она.
26 июня
Мужчина звонит с материка, из Оушен-Парка, чтобы пожаловаться: его кухня исчезла.
Это естественно – не заметить сразу. После того, как ты проживешь где-нибудь достаточно долго – в доме, в квартире, в стране, – они становятся слишком маленькими.
Оушен-Парк, Ойстервилль, Лонг-Бич, Оушен-Шорс – все это прибрежные города. Женщина с бельевым шкафом, пропавшим без вести. Мужчина, чья ванная сгинула без следа. Все эти люди – сообщения на автоответчике, люди, которым слегка обновили интерьер в домах, где они проводят отпуск.
Прибрежные местечки, летний народ. У вас дом с девятью спальнями, который вы видите лишь две недели в году – может пройти несколько сезонов прежде, чем вы заметите отсутствие какой-то его части. У большинства этих людей – по меньшей мере полудюжина домов. На самом деле это не «дома» в смысле «жилища». Это инвестиции. Они владеют кондо и кооперативными квартирами. У них апартаменты в Лондоне и Гонконге. В каждом часовом поясе ждет другая зубная щетка. Груда грязной одежды на каждом континенте.