Дневники Адриана Моула
Шрифт:
– Какого ж ты хрена дрыхнешь в Лидсе под открытым небом?
– спросил тип.
– Папа велел пройти тест на инициативу, - снова соврал я.
– Если выживу, пошлет меня в полицейскую школу.
И с чего это я так разоврался? Зачем? Пришлось выслушивать все его жалобы на полицию и обещать передать их папе. Зовут бродягу Стенли Гиббоне.
Пятница, 1 апреля.
10.00. Лидс. (Прачечная-автомат.)
Слава богу, что существуют прачечные-автоматы.
Не будь они изобретены, я бы давно уже помер от водобоязни. Больше
Высушить спальный мешок стоило целый фунт! Но я так промок и замерз, что в ту минуту на деньги мне было плевать.
Жду, когда проснется пес. Он всю ночь нес караульную службу - оберегал нас обоих от Стенли Гиббонса. Завтра мне шестнадцать. А бороды и не видно.
Суббота, 2 апреля.
Манчестер, железнодорожный вокзал.
Добрался сюда на рыбовозе. По дороге притворялся спящим, чтобы избежать разговора с водителем.
10.31. Интересно, что родители мне купили на день рождения? Надеюсь, они не очень переживают. Надо бы им звякнуть, сообщить, что я здоров и счастлив.
12.15. Сердитая официантка выставила нас из вокзального буфета. Пес-идиот виноват. Все лез за прила-вок, клянчил кусочек ветчины. Будто я ему утром не покупал целый бутерброд с ветчиной.
15.00. А с днем рождения никто меня и не поздравил.
15.05. Я не здоров (простудился) и не счастлив. Наоборот, я очень и очень несчастлив.
17.30. Купил себе поздравительную открытку. Написал:
Нашему дорогому первенцу в день его шестнадцатилетия. Со всей любовью, на которую только способны любящие родители.
P. S. Сынок, вернись! Без тебя наш дом пуст и мрачен!
18.15. В шестичасовом выпуске новостей обо мне опять ни слова.
19.30. Об еще одной ночи на улице и подумать страшно.
21.00. Скамейка в парке.
Спрашивал время у троих полицейских подряд, но ни
один не признал во мне беглеца. Ясно, что никто и не думал сообщить в полицию мои приметы.
21.30. Только что, изменив голос, позвонил в полицию сам. Сказал:
– У центра переливания крови болтается Адриан Моул, шестнадцати лет, сбежавший из дому. Приметы: недостаточно рослый для своего возраста, тощий, волосы редкие, запаршивевшая кожа. Одет в зеленый форменный школьный блейзер, оранжевые непромокаемые брюки, голубую рубашку, вязаную ша'почку-шлем и коричневые башмаки. При нем пес-дворняга. Приметы пса: среднего роста, волосатая морда, косит левым глазом, на нем ошейник из пледовой ткани и такой же поводок.
Дежурный ответил:
– Первое апреля уже прошло, сынок.
22.00. Ждал у центра переливания крови, но ни один полицейский так и не появился. Их ведь вечно нет, когда нужно.
23.39. Двадцать четыре раза обходил вокруг полицейского участка, но никто из этих кретинов в синих мундирах на меня и не взглянул.
23.45. Только что не впустили в индийский ресторанчик: без галстука и собака нечесана.
Воскресенье, 3 апреля.
Пасхальное воскресенье.
Манчестер. (Паперть церкви св. Игнатия.)
1 час ночи. Коль скоро для бездомных стало традицией ночевать на паперти, почему бы викариям не почесаться создать на папертях хоть какой-то уют? Не умрут же, если набросают матрацев, а? Понедельник, 4 апреля.
Паперть церкви св. Игнатия, Манчестер.
6.00. Вот уже два дня я имею законное право покупать табачные изделия, вступать в половые сношения, ездить на мопеде и жить отдельно от родителей. Но, как ни странно, получив эти права, я вовсе не горю
желанием ими пользоваться. Прекращаю запись. Мимо могил идет, направляясь ко мне, женщина с добрым лицом.
10.00. Миссис Меррифилл, жена викария, позвонила моим родителям и попросила их приехать забрать меня. Я спросил миссис Меррифилл, как они среагировали. Задумавшись, миссис Меррифилл сморщила доброе лицо, затем ответила:
– С гневным облегчением, милый. Иначе и не скажешь.
Вторник, 5 апреля.
Дом. Моя комната.
Что ж, на улице не было ни флагов, ни толп любопытных, жаждавших поглазеть, как я вылезаю из папиной машины. Лишь мамино хмурое лицо в окне, да за ним - еще более хмурое бабушкино.
Папа всегда ведет машину молча, поэтому мы с ним почти и словом не перемолвились. Зато у мамы и бабушки нашлось много чего сказать. В конце концов я запросил пощады, лег в постель и с головой укрылся накрахмаленными белыми простынями.
Среда, 6 апреля.
Только что ушел доктор Грей. Поставил диагноз: депрессия от постоянных переживаний. Прописал постельный режим и мир в семье.
Родители убиты чувством вины.
Жутко переживаю из-за своего письма пучеглазому Скратону.
Воскресенье, 10 апреля.
Весь день пролежал, уткнувшись носом в стену. Принесли Рози развеселить меня, но ее детский лепет лишь вызывает у меня раздражение, так что ее унесли обратно.
Понедельник, 11 апреля.
Ко мне привозили Берта Бакстера, но его грубые понукания "вставать и бросить сачковать" не отвлекли меня от нигилистских дум.
Среда, 13 апреля.
Похоже, родители и впрямь обо мне забеспокоились - пустили в дом Барри Кента.
Его бессвязный треп о похождениях шайки не смог ни развлечь, ни ободрить меня, поэтому Барри вывели из зашторенной спальни.
Четверг, 14 апреля.
Ко мне приглашают консультанта-психиатра. Д-р Грей признал поражение.
Пятница, 15 апреля.
Только что выслушав самым серьезным образом мои печали, ушел д-р Дональдсон.
Когда я снова откинулся на подушки, он сказал: - Разберем все по порядку:
1. Мысль об ядерной войне действительно вызывает тревогу, но ты можешь преодолеть страх путем активных действий: вступи в организацию "Граждане за ядерное разоружение".
2. Если завалишь экзамены, можешь пересдать в будущем году или вовсе не сдавать - как королева.