Дневник
Шрифт:
У Левы еще Войнович и Искандер. Войновича вижу в первый раз.
В ЦДЛ обедаю дежурными блюдами. Это обходится около рубля, обычно. <…>
Потом еду к Жене Пастернаку на Большую Дорогомиловскую. Он встречает меня хорошо, хвалит мои воспоминания. По его словам, «отец» там наиболее похож на себя и делает два небольших замечания. У него милая беременная (кажется, уже третьим ребенком) жена Аленушка, тоже знаток Пастернака, помогающая в комментировании и издательских делах[151]. Архив Б. Л. огромен. <…>
Вопрос с собранием «пошел по инстанциям». Женя рассказывает,
Он по манере говорить ужасно похож на Б. Л., просто удивительно, только голос выше и другой тембр. <…> Так это приятно слышать, что и сказать не могу. Сидел у них до ночи. Он говорит, что уже давно искал меня.
29 мая. <…> Звоню Анне Арбузовой. На этот раз она очень со мной мила. Она была у Т., говорит, что помимо всего прочего у нее невроз сердца. Хвалит мейерх. сборник и особенно мою статью: — Она лучше всего. Это, как стихи!..
<…> Андропов — поклонник театра на Таганке: он занимался в ЦК делами соцстран.
Юра [Трифонов] прочитал «Встречи с П.» и «Слова, слова, слова» и хвалит. Взял у него полную рукопись мемуаров Сурена Газаряна «Это не должно повториться»[156] на день-два.
Обедаем с Юрой в ЦДЛ. <…>
Весь вечер читаю воспоминания Газаряна (400 страниц машинописи). Многое очень интересно и даже сенсационно. Конечно, Газарян мог бы рассказать, как органы наполнились постепенно негодяями по специальному подбору. Ведь не в один же день это произошло. А он это знает. Но это осталось в стороне. Автор мемуаров не сидел в лагерях, а весь срок сидел в спецтюрьмах и по моему это первые воспоминания (не считая нескольких глав у Гинзбург) о тюрьмах.
Мелькает много знакомых имен, людей о судьбах которых почти ничего не было известно.
Тюремно-лагерная литература огромна и все растет. А когда то мы думали, что все это канет в забвение. Пусть это не печатается: важно, что написано, что существует.
30 мая. <…> Утром заезжаю к Храбр-му.[157] На это раз он меня как то раздражает — и своими письмами к разным людям, которые он потом копирует и распространяет и всем вульгарным паразитарным суетливым либерализмом. На этот раз он показывает снова переписку с Эренбургом. Тот ответил из вежливости, а Х. придает этому некое значение. Правда, иногда у него бывает интересный улов. Так он получил письмо из Франции от В. Крымова[158] ослепшего старика, странного, но не бездарного писателя, трилогию которого я недавно вырвал от Зеркаловой[159]. <…> Затем ЦДЛ и обед за рубль, потом к Н. Я. и с ней к Жене Пастернаку — сегодня день смерти Б. Л. Посидев у него часика три, возвращаемся к ней и домой приезжаю
Аванса за пьесу [ «Молодость театра»] мне не хватит даже на уплату главных долгов, но какие-то дыры заткну.
31 мая. В «Комс. Правде» сегодня перепечатан фельетон из «Юманите диманш»[160] «Светлана и доллары» о Светлане Сталиной.
Константину Георгиевичу[161] 75 лет. Его на днях перевезли из больницы, но он очень слаб и плох.
<…> [после строки отточий] Ночь. Только что приехал из города. Отправил с Центрального Телеграфа мейерх. сборник Кларенсу Брауну в США[162], потом был у Гариных.
Там же Маша и Тяпкина. Потом еще разные люди.
Много разговоров о старике. Маша — очень хороший человек. Сейчас она с азартом воюет с Ростоцким[163], чтобы переделать предисловие к двухтомнику М-да, выходящему в «Искусстве» <…> В № 5 «Юности» снова стихи Шаламова.
Перечитываю вторично воспоминания Газаряна, все таки они очень интересны.
1 июня. Вчера Хеся рассказывала о Н. Р. Эрдмане[164], который в старости попал в плен к влюбленности в ничтожную балеринку <…>
Весь май я чувствовал в себе какое то напряжение, которое могло разрядиться — как бывало, — в какой нибудь случайной любовной истории, или вылиться в нечто лучшее, или также, что тоже бывало — перегореть в созерцательных размышлениях.
Это то состояние, когда одинаково легко засмеяться или заплакать, сочинить стихи или напиться.
Сначала я, кажется, избрал довольно нелепый адрес для всей этой маленькой и смутной душевной бури…
2 июня. На улице Грицевец. Т. выписалась из больницы, но плохо себя чувствует и напугана. Плачет при девочке. Тяжело. Оставляю деньги (70 р.) и ухожу. Говорим о квартире. Она соглашается переехать.
У Юры. Он хвалит мои мемуарные сочинения. Его мать. Ловлю себя на зависти. К чему? Просто к тому, что у него есть мать.
4 июня <…> Утром говорю по телефону с Эммой. Ее родные уехали и она меня ждет. Нежна, мила, нетерпелива. Обещал приехать через несколько дней.
Бибиси сообщает, что две британские газеты напечатали письмо Солженицына съезду писателей. <…>
5 июня <…> Бибиси сообщает, что военные действия [война Израиля и ОАР] начались. <…>
Бибиси передало полный текст письма Солженицына без комментариев. <…>
Написал письма Дару, Шаламову и Н. [см. запись от 13 июня] Завтра отправлю. [потом отметит, что отправил, 6-го]
7 июня. Уже днем Бибиси передало, что по заявлению Израиля, их войскам остается пройти только 30 клм до Суецкого канала. Это похоже на полный разгром арабов. <…>
У Н. Я. Книжка еще не вышла. Читаю ее рукопись об Ахматовой. Она расширяется (раздвигается) и растет. Спор об отношении к М-му в 30-х годах. Очень все интересно и еще интересней устные дополнения Н. Я. («только не записывайте») об интимной жизни А. А. Приходят молодой Борисов[165] и Кома Иванов с женой.