Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
Шрифт:
Цезарь отложил нож и уставился на Брута.
— Может быть, ты передумаешь? — медленно произнес он.
— В Риме нет царя, у которого я должен спрашивать разрешения, — ответил тот. — Или блюститель нравов считает нужным контролировать браки?
— Конечно нет, — добродушно отозвался Цезарь. — Просто мне казалось, что заключать брак в собственном фамильном кругу довольно скучно. Ты слышал все семейные истории, знаешь все шутки и рецепты. Никакой новизны.
— Ну а нам, Птолемеям, это нравится! — встрял мой брат. — Мы практикуем браки между братьями и сестрами на протяжении поколений, как древние фараоны! А все потому, что мы божественного происхождения.
Все уставились на него.
— Мы в Риме не верим в такое, — спокойно произнесла Сервилия.
— В то, что братья женятся на сестрах? — уточнил Птолемей.
— Нет. В царей и людей, заявляющих о своем божественном происхождении. У нас республика — все граждане равны.
— Какая забавная идея! — рассмеялся Птолемей.
— Это западная идея, — быстро сказала я ему. — Люди на Востоке мыслят иначе. В нашей части мира цари олицетворяют собой традицию. И мы верим, что боги соприкасаются с людьми на многих уровнях.
— Да, особенно в постели, — заявил Агриппа, но издевки в его тоне не было. — Похоже, Зевс провел немало времени, преследуя смертных женщин в том или ином обличье — сначала как золотой дождь, потом в виде лебедя, — и породил целую армию полубожественных бастардов.
— Люди весьма успешно занимаются этим без помощи свыше, — усмехнулась Кальпурния. — Чтобы плодить бастардов, вовсе не обязательно быть богом.
Она явно намекала на Цезариона. Значит, о нем известно всему Риму. Что ж, пусть теперь Цезарь решает, что ответить. Пусть говорит!
Но Цезарь на эту наживку не клюнул. Он промолчал, а слуги стали уносить тарелки и готовиться к подаче десерта — набора изысканных сладких лакомств. Их предстояло запивать густым виноградным вином.
Вскоре появились маленькие подносы с заварным медовым кремом из Аттики и грушевым вареньем. Последним вынесли блюдо, доверху наполненное гранатами. Цезарь взял самый верхний плод и положил на мою тарелку, посмотрев на меня со значением.
«Наконец я встретил женщину мне под стать. Мы как две половинки граната, что идеально соединяются вместе».
Я вспомнила слова, сказанные им в Александрии. Тогда мне и вправду казалось, что мы с ним похожи. Но здесь, в Риме, в кругу его родных, у меня возникли сомнения. На кого он походит больше, на них или на меня? Каков он на самом деле?
— Чего ждать в будущем? — спросила я так тихо, что только он мог меня услышать.
Я вдруг поняла, что положение дел сложное и опасное. Властитель мира, взмахом руки смахнувший с египетской игральной доски все значимые фигуры, теперь окружен сомнительными друзьями, не всегда (я уловила это) считающими нужным скрывать враждебность.
«Мы в Риме не верим в такое».
Кем станет здесь Цезарь в итоге?
— Я не знаю, — ответил он так же тихо.
Я думала, что ужин закончился, но с удивлением услышала, что музыканты начали играть новые мелодии, и Цезарь сказал:
— Друзья, я хочу, чтобы вы первыми оценили начало сочинения об Александрийской войне. Мой добрый друг претор Авл Гиртий начал перелагать ее, и я пригласил его присоединиться к нам со своим рассказом, а заодно и с его славными тутовыми ягодами.
Комната наполнилась сдержанным гомоном. Позднее мне рассказали, что Гиртий, помимо всего прочего, известен утонченным кулинарным вкусом. Видимо, его тутовые ягоды действительно были превосходны.
Вскоре в помещение вошел представительный мужчина, за которым следовал раб с серебряным подносом, полным пурпурных ягод.
— Для меня высокая честь представить мой скромный рассказ о войне перед теми, кто видел описываемые события воочию, — сказал он. — Если мною допущены неточности, прошу вас, ваши величества, не стесняться и указывать на ошибки. Они вполне возможны, ибо, как известно всем присутствующим, меня там не было.
Он кивнул нам, оглядел собравшуюся компанию, шагнул вперед и начал декламировать:
— «Bello Alexandrino conflato Caesar Rhodo atque ex Syria Ciliciaque omnem classem arcessit: Creta sagittarios, equites ab rege…»
Цезарь нахмурился, сознавая, что и мне, и Птолемею трудно уследить за латинским повествованием. Однако я хотела, чтобы Гиртий продолжил: это давало мне возможность присмотреться к присутствующим, забыв о ежеминутной готовности отвечать на вопросы или произносить речи.
Увы, моему желанию не суждено было сбыться.
— Прошу прощения, — произнес Цезарь, подняв руку. — Боюсь, наши царственные гости не искушены в латыни. Полагаю, они гораздо лучше поймут рассказ на греческом языке.
— Ах да, конечно. — Гиртий закрыл глаза и вернулся к началу: — Когда вспыхнула Александрийская война, Цезарь призвал все флоты с Родоса, из Сирии и Киликии. С Крита он призвал лучников, а кавалерию…
Ягоды переложили в маленькие многоцветные стеклянные блюда. Многоцветное стекло делали у нас в Александрии. Интересно, кто выбрал эту изысканную посуду — Цезарь или Гиртий?
Отведав ягоды, я нашла их слишком терпкими.
— Весьма многолюден, ремеслами славен, товарами всяческими изобилен и зданиями дивными изукрашен сей город… — монотонно вещал Гиртий.