Дневник

Гладков Александр Константинович

«Нужно и можно написать рассказ, неотличимый от документа, от мемуара.

А в более высоком, в более важном смысле любой рассказ всегда документ — документ об авторе…» (В. Шаламов. О прозе // Собрание сочинений. В 4 т. М., 1998. Т. 4).

Шаламов и Гладков близки в тяготении к тому, что называется сейчас модным словом «нон-фикшн», оба его попробовали и — оба в нем преуспели, но в несколько разных жанрах, так сказать, или в разных весовых категориях. Основные мемуарные тексты Гладкова — и о Пастернаке, и о Мейерхольде, так же как основные тексты «Колымских рассказов» Шаламова, — не печатались на родине при жизни, а распространялись рукописно, в самиздате. Но у Гладкова было величайшее и наверняка постоянно греющее душу признание читателей его рукописей, позже напечатанных

за границей, а затем и на родине, хотя изданных и не полностью. У Шаламова ничего подобного не было: полного признания на родине не получилось, а признаний в самиздате и в тамиздате ему было явно недостаточно. Вернее, конечно, признание тоже было, и даже очень яркое, но он сам от него в известной мере отрекся. Ноша автора самиздатского (или правильнее, как тогда писали, «самоиздатного»?) оказалась для него слишком велика, глыба столь угловата, неподъемна, да к тому же его собственное отрицание всей предыдущей литературы, созданной «прогрессивным человечеством», как он выражался, столь радикально, что груз просто обрушился и автора погреб под собой… Поэтому и общение с ним Гладкова в последние десять лет (1967–1976) становится все реже.

Дневниковые записи Александра Гладкова за 1968 год хранятся в РГАЛИ (Ф. 2590. Оп. 1. Ед. хр. 108), листы не переплетены и не прошиты, но с двумя дырками от скоросшивателя; машинопись, от 1 января до 31 декабря почти без пропусков, заполнено около 215 стр. Значительная часть дневника А. К. Гладкова за 1968 г., в известной степени совпадающая с настоящей публикацией, опубликована С. В. Шумихиным в Сборнике памяти А. И. Добкина «In memoriam» (СПб. — П ариж, 2000).

Публикатор дневника благодарит за помощь тех, кто принял участие в комментировании текста, — Владимира Михайловича Алпатова, Елену Александровну Амитину, Якова Аркадьевича Гордина, Дмитрия Исаевича Зубарева, Генриха Зиновьевича Иоффе, Жореса Александровича Медведева, Павла Марковича Нерлера, Дмитрия Нича, Константина Михайловича Поливанова, Людмилу Пружанскую, Александру Александровну Раскину, Наталию Дмитриевну Солженицыну, Сергея Александровича Соловьева, Габриэля Суперфина, Валентину Александровну Твардовскую, Романа Тименчика, Юрия Львовича Фрейдина, Елену Цезаревну Чуковскую, а также ныне уже покойных — Виктора Марковича Живова (1945–2013), Сергея Викторовича Шумихина (1953–2014) и за возможность публикации дочь Александра Константиновича, Татьяну Александровну Гладкову (1959–2014).

Михаил Михеев

1968

1 янв. Встретили Новый год у Кузиных.^[1] М ного выпил, но так как и много ел, то чувствовал себя в форме. Пить я еще умею. <…>

4 янв. С трудом и неохотно заставил себя думать о сценарии.^[2] Кое-что начинает видеться, но ждать вдохновенья уже некогда: надо писать… <…> К середине дня написал первые 2 страницы сценария. Но их должно быть 80. Конечно, начать — это большое дело. Если верно начато, дальше все пойдет легче. Больше не могу себе позволить уже никаких колебаний и творческих сомнений. Нравится, или не нравится — нужно идти вперед… <…> Всего за день написал 11 страниц. Это неплохо, но, правда, это все было давно продумано, хотя конечно кое-что я изменил. И все-таки неплохо, конечно я имею в виду количество.

5 янв. <…> Перечел написанное вчера из сценария. Это не так хорошо: просто я обрадовался вчера, что дело сдвинулось.

К ночи написал 10 страниц (стандартных, т. е. моих 5).^[3] В се как-то вяловато кажется, но с экспозицией покончено.

6 янв. <…> Лева <Левицкий> пишет, что дело с напечатанием «Ракового корпуса» затормозилось, вероятно потому что автор не идет на какие-то поправки и сокращения, касающиеся темы сталинских репрессий. Его ждут в журнале, а он не едет, видимо не желая даже вступать в переговоры.

<…> Хвалебное письмо Зингермана и бранная рецензия на фильм…^[4] «Моча в норме», как любит говорить Надежда Яковлевна <Мандельштам>

или — «Вальс "Жизнь артиста“», как некогда говорил я сам.

7 и 8 янв. <…> В частности, Гинзбург обвиняется в пересылке в Англию отчета о деле Синявского.^[5] <…>

9 янв. <…> Главное обвинение видимо связь с НТС, эмигрантской организацией в Западной Германии. <…>

10 янв. Начал уставать, но сделано, что ни говори, уже более двух третей всей работы. Концы я всегда пишу быстро. Это не так хорошо, как могло бы быть, но и не так плохо, как тоже «могло быть», учитывая то, что фактически начал писать 4 января, и потом один день пропустил. Т. е. два с лишним листа художественного сценария я написал за 5 дней. Быстрее я кажется никогда не работал. Теперь подошел к кульминации, но боюсь, что тут будет пшик. <…>

Вечером вымыл голову и принял ванну.

Умер писатель Кирилл Андреев.^[6]

11 янв. <…> Начало пятого. Стучал, не отрываясь, и настучал почти семь страниц. Вплотную подошел к финалу. Еще 3–4 страницы и сценарий закончен. Придумал «монолог Пешкова» на тексте одного замечательного письма Горького к Е. П. Пешковой от мая 1896 года. Это может выйти прекрасно, если… если хорошо сделать режиссерски и хорошо сыграть. Но главное, это дает мне возможность текстом самого Горького защититься от упреков в противоречивости его, таким как он у меня написан.

<…> Будто бы более 30 «представителей сов. и нтеллигенции» потребовали гласного суда и полной информации в письмах к Косыгину и Подгорному. Пока названо 5 имен подписавших письмо: В. Аксенов, Белла Ахмадулина, проф. Пинский, художник Вайнберг и математик Шахнарович (кажется), проф. МГУ, лауреат Ленинской премии.^[7] (Из этих 5 я знаком с четырьмя…)

20 янв. <…> Здесь в доме все нервно и тяжело. Неурядицы с сыном <…> Эмма^[8] переносит и на наши отношения, и требуется много выдержки и такта, чтобы сохранять равновесие. Вечером — долгое объяснение на кухне. <…>

27 янв. <…> Меня поместили на афишу вечера памяти А. Платонова 31-го.^[9]

Вечером едем с Левой к Н. Я. <Мандельштам>. Там Наталья Ивановна Столярова. Она была свидетельницей на недавнем процессе. Н. Я. заново пишет воспоминания об Ахматовой.

Уходим скорее, чем предполагали.

<…> Сюжет построен хорошо^[10], но все как-то слишком «построено» и рассчитано: весь роман несколько геометричен, стреляют все ружья: нет того избытка богатства таланта, которого так много в «В круге первом». <…>

29 янв. <…> По слухам печатанию «Ракового корпуса» воспротивились Федин и Шолохов. Будто бы Солженицын болен.

1 фев. <…> Во вчерашней «Лит< ературной > газете» рецензия Олега Михайлова на книгу стихов В. Шаламова. Она давно уже лежала в редакц ии и ее не печатали, так как Шаламова стали издавать за границей и хвалить там же. И если ее напечатали, стало быть, это что-то значит, какой-то тактический ход…

2 фев. <…> Получил в Лавке 1-й том Стивенсона, любимого моего писателя. <…>

4 фев. (Дискуссия в «Вопр <осах > лит< ерату > ры» о Катаеве. — М. М.) Статья Сарнова^[11] самая неверная. <…> Сарнов очень узко прочел Катаева и предубежденно: он верно строит критическую модель «Святого колодца» (но уже не понял «Травы забвения»), но выводы из нее делает неверные и поверхностные. Он буквалист и часто даже не понимает сложных тропов: просто не умеет их прочесть. И у него нет того хоботка, которым берут с цветка мед. Он прозаичен по самому складу своего мышления. Долгие упражнения в жанре пародии его испортили: ему как в старом анекдоте кажется, что у бабы только «сверху зап …. овано»: а требование в наше время от художника (дважды повторенное в качестве главного вывода статьи) гармоничности души могло бы показаться наивностью, но это еще хуже. Если литературный кумир Сарнова Маршак <…>.