Дневник
Шрифт:
Вращая ключ в замке шкафчика с полками, твоя жена откидывает голову и вопит:
– Грейс!
Табби говорит:
– Что не так?
– Этот чертов ключ, – говорит Мисти, – никуда не годится.
И Табби говорит:
– Дай я посмотрю.
Она говорит:
– Расслабься, мама. Это ключ, чтоб заводить дедулины часы.
И где-то там, внутри дома, рев пылесоса смолкает.
Снаружи, машина катит вдоль по улице, медленно и тихо, водитель склонился над баранкой. Темные очки сдвинуты на лоб, он вертит головой по сторонам, высматривая, где припарковаться. Написанные по трафарету на борту его машины, слова гласят: «Силбер
Бумажные салфетки и пластмассовые чашки прилетают с пляжа вместе с низким рокотом и словом «ёб», положенным на танцевальный бит.
Рядом с парадной дверью стоит Грейс Уилмот, пахнущая лимонным маслом и воском для пола. Копна приглаженных седых волос немного не дотягивает до отметки ее роста в пятнадцать лет. Доказательство того, что она усыхает. Ты мог бы взять карандаш и сделать отметку над ее головой. Ты мог бы написать: «Грейс, семьдесят два года».
Твоя бедная, полная горечи жена смотрит на деревянный ящик в руках у Грейс. Блеклое дерево под пожелтевшим лаком, латунные уголки и шарниры потускнели почти до черноты; у ящика есть ножки, которые раскладываются, превращая его в мольберт.
Грейс протягивает ящик, крепко зажатый в ее посиневших, неуклюжих руках, и говорит:
– Тебе понадобятся эти штуки.
Она встряхивает ящик.
Окоченевшие кисточки, старые тюбики ссохшейся краски и обломки пастели громыхают внутри.
– Чтобы начать рисовать, – говорит Грейс. – Когда придет время.
И твоя жена, которой некогда закатывать истерику, она лишь говорит:
– Забудь об этом.
Питер Уилмот, твоя мать никому на хрен не нужна.
Грейс улыбается и широко распахивает глаза. Она вздымает ящик выше, говоря:
– Разве это не твоя мечта?
Ее брови подняты, ее мышца-корругатор напряжена, она говорит:
– Ты ведь всегда хотела рисовать, с самого детства?
Мечта любой девчонки из художественного колледжа. Где тебе рассказывают о восковых карандашах, анатомии и морщинах.
Зачем Грейс Уилмот вообще прибирается, одному Богу ведомо. Что им сейчас нужно, так это складывать вещички. Все ценное в доме, твоем доме – столовое серебро установленной пробы, вилки и ложки громадные, как садовые инструменты. Над камином в столовой – портрет маслом Одного Мертвого Уилмота. В подвале – блистающий ядовитый музей окаменевших джемов и желе, древних домашних вин, груш, застывших в янтаре сиропа во времена расцвета колониального стиля. [6] Липкий осадок богатства и досуга.
6
Стиль мебели и архитектуры, возникший в период существования 13 английских колоний в Северной Америке (до начала Войны за независимость в 1775 г.).
Из всех забытых бесценных предметов вот что мы спасаем. Артефакты. Реплики памяти. Никчемные сувениры. То, что не продать с аукциона. Шрамы, оставленные счастьем.
Вместо того чтобы упаковать что-нибудь стоящее, Грейс принесла этот старый ящик с красками. В обувной коробке Табби – дешевая бижутерия, парадные драгоценности – брошки, кольца и ожерелья. Слой выпавших из гнезд стразов и искусственных жемчужин шуршит по дну коробки. Коробка полная острых заржавленных булавок и битого стекла. Табби стоит, опираясь на руку Грейс. За нею, вровень с ее макушкой,
Дешевая бижутерия, Таббина бижутерия, она принадлежала всем этим людям.
Грейс взяла с собой только свой дневник. Свой красный кожаный дневник да кое-какие легкие летние шмотки, по большей части – пастельных тонов свитера ручной вязки и плиссированные шелковые юбки. Дневник из треснувшей красной кожи, с маленьким медным замочком, чтобы не раскрывался. Надпись, тисненная золотом на обложке, гласит: «Дневник».
Грейс Уилмот, она постоянно донимает твою жену: заведи дневник.
Грейс говорит: «Начни рисовать опять».
Грейс говорит: «Ступай. Выметайся из дома и полежи еще в больничке».
Грейс говорит: «Улыбайся туристам».
Питер, твоя бедная, нахмуренная людоедка-жена глядит на твоих мать и дочь и говорит:
– В четыре. Вот когда мистер Делапорте придет за ключами.
Это не их дом, уже нет. Твоя жена, она говорит:
– Если к тому времени, когда длинная стрелка будет показывать двенадцать, а короткая – четыре, вы что-то не упакуете или не спрячете под замок, вы никогда этого больше не увидите.
Мисти Мэри, в ее рюмке осталась по крайней мере пара глоточков. И, видя рюмку вон там, на столе, она будто видит ответ. Будто видит счастье, покой и комфорт. Каким видела раньше остров Уэйтенси.
Стоя у парадной двери, Грейс улыбается и говорит:
– Никто из Уилмотов никогда не покидал этот дом навсегда.
Она говорит:
– И никто из тех, кто являлся сюда из внешнего мира, не оставался надолго.
Табби глядит на Грейс и говорит:
– Бабуся, quand est-ce qu’on revient? [7] И ее бабушка говорит:
7
Когда мы вернемся? (фр.)
– En trois mois, [8] – и гладит Табби по головке. Твоя дряхлая, бесполезная мать идет дальше скармливать пух и нитки пылесосному шлангу.
Табби открывает парадную дверь, чтобы отнести чемодан к машине. К этой ржавой груде металлолома, воняющей мочой ее отца.
Твоей мочой.
И твоя жена спрашивает ее:
– Что тебе сейчас сказала бабушка?
И Табби оборачивается. Она закатывает глаза и говорит:
– О господи! Расслабься, мама. Она сказала лишь, что нынче утром ты отлично выглядишь.
8
Через три месяца (фр.).
Табби лжет. Твоя жена не дура. Сегодня она знает, как она на самом деле выглядит.
То, что тебе непонятно, можно понимать как угодно.
Потом, когда она снова остается одна, она, миссис Мисти Мэри Уилмот – когда на нее никто не смотрит, твоя жена встает на цыпочки и тянется губами к внутренней стороне двери. Ее пальцы растопырены, прижаты к годам и предкам. Коробка мертвых красок лежит на полу у ее ног, а она целует грязное пятно под твоим именем, где, если она все правильно помнит, оказались бы твои губы.