Дневники исследователя Африки

Ливингстон Давид

Для ловли мелкой рыбы применяют большие корзины из расщепленного тростника, по три сразу. Каждую корзину ведет один человек и гонит ею рыбу к берегу.

20 апреля. Дошли до реки Катете, оттуда – к большому водопаду. Ночевали в деревне на северном берегу реки Вуны; здесь вблизи гор бьет горячий источник, иногда используемый для варки касавы и кукурузы.

21 апреля. Перешли через Вуну и направились в деревню вождя Калембве. Вождь встретил нас у ворот и провел к хижине, он выказал большой интерес ко всем нашим вещам. Вождь спросил, не можем ли мы пробыть в деревне следующий день и выпить пива, которое завтра будет готово. Здесь много леопардов.

Я не представлял

себе, что отверстие в носовом хряще может быть использовано для чего-либо, кроме украшения, – обычно украшением служат несколько травинок, – но человек, нашивавший перья на свои стрелы, пользовался отверстием в носовой перегородке, чтобы держать в нем иглу. Продолжая путь к Кангаломе, мы увидели сплошь залитую водой страну. Я отстал от своих, хотя видел, как они погрузились в высокую траву не более чем в ста ярдах от меня, и начал кричать, но их ноги так шлепали по воде, что они ничего не слышали. Я не мог найти тропы, уходившей на юг, и направился по тропе, ведущей на восток, к деревне. Высокая спутанная трава очень затрудняла движение. Наконец я нанял человека, чтобы он показал мне главную дорогу на юг. Он привел меня в чистенькую деревню, где вождем была женщина – Ньинакасанга, и дальше идти не захотел. «Матушка Касанга» – таково значение ее имени – была очень красивой; дочь у нее тоже красивая. Ньинакасанга посоветовала мне подождать людей в тени Ficus indica, где стоят ее дома. Когда подошли мои люди, подарил ей нитку бус; она выразила глубокое сожаление, что я ухожу, не выпив у нее ничего. Обилие свирепых диких зверей заставило жителей покинуть несколько деревень.

23 апреля. Сквозь густую спутанную траву ньясси добрались до сожженной деревни вождя Чикоси. Его самого убил Нсама. Ночь провели на огороде в хижине, пощаженной пожаром. На развалинах деревни рос турнепс. Ньясси, высокая грубая трава, нависает над тропой; когда раздвигаешь ее, то острые семена прокалывают одежду, и это очень раздражает. Неприятно прикосновение самой травы к лицу, она все время лезет в глаза. Когда траву выжигают и почва покрывается низкой молодой травкой, идти гораздо приятнее.

24 апреля. Оставив развалины деревни Чикоси, направились к броду через Колонгоси. В лесу кругом цветут ноготки и наперстянки. Река в этом месте не менее ста ярдов шириной, а на западном берегу она разлилась на триста ярдов. Глубина такая, что мы должны были оставаться в каноэ, пока не приблизились на пятьдесят ярдов к высокому месту. Народ здесь жует сердцевину папируса, имеющую толщину в три дюйма и белую, как снег. Сладости в ней почти нет, и вообще она безвкусна. Вождя деревни, в которую мы пришли, не было дома (он вырубал лес для очистки участка под посев), и жена его отказалась отвести нам хижину. Когда вождь Кансабала вечером вернулся, он как следует побранил свою супругу и всех женщин деревни, а затем стал уговаривать меня войти в хижину. Но мне было и снаружи хорошо под противомоскитной сеткой, и я отказался: под открытым небом не было насекомых и клопов.

25 апреля. Вышли рано курсом на запад; поднялись на лесистую возвышенную местность, по которой повернули на юг-юго-запад, направляясь к большой излучине реки Кифурва, впадающей в озеро Мверу близко от устья Колонгоси.

26 апреля. Воскресенье провели в хижинах дровосеков. Вчера встретили партию занимающихся тем же делом; они шли, нагруженные корой для тканей, только что снятой с деревьев. Шедший впереди дровосек не захотел идти по тропе, так как я сидел близко от нее; я жестом пригласил его пройти, но, с его точки зрения, было бы знаком неуважения ко мне позволить своей тени упасть, хотя бы частично, на меня, поэтому он немного сошел в сторону. Такое проявление вежливости здесь обычно.

27 апреля. Переход до деревни вождя Фунгафунги короткий. Мы могли бы продолжать идти до реки Муатизе, но там нет деревень, а здесь можно было купить еду. Жена Фунгафунги накормила чужестранца хорошим ужином. Когда она потом призналась в этом мужу, он сказал мне: «Эта деревня твоя; всегда ходи этой дорогой и ешь мою провизию». Фунгафунга из племени моньямвези. В этих местах он закупает медь, мотыги и рабов. Здесь множество попугаев, и они, не обращая внимания на пугающие крики женщин, воруют Holcus sorghum.

Перешли через Муатизе по мосту, сооруженному из одного большого дерева. С горы около Кабуквы хорошо видно озеро Мверу.

Ночуем на реке Чиронго.

29 апреля. На реке Мандапала. Несколько человек с Чунгу (один заявил, что он родственник Касембе) подняли крик по поводу того, что мы вторично пришли во владения Касембе, не подождав у Колонгоси разрешения. Один из них, с коротко обрезанными ушами, спросил меня, когда я выходил, чтобы двинуться на север, приду ли я еще. Я ответил: «Да, я думаю, что приду». Они пришли в возбуждение, выкрикивая одно и то же раз за разом: «Англичане явились вторично!», «Вторично портят страну! Почему было не подождать на Колонгоси? Пусть возвращаются туда!», «Пришли от Мпамари к тому же и от багараганза или баньямвези!», «Вторично, вторично!» Затем созвали всех деревенских соседей, чтобы обсудить это серьезное дело. Я уговаривал их передать его на рассмотрение самого Касембе, послав в город человека с одним из моих людей. Они не соглашались отправиться на Чунгу. Касембе – человек разумный и справедливый, но люди его не таковы: они готовы на все, лишь бы содрать штраф с чужого человека или со своего соотечественника.

30 апреля. Начались зимние холода. Выпадает много росы, на всех реках еще половодье, хотя дожди здесь уже довольно давно прекратились.

1 мая 1868 г. На реке Мандапала. Послал просьбу Мохамаду Богарибу походатайствовать за меня перед Касембе, чтобы он дал мне человека, который покажет дорогу к Чикумби, деревня которого лежит около Бангвеоло. Боюсь, что жители Лунды считают меня связанным с Мпамари (Мохамадом бин Салехом), так как я ушел отсюда вместе с ним и вернулся, не дойдя до Уджиджи, куда мы, как было всем известно, направлялись. Может быть, меня подозревают в том, что я пользуюсь его доверием и помогаю осуществлению его планов своим возвращением. Среди здешних жителей появился глухонемой. Он разговаривает знаками, совершенно так, как глухонемые в Англии, и время от времени издает низкий горловой однообразный звук подобно им.

3 мая. Вернулся мой посланный, Абрахам, с хорошими вестями. «Обрезанные уши» совершенно растерялся: Касембе настроен очень милостиво! Он не хочет, чтобы я уходил, приветствует мое возвращение, и как только станет известно, что у Чикумби установился мир, Касембе даст нам человека, который проводит нас туда. Было получено известие, что на страну Чикумби совершили набег мазиту; говорили, что вождь бежал, и Касембе отправил туда людей узнать, как действительно обстоит дело.

4 мая. Уходим с Мандапалы. «Обрезанные уши», имени которого я ни разу не слышал, скис, как только услыхал ответ Касембе. До этого «Обрезанные уши» был таким болтуном, каких я никогда не встречал; каждому встречному, мужчине ли, женщине ли, он повторял одни и те же инсинуации об англичанах, о Мпамари и ваньямвези: они заговорщики, они виноваты, они вторично пришли сюда, – пока, наконец, ему не стало казаться, как лезущему в чужой спор адвокату, что он действительно заполучил важное дело.