Дневники и письма
Шрифт:
Но ведь вы должны были поселиться на Корсике?
А какое это имеет отношение к украденному мотоциклу?
Нет, нет я спрашиваю вас, как человек человека[109].
Впрочем, это было уже сказано в виде отступления, когда оказалось, что у меня на паспорте виза Surete generale. Рудольфа продержали 36 часов, надевали на него menottes[110], ругали (sale boche)[111], били, вернее, толкали с зуботычиной. Когда его, наконец, ввели ко мне, я поставил ему стул (на нем лица не было), но прокурор крикнул: non debout![112] Рудольф сел, даже не заметив этого крика. Из всех этих посетителей только старый greffier производил благоприятное впечатление. А остальные.. .
Впрочем, все это не заслуживает столь подробной записи.
В Норвегии у власти в течение нескольких дней Рабочая партия. В ходе европейской истории это мало что изменит. Но в ходе моей жизни ... Во всяком случае встает вопрос о визе.
В Норвегии были только проездом в 1917 г., по дороге из Нью-Йорка в Петербург, - я не сохранил о стране никаких воспоминаний. Ибсена[113] помню лучше: в молодости писал о нем.
Федин[114] в романе "Завоевание Европы" - роман написан литературно неглубоко, часто претенциозно, показывает одно - революция научила (или заставила) русских писателей внимательнее приглядываться к фактам, в к[о]т[о]рых выражается социальная зависимость одного человека от другого. Нормальный буржуазный роман имеет два этажа: ощущения переживают только, в бельэтаже (Пруст![115]); люди подвального этажа чистят сапоги и выносят ночные горшки. Об этом в самом романе редко говорится, это предполагается как нечто естественное; герой вздыхает, героиня дышит, следовательно они отправляют и другие функции: должен же кто-то подтирать за ними следы.
Помнится, я читал роман Luis'a "Амур и Психея" (необыкновенно фальшивая и пошлая стряпня, законченная, если не ошибаюсь, невыносимым Claude Farrere'oM). Luis помещает слуг где-то в преисподней, так что его влюбленные герои никогда не видят их. Идеальный социальный строй для влюбленных бездельников и их художников.
В сущности, внимание Федина тоже направлено на людей бельэтажа (в Голландии), но он старается - хоть мимоходом - подметить психологию отношений шофера и финансового магната, матроса и судовладельца. Никаких откровений у него нет, но все же освещаются уголки тех человеческих отношений, на которых покоится современное общество. Влияние Октябрьской революции на литературу еще целиком впереди!
TSF передает Symphonie heroique[116], concert Pasdeloup. Я завидую Н[аталье], когда она слушает большую музыку: всеми порами души и тела. Н. не музыкантша, но она нечто больше того: вся ее натура музыкальна, в ее страданиях, как и в (редких) радостях, всегда есть глубокая мелодия, которая облагораживает все ее переживания. Мелкие повседневные факты политики хоть и интересуют ее, но она не связывает их обычно в одну целую картину. Однако там, где политика забирает в глубину и требует полной реакции, Н. всегда находит в своей внутренней музыке правильную ноту. То же и в оценке людей, притом не только под лично-психологическим, но и под революционным углом зрения Филистерство, вульгарность, трусость никогда не укроются от нее, хотя она чрезвычайно снисходительна ко всем маленьким человеческим порокам.
Чуткие люди, даже совсем "простые" - также дети, - инстинктивно чувствуют музыкальность и глубину ее натуры. О людях, которые безразлично или снисходительно проходят мимо нее, не замечая скрытых в ней сил, почти всегда можно с уверенностью сказать, что они поверхностны и тривиальны.
...Конец Героической симфонии (она передавалась во фрагментах).
Только после записи 23 марта о Н. я отдал себе отчет в том, что на предшествующих страницах я вел скорее политический и литературный дневник, чем личный. Да и могло ли, в сущности, быть иначе? Политика и литература и составляют, в сущности, содержание моей личной жизни. Стоит взять в руки перо, как мысли сами собою настраиваются на публичное изложение... Этого не переделаешь, особенно в 55 лет.
Кстати, Ленин (повторяя Тургенева[117]) спрашивал однажды Кржижановского[118]: "Знаете, какой самый большой порок?" Кржижановский не знал.
– "Быть старше 55 лет". Сам Ленин до этого "порока" не дожил .. .
В Blois (Loir-et-Cher), в округе С. Chautemps119, выборы дали вождю Front Paysan[120], Dorgeres[121], 6 760 голосов, радикалу - 4 848 г. Предстоит перебаллотировка. Chautemps получил в мае 1932 г. 11 204 голоса и был избран в первом туре Замечательно симптоматичные цифры! После 6 февраля 1934 г. я говорил, что начинается период французского радикализма и с ним вместе Третьей республики. Крестьяне покидают демократических болтунов и обманщиков. Большой фашистской партии, по образцу наци, во Франции ждать нельзя. Достаточно, если Доржересы подкопают в разных местах "демократию", - в Париже найдется кому опрокинуть ее.
Муниципальные выборы обнаружат несомненный упадок радикализма. Часть избирателей уйдет вправо, часть влево - к социалистам. Эти последние кое-что потеряют в пользу коммунистов: сведут ли социалисты баланс с плюсом или минусом, трудно предсказать, во всяком случае, изменение вряд ли будет очень значительным. Радикалы должны потерять много. Коммунисты, несомненно, выиграют. Выиграет крестьянская реакционная демагогия. Но цифры муниципальных выборов лишь в чрезвычайно ослабленной степени отразят более глубокий и более динамичный процесс отхода мелкобуржуазных масс от демократии. Смелый военный толчок фашизма может обнаружить, насколько далеко зашел этот процесс, - во всяком случае, гораздо дальше, чем кажется рутинерам парламентаризма. "Вожди" рабочих партий и синдикатов ничего не видят, ничего не понимают, ни на что не способны. Какая жалкая, невежественная, трусливая братия!
15 июля 1885 г. Энгельс писал старику Беккеру[122]:
"Вы совершенно правы, радикализм изнашивается с необыкновенной быстротой. Собственно, осталось износиться только самому Клемансо. Когда придет его черед, он потеряет целую груду иллюзий, прежде всего ту, что в наши дни можно управлять буржуазной республикой во Франции без того, чтобы красть самим и давать украсть другим"[123].
А доброжелательный Temps все еще сотрясается от неожиданности при каждом новом финансовом скандале!
Маркс и Энгельс долго ждали, что Клемансо не остановится на программе радикализма, - он казался им для этого слишком критическим и решительным, - а станет социалистом. Клемансо действительно не удержался на позиции радикализма (созданного специально для людей, как Herriot), но отошел от нее не к социализму, а к реакции, тем более цинической, что не прикрытой никакими иллюзиями, никакой мистикой
Главным тормозом, помешавшим Клемансо (как и многим другим французским интеллигентам) двинуться от радикализма вперед, был рационализм. Ограниченный, скаредный, плоский рационализм стал давно бессилен против церкви, но зато превратился в надежную броню тупоумия против коммунистической диалектики. О рационализме Клемансо я когда-то писал, надо будет разыскать.[124]