Дневник
Шрифт:
2 сент. В Лавке писателей вернувшаяся из отпуска Кира отозвала меня в сторону и дала мне потихоньку «Разговор о Данте» Мандельштама и еще одну книжку Цветаевой «Мой Пушкин». Пошлю ее Эмме.
5 сент. Вчера похоронили Илью Григорьевича. ЦДЛ был переполнен и тысячи москвичей прошли мимо гроба и еще тысячи не попали. До конца траурного митинга в ЦДЛ на улице Герцена стояла огромная толпа, остановившая уличное движение, которую тщетно милицейские машины с рупорами старались уговорить разойтись. <…> Блестящее отсутствие Федина, Леонова, Шолохова, Соболева. Не говоря уже о прямых противниках И. Г. (Кочетове, Грибачеве, Сафронове, которые могли бы прийти из приличия, хотя бы.) Кроме иностранных
Замечательные старухи: Любовь Михайловна и Надежда Яковлевна не проронили ни слезинки. Плакала Наталья Ивановна, рыдала до изнеможения дочь Ирина, плакала Маша Валлентэй-Мейерхольд.
Я приехал в пол-одиннадцатого. Посидел с Надеждой Яковлевной и Нат. Ивановной в третьем ряду верхнего зала, где стоял гроб. Потом пошел вниз, уступив свое место Фрадкиной[47]. Стоял в почетном карауле вместе с Аникстом и Копелевым. На митинг я уже не мог пройти в битком набитый зал и слушал его из верхнего фойэ, смотря на бушующую перед ЦДЛ толпу. <…> Кладбище уже набито шпиками с траурными повязками на рукавах. Я никогда не видел такой толпы шпиков (в ЦДЛ их было тоже очень много: сотни). Потом приходят автобусы из ЦДЛ. Говорят, что было какое-то побоище у выхода из ЦДЛ. <…> И Н. Я. и меня пригласила после к себе Любовь Михайловна, но Н. Я. попросила меня накормить ее обедом в ЦДЛ и отвезти домой: она страшно устала. Едем на автобусе ССП в ЦДЛ. Утро было дождливым, но днем распогодило и стало жарко.
5 сентября (продолжение).
В ЦДЛ сдвинули столики и сели вместе: Н. Я., Лена Зонина, Сара Бабенышева, Копелевы, Аникст, я и еще какие-то девушки из Иностранной Комиссии.
Выпили в поминовение И. Г. немного водки и посидели часа полтора. Потом отвез Н. Я. Разговор об И. Г. и о том, какая это потеря. Н. Я. умная женщина и говорит верно. Она помнит, как несколько лет назад она наскакивала на него, а я всегда его защищал. Дарит мне «Разговор о Данте» с памятной надписью о том, что за эту книгу долго боролся И. Г. Уезжаю от нее в пол — десятого, не чуя ног от усталости (я встал около пяти утра и с девяти в городе). <…>
Со смертью И. Г. образовалась огромная пустота, которую чем дальше, тем будет ощущать острее. Все-таки огромное он занимал место в нашей жизни. <…>
Кроме Кассиля прилично говорил Лидин[48]. Но и это все.
Кто-то сказал: «Не могут у нас без Святогорского монастыря»!.. Чрезвычайные милицейские меры и толпы шпиков с выразительно тупыми лицами с казенными траурными повязками (жалкая мимикрия!) на рукавах — все это было характерным зловещим и трагикомическим обрамлением похорон, которые могли бы быть широкодушны [sic] и сердечны. Вот в этом вся наша жизнь — новый светлый дух нашей интеллигенции, воспитанной, кстати говоря, Эренбургом больше, чем кем бы то ни было другим, и полицейское охранительство самого дурного пошиба… <…>
Третьего дня приезд Т[они] с девочкой. Отдал ей все деньги, которые были и надо перевести еще.
10 сент. Сегодня американцы передавали по радио 1-ю главу из книги Светланы Сталиной о смерти отца. Пожалуй, ее можно было бы смело напечатать в «Правде» — она полна любви и уважения к отцу. Ну, на то она и дочь. С фактической стороны она не совпадает с известным рассказом о смерти Сталина, напечатанным во Франции, где изображается, что будто
Письма от Эммы и Татьяны Тэсс. Телеграммы от Эммы и Гарина. Я написал Эмме, что не приеду сейчас.
Попрежнему болею: то лучше, то хуже. Думаю, что это почки.
Ветви яблонь ломятся под плодами. Яблок так много, что их даже не воруют. Я не помню, чтобы было столько. <…>
Недавно вспоминал, просматривая дневники, свой роман с Надей[49]. Уж тогда я был в полном говне и почти нищим, но все время хочется сказать: хорошее было время.
Какая подлая штука — память!..
[19] сент. Приехал днем на дачу. Обрываю черную рябину и собираю яблоки. Переделываю статью о Гарине. [о постановке им спектакля «Горе уму»] <…>
Сегодня передавали главу о романе Светланы с Каплером. Что-то я об этом знал, но подробности страшны. В какое время мы жили!
20 сент. <…> Утреннее радио (америк.) сообщает, что Шостакович сломал ногу, упав в кювет, когда спасался на прогулке от машины. И еще одно автомобильное происшествие: Аджубей[50] ехал пьяный на машине и сбил женщину с ребенком: женщина ранена, ребенок цел. Аджубей арестован.
Вот какую хронику уличных происшествий нам передают из-за рубежа. <…>
Х. А. [Локшина] говорит о том, что я удивительно верно и свободно пишу о Мейерхольде, что я удивительно владею матерьялом, что она не знает лучшего знатока М-да, чем я. Это наверно действительно так. Могу это признать без ложной скромности.
22 сент. Вчера встал в пять утра и в семь часов уехал уже в город встречать Эмму. Их театр встречают представители министерства, театров. <…>
Под вечер у Ц. И. Кин. Знакомство с Дроздовым. Оказывается, мы учились в одной школе. Слух об арестах в Ленинграде. Спор с Кацевой[51] о книге Светланы. Вчерашний кусок я не слушал. Едем с Ц. И. и Дроздовым в театр на «Мещан». Успех. Разные встречи. Провожаю Ц. И. Уезжаю с поездом 0.49[52].
2Х сент.[53] Дни, когда не работаю, так как ежедневно торчу в городе из-за Эммы.
С ней все то же. Второй спектакль «Мещ[ан]» прошел лучше. Вчера были в театре на Таганке. Смотрели «Павшие и живые» и «Антимиры». Первое — прекрасно, благородно, смело, с невероятными вещами. Например, со сцены читают «Гамлета» Пастернака, еще не напечатанный <…>. «Антимиры» претенциозно, неталантливо, дурновкусно (из-за бездарного текста А. Вознесенского) и воспринимается как пародия на манеру театра. <…>
Провожу Эмму и сяду за работу (если не заболею). Надо многое сделать за осень: втрое больше, чем могу. После [ручкой это слово присоединено к началу следующего абзаца:]
Завтра идем на «Послушайте» — спектакль о Маяковском в Театре на Таганке. И в тот же день у меня премьера фильма [ «Зеленая карета»]. Но разумеется, я на премьеру не пойду, хотя 99 из 100 моих друзей поступили бы наоборот[54].
23 сент. [вклеена вырезка из газеты с объявлением о премьере фильма «Зеленая карета» 26 сентября в кинотеатре «Зарядье» — о жизни и трагической судьбе актрисы Варвары Асенковой (в главной роли Н. Тенякова)[55]].