«Дней минувших анекдоты...»
Шрифт:
— Лев Владимирович, слышали новость? — спросил я у Чхаидзе. — Не миновать теперь вам объяснений у следователя КГБ по поводу личности Миклухо-Маклая…
Бедный Чхаидзе не на шутку обеспокоился, хотя, конечно, понимал, что Шелепин, едва выйдя из аудитории, тут же позабыл и о Миклухо-Маклае и тем более о самом Чхаидзе.
Однако вскоре доцент, победивший студента, неожиданно умер. На его место пришел грязный пакостник. Потребовав, чтобы двери его кабинета обили дерматином со звуконепроницаемой прокладкой (оборудование своих кабинетов — первая забота советской бюрократии), этот негодяй зазывал к себе студенток и сотрудниц, склонял их к сожительству, для чего он, помимо угрозы неудовлетворительной
Вместо него появился толстенький, румяный, спокойный человек. Привычка к кабинетам у него была очень устойчивой, даже сидение орлом в общественной уборной у него ассоциировалось с заседанием. Выходя из уборной, он неизменно пытался запереть дверь на ключ.
По-видимому, чрезвычайно вредно постоянно говорить одно, а подразумевать другое, проповедовать религию, в которую не веришь сам. Попросту говоря, постоянное вранье приводит к чрезвычайно болезненному состоянию и не может проходить бесследно… Наши заведующие кафедрой мерли как мухи осенью. Все, о ком я рассказываю, уже давно искупают свои грехи в аду.
Общим для них была низкая культура и слабое знание русского языка.
Однако приходили новые заведующие, кафедра росла, от нее отпочковывались новые и новые направления: основы марксистской этики, основы марксистско-ленинской эстетики — в свете новых сведений об основоположниках эти названия «научных дисциплин» звучат особенно анекдотично.
Глава 16
«БОЛТУН — НАХОДКА ДЛЯ ШПИОНА»
«В этом никто не сомневается, что рота на взводы разделяется».
После войны множество офицеров Советской армии оказались не у дел. Чтобы их хоть чем-то занять, стали непомерно раздувать кафедры военной подготовки институтов. Военная кафедра нашего — по существу карликового — Грузинского института физкультуры, с которой ранее управлялся один-единственный капитан запаса, превратилась в целый штаб дивизии в составе двух полковников, подполковника и лаборанта, которым делать было абсолютно нечего.
Начальником кафедры был небольшого роста очень самоуверенный, неприветливый полковник в мундире с голубыми погонами авиатора. Впрочем, как выяснилось, был он выпускником Закавказской пехотной школы, служил начальником СМЕРШа в эскадрильи, а на самолетах летал лишь в качестве пассажира.
Любил полковник порассуждать на всякие отвлеченные темы, например, о том, как низка культура постоянного и переменного состава института. Его доверительной собеседницей была заведующая библиотекой Кетевана Максимовна Махарадзе. Военная кафедра располагалась на четвертом этаже, что крайне раздражало полковника. Он все примеривался к кафедре анатомии, которая занимала половину второго этажа. Стоящие при входе на кафедру анатомии учебные муляжи женского и мужского торсов дали полковнику повод именовать ее презрительно «ателье мод». Заведующий кафедрой анатомии профессор Гигуша Тваладзе не оставался в долгу и каждый раз, когда в прессе возникали статьи по вопросам разоружения или сокращения армии, говорил, что, по-видимому, пришло время сократить военные кафедры вообще. Полковник, в свою очередь, обвинял Тваладзе в попытках ослабить обороноспособность страны и в пособничестве империалистам. «Не исключено, — говорил он, — что профессор Тваладзе — засланный резидент, и с его личным делом необходимо разобраться соответствующим органам».
За всеми этими интригами у полковника, естественно, не оставалось времени на регулярные занятия со студентами, он даже перестал подниматься на четвертый этаж, где располагалась военная кафедра. Дойдя до второго, он видел налево «цитадель» противника, делал поворот направо и следовал в библиотеку, отводить душу с Кетеваной Максимовной, сетуя, как обычно, на постоянный состав (так он по-военному именовал педагогов и администрацию), который, по его мнению, состоял из одних дилетантов.
— Представьте себе, никто из них не сможет даже отличить иприта от адамсита! — восклицал он.
Его слушательница понятия не имела о том, что означают эти красивые иностранные слова, случайно застрявшие в памяти полковника от того времени, когда он проходил по программе пехотной школы курс боевых отравляющих веществ, но тем очевиднее для нее становилась его интеллигентность. Кетевана улыбалась полным золотых зубов ртом и, покачивая головой, говорила:
— Как я Вас понимаю, батоно [10] Георгий! Конечно, дилетанты!
Являясь дальней родственницей бывшего председателя ЦИК Грузии Филиппа Махарадзе, она, конечно, причисляла себя к интеллигенции. Впоследствии, впрочем, интеллигентность самого Филиппа подверглась значительному сомнению. Грузинские «неформалы» взорвали, как я уже говорил, могилу Махарадзе, когда выяснилось его соучастие в убийстве великого грузинского писателя, поэта и просветителя Ильи Чавчавадзе.
10
Батоно — господин.
Однажды в их разговоре «тет-а-тет» произошел небольшой конфуз. Ругая всех и вся, одновременно пробегая глазами заголовки свежих газет, наш служитель Марса вдруг с возмущением бросил:
— А все это молодежь! Лезут, знаете ли, вперед, отталкивая локтями солидных, знающих людей. Кто такой, например, Созидания? А смотрите, как с ним носятся. Каким шрифтом напечатана его фамилия в центральной газете. Да еще называют «дорогим», а я в первый раз о нем слышу. Знаете ли, эти мингрелы — нахалы. Одного прогонят, другой — тут как тут. Это все последователи мерзавца Берии. Разоблачили всю эту шайку, и только благодаря военным справились с палачом Берией. А вот опять какой-то Созидания пролез и уже «дорогой» на весь Союз!
Кетевана призналась, что не знает, кто такой Созидания.
Тут появился в библиотеке Луарсаб Ильич, преподаватель немецкого языка, бывший военный переводчик, интеллигентный, добрый и очень наивный человек. Полковник обратился к нему со своей филиппикой по поводу мингрела-выскочки Созидания, указав при этом на газету, воскликнул:
— Смотрите, да еще каким крупным шрифтом! Это же возмутительно!
Посмотрев на заголовок, Луарсаб Ильич, смущенно улыбаясь, промолвил:
— Батоно Георгий, это не фамилия, здесь говорится о пути, о дороге созидания…
— Ах да, конечно, но мингрелы все же мерзавцы, особенно этот Берия, и если бы не военные…
Постоянно понося своего бывшего шефа Берию, смершевец открещивался от многочисленных преступлений своего ведомства и причислял себя к «ассам» авиационных баталий.
В тех редких случаях, когда полковник все же читал лекции «переменному составу» и вдруг возникал гул от пролетавшего над институтом самолета, «асс» закрывал глаза, поднимал руку в знак того, чтобы воцарилась тишина, прислушивался, а затем объявлял: «ПО-2. Высота два-двести, два-триста». Вариантов марок самолетов было несколько, но высота два-двести, два-триста была его любимой высотой, и ей он редко изменял.