Дневник
Шрифт:
Папе Римскому вырезали предстательную железу. В самом деле, зачем Папе Римскому предстательная железа?
5 нояб. Открытка от сотрудницы ЦГАЛИ И. П. Сиротинской[83], которая мне уже не раз писала: «<…> Надеемся, что Вы не забудете о ЦГАЛИ, который желает видеть Вас своим фондообразователем»… Я знаю в ЦГАЛИ еще одну славную девицу, но забыл, как ее зовут[84]. <…>
Все эти дни не топил. Стоит ровная нехолодная погода — днем 9-10 градусов тепла. В комнате моей без топки 14–15, а вечерами, когда горят
И это притом, что у меня гнилые, дырявые рамы, стекло отстало, вообще нет нескольких стекол в первых рамах. И двери неплотно прилегают к полам. И всюду щели и дырки. Дому всего 30 лет, но он давно не ремонтировался.
6 нояб. Письма от Л. К. Чуковской в ответ на мое с оценкой ее глав биографии Герцена в «Прометее». Пишет, что если найдутся силы, хочет [слово вставлено шариковой ручкой] написать маленькую книжку «Последние годы Герцена». Всякие милые слова. <…>
Сегодня в 9 часов 50 минут еду в Ленинград на неделю, не больше. Когда вернусь, придется наверно уже регулярно топить.
Слышал в эти дни голоса выступавших наших вождей. Интеллигентная манера речи у одного Косыгина.
Еду с 14 рублями в кармане, но с обратным билетом.
7 нояб. <…> Смотрел здесь по телевизору «Октябрь» Эйзенштейна. По исторической концепции это ничтожно и мелко, а по стилистике и композиции старомодно в худшем смысле слова, т. е. не как старомоден Тургенев, а как старомоден, допустим, Пшибышевский. Ничего нет хуже вчерашнего авангардизма, выродившегося не [вписано в машинопись от руки шариковой ручкой] в большой стиль, а оставшегося навеки в коротких штанишках.
8 нояб. Целый день сидим дома. <…>
Здесь неплохо, но что делать — я не создан для блаженства… <…>
9 окт. Снова об «Октябре».
Историческая концепция фильма на уровне Окон Роста[85] <…> Композиция кадров нарочита по ракурсам. <…> Монтаж? Он спешит везде, где должны быть люди и их поступки и задерживается, тянется, назойливо и монотонно повсюду, где идет утомительная игра вещей или неких механических процессов. Вероятно это должно восхитить последователей школы Натали Саррот, но мне это кажется слишком упрощенным. Я вижу в этом лично присущую Эйзенштейну беспомощность в обращении с актерами, так выявившуюся в его дальнейших фильмах, где актеры у него играют, как в опере. [единственный шедевр, который АКГ признает, — «Потемкин»]
10 нояб. <…> Праздники прошли, но цвет будней еще не определился. Можно уже правда сказать, что юбилей прошел без имени Сталина: во всяком случае с его минимальным упоминанием и то не сверху, а от разных доброхотов снизу.
[звонил Дару и Л. Гинзбург, которые собираются приехать в Комарово] <…>
Перечитал здесь «Траву забвения» Катаева и мне захотелось написать об этой талантливой и странной вещи и о «Святом колодце». «Вопросы литературы» собираются дискуссировать о них, но я наверно опоздал. <…>
Скоро пресса приобретет нормальный вид и меня где нибудь раздраконят за мой
Заставил себя написать нейтральное письмо Леве, но вряд ли возможно вернуть прежние отношения.
11 нояб. Отправил, наконец, в ЖЗЛ верстку моей статьи о Моруа. Долго же я с ней провозился! <…>
Пробовал работать, но мне здесь трудно сосредоточиться: в ушах все время вся жизнь квартиры.
В холодной Загорянке, где мне нечего есть[,] мне работается лучше, т. е. спокойнее.
Недоволен собой.
12 нояб. <…> Уже с утра ужасно захотелось пойти в гости. Звоню Д. Я. [Дару]. Им дали на сутки «В круге первом» и они читают: отнимать время нельзя. Звоню Яше Гордину[86]; он зовет завтра, а нынче занят.
13 нояб. Ночью снова объяснения, на которые я не иду, и все кончается взрывом чувственности.
Утром еду на вокзал и в Литфонд. <…>
В Лавке писателей встречаю В. Н. Орлова. Он настроен пессимистически относительно выпуска и Мандельштама и «Поэты ХХ века» и своей книги статей. Говорит, что местные инстанции отказали ему в его книге дать визу на печатанье и собирается в Москву хлопотать. <…>
Ночью еду, а до этого приглашен с Эммой к Лидии Яковлевне. От нее, взяв с собой чемодан, и поеду.
Мне кажется, я соскучился по Комарову. <…>
14 нояб. [накануне приехал из Ленинграда в Загорянку, перед отъездом встречался с Л. Гинзбург]
Л. Я. вчера вечером была мила. Она продолжает писать прозу и собирается подарить мне экземпляр, когда перепечатает набело. <…>
Рассказ о деле так называемых «христианских социалистов». В этой компании множество оттенков: от либерального до антисемитского. Их положение отягчено открывшейся связью с какой-то эмигрантской организацией в Зап. Германии, что пахнет «изменой родине» и расстрелом. Литераторов нет, кроме одного младшего научного сотрудника из Пушкинского дома.
16 нояб. Умер В. В. Шкваркин[87]. Он уже более 20 лет назад совсем спился, а потом почти сошел с ума и давно никуда не показывался. Однажды в 40-х годах я тащил [его] совершенно пьяного домой в Пименовский переулок. Его хвалили и бранили не в меру. Он был хороший драматург-ремесленник, знавший вкусы зрителя, но не художник. Но не подлец и не выжига и не рвач, а это уже много. <…>
В этот вечер решилась судьба «Пугачева» в Театре на Таганке, который разрешен, но без интермедий Эрдмана. Подлое выступление Александры Есениной[88].
18 нояб. [АКГ отмечает первые появившиеся рецензии на свой фильм «Зеленая карета»] <…> Главная ругань видимо еще впереди: журнал «Искусство кино», где сидит мой «друг» Варшавский[89]…
Смелков[90] бранит фильм так[,] как я и ждал: за «псевдо-романтический штамп». <…>
Хлоплянкина[91] написала в общем верно. Ее рецензия называется: «Водевиль с печальным концом» — таким образом она подметила главный стилевой прием сценария. И еще она заметила связь с «Д. давно». <…>