Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
Антоний выдвинул табурет и сел, остальные последовали его примеру. Шесть человек — все высшее командование — собрались под навесом, в его скудной тени.
— Ну, что ты выяснил? — спросила я Антония.
— Дело плохо, — признался он, качая головой. — И люди, и корабли страдают. Люди — из-за недугов, корабли подтачивают черви.
Я сникла. Нет ничего хуже для флота, чем застойная гнилая вода, рассадник древоточцев. Мы не имели возможности вытащить корабли на берег и просмолить днища, тогда как суда Агриппы перезимовали
— Боюсь, — продолжил Антоний, — нам не хватит гребцов для наших кораблей. Даже для триремы нужно очень много людей, что же до больших кораблей… — Он закашлялся и потянулся за вином — или за тем, что его заменяло. — Прошу прощения.
— Как же быть с гребцами? — спросила я.
— Ну, мы уже предприняли кое-какие меры, — ответил Антоний. — В столь затруднительных обстоятельствах нам пришлось призвать местных.
— Что значит «призвать»?
В этой малонаселенной местности жителей почти не было, так что поиск добровольцев представлялся весьма затруднительным.
— Это значит, — прямолинейно ответил Агенобарб, — что мы загоняем людей на корабли силой, похищаем их и захватываем в плен. Отрываем крестьян от их полей, ремесленников — от работы.
— Нет! — вырвался у меня крик стыда и ужаса.
Как мы могли до такого дойти?
— Война — это не самое приятное занятие, — промолвил Антоний, и сквозь личину политика проступила твердокаменная сердцевина солдата. — Прежде всего мы должны заботиться о главном — о победе. Остальное в сравнении с ней не так важно.
Да. Все ради победы. Среди нас есть те, кто это понимает. А кто не понимает — пусть уходит. Значит, он не знает, каково истекать кровью и приносить жертвы.
— Грести-то они смогут? — только и спросила я.
— Нет, — буркнул Агенобарб. — То есть, конечно, привести корабль в движение они сумеют, тут достаточно одной мускульной силы. Но выполнение сложных команд, требующихся для тактического маневрирования, — это за пределами их возможностей.
— Но мы, по крайней мере, способны привести корабли в движение, иначе нам пришлось бы их сжечь, — указал Соссий. — А так их можно увести.
— Так вот о чем вы думаете! — сообразила я.
— Да, — сказал Антоний. — Мы приняли решение. Они, — он кивнул Соссию и Агенобарбу, — возглавят стремительный прорыв из гавани, тогда как мы, — он посмотрел на Деллия, — предпримем обманный рейд на север, как будто желая заручиться помощью из Македонии и от нашего союзника царя Дикома. Это отвлечет внимание Октавиана. А затем, когда флот будет в безопасности, мы встретимся с ним по другую сторону Греции, вне досягаемости Агриппы.
То был дерзкий план, достойный изобретательности Антония.
— А что с армией? — спросил Канидий.
— Шесть или семь легионов я погружу на суда. Остальные останутся здесь, под твоим командованием.
— И что я здесь буду делать? — спросил Канидий, явно не в восторге от услышанного. — Ждать, пока на меня нападут?
— Никто на тебя не нападет, — заверил Антоний. — Октавиан будет в растерянности, к тому же, ты сам знаешь, на войне он без Агриппы шагу не сделает. А Агриппы здесь нет.
— Да, — подтвердил Соссий. — Я уверен, что Агриппа все еще занят в Коринфском заливе. Его интересует Коринф и морская база под командованием Квинта Насидия.
— Вот и хорошо, — промолвил Антоний. — Пусть он удерживает их там.
— А что со мной? — осведомилась я. — Где буду я?
— На борту твоего флагманского корабля, где же еще? — ответил Антоний. — Тебе необходимо убраться отсюда подальше.
Агенобарб поставил чашу и снова зашелся в долгом приступе кашля. После чего извинился и попросил не обращать на это внимания.
Стоял полдень, и солнце припекало так, что лучи почти пронизывали навес.
Однако Антоний выступил из тени и долго всматривался в горизонт, прикрыв глаза ладонью.
— Начинается, — сказал он. — Скоро с берега подует ветер, друзья мои, и вы почувствуете облегчение.
Деллий фыркнул, как рассерженный мул.
— Облегчение?
— Когда изнываешь от зноя, самый легкий ветерок покажется райским дуновением, — отозвалась я.
— Нам повезло, что мы каждый день в полдень чувствуем этот ветер, — заметил Антоний. — И каждую ночь. Он дует с гор ночью, потом в полдень меняется на противоположный и, промчавшись над водами, является к нам. Бог ветров старается облегчить наше положение! — Он улыбнулся.
— Ба! — подал голос Агенобарб. — Если он желает помочь, он должен дуть посильнее, чтобы мы с легкостью обогнули остров Левкас. Это дало бы нам возможность поставить паруса и уйти в открытое море.
— А что? — Антоний хлопнул его по спине. — Мне кажется, опытный моряк вроде тебя мог бы решиться на такой маневр.
— Я бы, может, и решился, — проворчал флотоводец, — да кто за мной последует?
Той ночью, наедине с Антонием (ветер с гор охлаждал наш шатер, но вместе с прохладой гнал в нашу сторону и болотные запахи), я попросила его описать мне обстановку более подробно. Дверь оставалась открытой, окна тоже приветствовали восточный бриз.
Он трезво оценил то, что видел утром.
— Флот в серьезной опасности. И люди, и корабли понесли урон. — Антоний помедлил, наливая себе вина, с которым дело обстояло не лучше; запасов хорошего вина для себя у нас не было. — Боюсь, для битвы они уже не годятся.
Я подавила крик. Мои славные корабли! Мои люди!
Он придвинулся ко мне, взял мои руки в свои и сказал:
— Не отчаивайся.
Потом поднес мою левую руку к своим глазам. Он рассматривал тот самый перстень с печаткой, соединивший наши судьбы в Антиохии.