Дневники Фаулз
Шрифт:
Когда Моник вернулась к остальным, я тоже пошел следом, с завистью глядя, как Клод играет с ней, обнимает за плечи. Но во мне крепла уверенность, что она его не любит. Полное равнодушие.
В шесть — митинг протеста, возглавленный мною и Жуто. Ричард и Лаффон уехали на автобусе в Гранаду. Оба были руководителями поездки, и все понимали, что, оставив группу без транспорта, они не выполнили свой прямой долг. Было решено избрать руководителем Андре. Прекрасное решение: его уважают, и он прирожденный лидер. Последние часы в деревне были очень нервными: мы хотели нанять грузовик, чтобы нас довезли до ближайшей железнодорожной станции. Положение казалось безнадежным, но в результате нашли и грузовик и шофера.
Суета, собираем в темноте вещи. Спим всего два-три часа. Пошел небольшой дождь, и кое-кто побежал в автобус. Но я остался спать под ореховым деревом.
Девятнадцатый день. Шофер разбудил меня в три. На дороге полная неразбериха. Грузовик, довольно маленький, подъехал задним ходом к нашему сломанному автобусу; все были вялые, двигались как сонные мухи. Я неожиданно почувствовал прилив энергии — таким бодрячком я иногда становлюсь, когда у остальных
Незабываемая ночная поездка по сьерре в Лоху. Сверкающие звезды, величественные очертания гор, словно затянутые бархатом вершины. Грузовик мчался вперед, въезжал в гору, трясся на поворотах. Полностью проснувшись, я сидел на борту, уверенно сохраняя равновесие, в то время как остальные спали, бессильно уронив головы на плечи соседям. С рассветом горы постепенно светлели, обретая серый цвет и форму, высоко вздымая свои вершины. М. неожиданно почувствовала приступ тошноты — подошла и села рядом со мной у борта. Ее колено прижалось к моему; голову она печально обхватила руками. Как сладко мне было! Хотелось обнять ее, утешить. Вскоре, вместе с восходом солнца, мы подъехали к лохскому вокзалу. Железнодорожная линия вилась у подножия невысоких гор. Пили кофе, ели пирожные. Подошел наш поезд — просторные вагоны, длинные деревянные сиденья, никаких parois [391] . Я почувствовал сонливость; остальные же, напротив, оживились и стали петь. В вагоне ехало много испанских крестьян. Жуто смеха ради стал обходить их с протянутой шляпой, представляясь победителем цветочной выставки. Они не понимали ни слова из того, что он говорил, но весело смеялись. Что удивительно, большинство, к нашему восторгу, опускали в шляпу немного денег. В нас ожил прежний боевой дух, прежняя радость, озорство, мы вновь объединились против остального мира.
391
Перегородок (исп.).
В Гранаде прежде всего пошли искать себе пристанище. Если абстрагироваться от памятников старины, Гранада — современный деловой город. В конце концов остановились в дешевом пансионе в непрестижном квартале недалеко от вокзала — комната на четверых, но все же крыша над головой. Мною овладела обычная городская меланхолия — я знал, что здесь мы разобьемся на группы и я уж точно не буду вместе с М.
Отправились с Клодин осматривать Альгамбру. Несомненно, это самое благородное сооружение в Испании из всех, что я видел; и, на мой взгляд, один из величайших европейских архитектурных шедевров наряду с Шартрским собором и Парфеноном. В Альгамбре присутствует атмосфера безмятежности, грации, сдержанности и таинственности, и это делает дворцы восхитительно прекрасными [392] . Каждая комната, каждый дворик, каждый пруд, колоннада, фонтан окружены дымкой тайны, аристократической загадки. Это восточный рай, персидский сад чудес, скрытая долина Старика с Гор [393] . И все это пронизано ионическим духом Древней Греции, изящным, улыбчивым, несколько причудливо-первобытным, женственным, но более всего — грациозным и глубинно-загадочным. Улыбка кариатид у входа в великий Эрехтейон [394] , изображение голов у да Винчи, неповторимость Джоконды в мировом искусстве — все это является результатом одного из самых прекрасных и таинственных подходов к миру. Есть здесь и нечто китайское — тишина, молчание водоемов, мир и согласие, эротические ощущения. Фонтаны в Альгамбре сейчас бьют слабо; жаль, ведь фонтаны — важная часть архитектурного замысла, это живая, подчеркивающая основные мотивы окружающая среда. На меня нахлынула печаль, я сожалел, что величие дворца принадлежит прошлому. Задумался о своей жизни, о том, что рядом нет Моник, и вдруг понял, что у нее с дворцом одна природа, как и с девами Эрехтейона, Джокондой и св. Анной.
392
Расположенный на возвышенности близ Гранады комплекс Альгамбры состоит из нескольких дворцов, построенных разными мавританскими правителями. Хотя строительство было начато в четырнадцатом столетии при основателе Насридской династии Ибн-аль-Ахмаре, большая часть того, что можно видеть в наши дни, построена Юсуфом I (1334–1354) и Мохаммедом V (1354–1391). Сотовидными сводами, подковообразными арками и ажурными узорами Альгамбра вызывает в памяти дворцы султанов из «Тысячи и одной ночи».
393
Хассан ибн-аль-Саббах — главарь ливанских разбойников, действовавших в XI в. на территории Персии и Ирака. — Примеч. переводчика.
394
Кариатиды — каменные девы, поддерживающие портик с западной стороны Эрехтейонского храма на территории Акрополя.
Мы подождали на улице остальных. Вдалеке я разглядел Тити, надеялся, что М. будет с ней. Но она и еще кое-кто, наверное, пошли другим путем. Я посидел в тени вместе с остальными, держась немного в стороне; во мне, угрюмом, меланхоличном, рождалось стихотворение. На тему:
Ее там не было, ее там не было, Не было вечером во дворце, Но там был дворец, и она сама была Дворцом.Я вернулся со всеми, злой и мрачный. Появился Жуто и куда-то ушел с Нанни. Не думаю, что прежде так остро страдал из-за отсутствия того, кого любил. Постоянно возвращался к мысли, что никогда не увижу ее в Альгамбре, не побываю там вместе с ней, — старый мучительный комплекс.
Двадцатый день. Провели его в Гранаде и довольно весело. День начался хорошо. Проснувшись, я увидел Моник в голубой пижаме, она стояла у окна своей комнаты и что-то шила. Я послал ей воздушный поцелуй, сопроводив его улыбкой фавна; она засмеялась и тоже послала мне поцелуй и улыбку [395] .
Когда она отошла от окна, я снова почувствовал себя несчастным. Приняв душ и позавтракав, я увидел, что остался в одиночестве, если не считать двух неприглядных личностей, и поспешил уйти. Отправился в город один. Потом все наладилось. Я пошел в кафедральный собор и там встретил Моник и ее друзей. Мы вместе осмотрели собор. В ее компании я чувствовал себя старым. Обратил внимание на их невежество, плохой вкус (к ней это не относится; она редко осмеливается произнести свое мнение — видно, плохо знает искусство), непроходимую глупость. И не спускал с нее глаз. Не спускал глаз. Неразлучная троица — Клод, Женевьева и Моник — постоянно вместе, шушукаются, касаются друг друга. Клод спокоен только при одном условии: если обе доступны для его ласк.
395
Вид Моник послужил рождению следующего стихотворения:
Послал ей поцелуй с улыбкой фавна; Рассмеявшись, она вернула и поцелуй и улыбку Через залитый утренним солнцем двор. Она склонилась в окне над шитьем, Я же, укрывшись в тени и еще до конца не проснувшись, Весь во власти сна и звезд, Слежу за пальцами, перебирающими нить, Как они вспыхивают в солнечном свете. Она сидит на подоконнике В голубой пижаме; я же прячусь за стеклянной дверью И не встаю, уловленный ее шитьем, Ее веселостью, изяществом и юностью, И поцелуй, посланной ею, Для меня важнее всей вечности.Пансион, Гранада, 20 сентября 1952 г.
Пообедали мы вместе. Я старался не смотреть на Моник и выглядеть нормальным. К моей радости, она особенно отчужденно держалась с Клодом. Похоже, он встревожился, пытался ее рассмешить, как-то оживить. Сейчас я думаю, не было ли это связано со мной, — возможно, этим она проявила свой такт. Однако чем сдержаннее она держалась, тем больше я ею восхищался. Ко всем красивым женщинам, как и ко всем величественным горам, трудно подойти, но если все-таки подойдешь, ни те ни другие не откроются тебе до конца. Они хранят тайну, и в этом их особая притягательность. Они что-то утаивают, некий секрет, и тут нет никакой сознательной мистификации, а есть сдержанность и проявление вкуса. У Моник это происходит естественно, подсознательно — так и должно быть, без этого подлинное очарование невозможно. Мне такого никогда не достичь.
Вернулся в пансион в их обществе; хочется знать, как обстоят дела с автобусом. Новости должны быть сегодня вечером, на худой конец — завтра утром.
Снова едем в Гранаду, теперь за покупками, я опять в обществе Моник — просто не могу упускать ее из вида. Зашли в магазин, где продаются мантильи, я выбрал одну — очень красивую и недорогую. Моник стояла рядом, очень серьезная, понимая, как мне повезло. Ей хотелось купить мантилью для матери. Я предложил ей свою.
— Mais non, John, vous ^etes le premier… [396]
396
Нет, Джон, ты первый увидел… (фр.).
Она переворошила всю груду, страстно отыскивая то, что ей надо; наконец вытащила ту, самую лучшую, и неожиданно накинула на себя.
На какое-то мгновение она стала волшебно прекрасной, ее красота пронзила меня. В магазине было темновато; на черном кружеве выделялись вышитые мелкие цветочки. Мантилья обрамляла ее лицо, делала его еще красивее, подчеркивая то, что я называл выражением Мадонны. Слегка наклонив голову, она смотрела на меня, загадочно улыбаясь, и как бы спрашивала, идет ли ей наряд. Взгляд был таким мягким, таким милым и нежным, что выражение моего лица могло ее испугать. Она быстро отвернулась и сняла мантилью. Снова я увидел в ней св. Анну, на этот раз сходство безошибочное. Лучшего выражения у женщины быть не может.
Снова в пансионе. Трагедия малого масштаба. Моник потеряла кошелек со всеми деньгами. Меня позабавило дружное сочувствие мужчин и равнодушие женщин.
— Вечно она все теряет, — сказала одна.
— Теперь уж не вернуть, — прибавила другая.
Однако мужчины — и я не исключение — давали советы, вселяли надежду, искали разные возможности. Что до Моник, то на ее лице играла задумчивая, слегка смущенная улыбка девочки, внезапно превратившейся из взрослой женщины снова в школьницу; улыбка, в какой-то степени признающая свою ущербность. Все уже выразили ей сочувствие, а она продолжала с грустным видом сидеть на скамье. Я немного поговорил с ней, даже предложил ей спать во внутреннем дворике. Она сказала, что не может спать, пока не сошло напряжение. Было сильное искушение сесть рядом с ней, поговорить, успокоить, но я знал, что тогда мое дело проиграно. Речь еще худо-бедно можно контролировать, но глаза… Я мог бы говорить с ней, только отведя взгляд в сторону, но через какое-то время это показалось бы странным. Поэтому я ушел. Минут через пять вернулся, но коридор уже опустел. Моник пошла в свою комнату, а я остался спать во дворике.