Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
Конец беседы: я обещал написать к Преосвященному Тихону о Джефферисе, так как он на днях едет в Америку, в Китай его епископ не пустил. Прощаясь (пред отправлением на нашу всенощную в Собор), оба они стали на колена и просили благословить их, что я и сделал.
Джефферис возражал, между прочим, что его епископ McKim тоже очень желает единения, но — в видах успеха своего именно миссионерского дела в Японии. «Хорошо бы показать японцам, что мы заодно; для этого желательно, чтобы Bishop Nicolai участвовал в наших советах» — так, по словам Джеффериса, изъясняется McKim. Я сказал на это, что это едва ли может состояться, так как я без разрешения Святейшего Синода не могу принять участие в их конференциях; Священный
Как ни стережешься, а без простуды в этот период времени не обойдешься: сильный насморк и головная боль.
17/30 декабря 1900. Воскресенье.
За Литургией было человек пятьдесят причастников. Но вообще в Церкви было мало.
После службы, отведши диакона Якова Мацуда в алтаре в сторону, сделал ему, уже не в первый раз, строгий выговор, что он детей своих не водит в Церковь, как будто по–язычески их воспитывая; старшему мальчику у него одиннадцать лет, и никогда я не видел его при богослужении. Сегодня приобщались отроки — дети служащих Церкви, дети же Мацуда никогда не приобщаются. Он, как и прежде, сознает свою вину, но не говорит, что исправит ее. Не добившись от него сего, я строго приказал ему, в заключение, непременно приводить с собою детей в Церковь, — Едва ли, однако, он будет делать это. Вот тип наемника, исполняющего свою службу из–за куска хлеба. Другой диакон, в Коодзимаци, Павел Такахаси, еще хуже: вчера о. Алексей Савабе жаловался, что он не только ничего не делает для Церкви (кроме служения всенощной и Литургии в праздники), а вредит Церкви своими разными выходками и словами. — С какою осмотрительностью надо рукополагать! Оба эти диакона не мною избраны, а священниками, попросившими поставить их в помощь им. Поставил, но лучше бы не ставить.
Русские были. Генерал Вогак — проститься, чувствует себя выздоровевшим (после переутомления делами в Тяньцзине), и потом) снова отправляется в Китай чрез Нагасаки и Порт—Артур.
Лейтенант Леонид Лаврович Козьянинов, командовавший одним из небольших военных наших судов в Китае. С пятого часа проговорили мы с ним до половины девятого. Как интересующемуся Японией, я ему рассказал кое–что из японской истории. Он, в свою очередь, поведал мне о делах китайских и особенно манчжурских, где он лично был свидетелем текущих событий. Благовещенского потопления китайцев и он очень не одобряет, и скорбит о сем позорном для России деле; действительно, казаки участвовали в потоплении и ограблении китайцев, по его словам.
18/31 декабря 1900. Понедельник.
После полудня вдруг является о. Матфей Кагета, которому следовало бы быть в Сидзуока. Принимает благословение, молится на иконы и садится на пол; большого труда мне стоило посадить его на стул. Спрашиваю:
— Что приключилось с Вами?
— Потерял дароносицу со Святыми Дарами.
— Где и как?
— В субботу вечером ехал из Тоёхаси в Хамамацу. Выходя из вагона, забыл взять саквояж, в котором были священные предметы. После спохватился, но поезд уже ушел. Саквояж нашли брошенным у станции: антиминс, крест и иконки в нем, а дароносицы нет. Я объявил и рассказал все на станции; обещали искать; кстати, там случился один чиновник из слушателей учения; но едва ли найдут.
О. Матфей смотрел совсем потерянным и убитым, спрашивал, что ему делать? Может ли он служить после этого священником? Я ободрил его. Конечно, проступок его — достойный сожаления, но происходит он не от злонамерения, а от небрежения. Пусть он молится о прощении ему вины поругания Святых Тайн, пусть даст твердый зарок вперед не иметь подобного проступка. Но вина его снимется с него таинством покаяния
Велел я ризничему принести дароносицу с мешочком, который, вложивши дароносицу, надел на шею о. Матфею, и показав место хранения дароносицы во время путешествий непременно за пазухой, строго–настрого заповедал ему вперед всегда так хранить Святые Дары в путешествиях и с миром отпустил его.
При простуде старался не выходить на холод, чтобы к завтра вполне поправиться. Зато извне двери почти не затворялись — все с расчетами, за деньгами. Все удовлетворены, долгов у Миссии нет, зато четыре тысячи взято из банка, и их нет!
19 декабря 1900/1 января 1901. Вторник.
Японский Новый Год.
Вчера за всенощной я не был, к глубокому моему прискорбию, — простуда не позволила. Служили о. Феодор Мидзуно и диакон Кугимия; пели причетники.
Сегодня Литургия с восьми часов, отслуженная оо. Симеоном Юкава и Феодором Мидзуно. На молебен и я выходил. Пели Литургию и молебен оба хора. Христиан из города было весьма мало. — Обычные поздравления потом певчих с «икутосимо», служащих Церкви. Был из русских Козьянинов, надоевший, наконец, ибо мешал мне общаться с поздравителями.
В два часа был о. Павел Савабе, еще больше надоевший своим вечным нытьем, что нет хороших христиан. «Нет, так постарайся по силам, чтобы были», — твержу я ему всегда. Но где же стараться! Ничего не делать–то гораздо легче. — По ушествии сего нытеня я ушел в библиотеку, где и пробыл до сумерек. Надоели!
В девятом часу вечера был какой–то русский, спрашивал, где Консульство. Я сказал, что в Иокохаме, и раскланялся с ним.
20 декабря 1900/2 января 1901. Среда.
О. Матфей Кагета извещает, что дароносица, похищенная из его саквояжа, нашлась — тоже брошенная у станции в Хамамацу; и Святые Дары в ней целы. Слава Богу!
До обеда с утра я занимался введением переплетенных книг в каталог в библиотеке; после обеда, с двух часов, отправился в город и побыл у Bishop’a Awdry, оставил карточку, не застав его дома. Больше ни у кого не был. Скука таскаться с этими ни к чему не нужными визитами. И к Awdry–то заехал затем, чтобы спросить, почему он приглашает к себе на 10–е число.
21 декабря 1900/3 января 1901. Четверг.
Целый день почти совсем беспрепятственно читал русские духовные журналы, с последнею почтою пришедшие. Не мешает иногда чувствовать себя совершенно русским…
22 декабря 1900/4 января 1901. Пятница.
С восьми были Царские Часы, кончившиеся к половине десятого часа. В Церкви, кроме учащихся и трех протестантских миссионеров, никого не было. — Потом до полудня читал письма из Церквей и пришел в самое скверное расположение духа: точно по песчаной безводной пустыне ходил — нигде никакого успеха и ничего доброго по Церквам, хоть тоже и худого нет; везде точно замерло — никакого движения; священники пишут многолистные или длиннолистные послания, из терпения выводящие своей пустотой, катихизаторы болтают зря, или просят книг, от незнания, что написать больше. Служащие все обленились и опустились донельзя, оттого и успеха никакого; ибо кто не ленив, тот успевает; например, сегодня же Петр Ямада извещает о крещении у него пяти приготовленных им — у него одного только и нашлось это. Никогда, кажется, не было такого застоя в Церкви. Вот–те и начало нового столетия! Хорошо предзнаменование! Можно порадоваться — нечего сказать — да и в гроб лечь от этой радости.