Дни Кракена
Шрифт:
– В свободную охоту нас не пускают, это только биологи на болота таскаются. А мы - до Голконды и обратно. Как-то несколько человек сходили на болота, не послушались - так их, добрых молодцев, того… выше дерева стоячего.
– Что?
– не понял Юра.
– Ну… наказали, стало быть, по нагому телу, рассекли белы бедра до черна мяса…
– Не понял, - честно сказал Юра, отогнав с некоторым затруднением от себя мысленные зрелища телесной расправы.
– Короче, сразу с аттестацией вернули на Планету.
– Почему сразу так нельзя сказать?
– возмутился Юра.
Водитель только улыбнулся. Юра сердито замолк. Дорога была пустынна, только раз навстречу промчался такой же вездеход, мчавшийся со страшной скоростью на четырех колесах. Остальные шесть его колес были поджаты. Под прозрачной броней кузова Юра успел заметить плотные ряды каких-то блестящих цилиндрических
– Что это он повез?
– спросил за спиной Быков.
– Готовую продукцию, Алексей Петрович, - ответил Василий.
– Упаковка странная какая-то…
– Это недавно введено, - сообщил Василий.
– Транспортировка в глубоком вакууме. Необычайно удобно. В возгоненном состоянии.
– А, - сказал Быков.
– Я слыхал.
По тону водителя Юра понял, что водитель весьма уважает Алексея Петровича и преклоняется перед ним. Объяснения он давал каким-то виноватым тоном, словно ему было неловко, что он знает больше, чем прославленный Быков. А ведь что в нем такого?
– подумал - в сотый раз - Юра и поглядел в овальное зеркало над ветровым щитом. Быков сидел, откинувшись на спинку сидения, и смотрел вправо, в черную курящуюся пустыню. Кирпичное лицо его было спокойным и угрюмым. А ведь он смотрел на черные дюны, через которые двадцать лет назад, израненный, умирающий, тащил на себе Юрковского. Не было тогда здесь ни этой блестящей дороги, ни города под гибким прозрачным куполом, ни мощных машин, работающих где-то впереди, на дымных берегах Голконды… только сгоревший транспортер был уже тогда, и в нем обгорелый труп командира экспедиции. А разве скажешь про Быкова, что это - Быков? Ни за что. И артист в кино, который играет его - это высокий стройный человек с мужественным профилем… Такой какой-то особенный человек, ни на кого не похожий, всех вдохновляющий, заражающий мужеством, ведущий… Вот это слово: человек с внешностью ведущего. А у Быкова внешность не ведущего. Скорее ведомого. Да и повадки тоже. Поставить рядом Жилина и Быкова и спросить: кто из них волевой командир прославленного корабля, вершитель подвигов? Сразу скажешь: Жилин. И никто не поверит, что Жилин не просто подчиняется Быкову, как капитану, не просто уважает Быкова, как мастера и героя, а еще и изучает Быкова, словно учебник. И сам Юра еще до сих пор не понимает, что можно такого изучать в Быкове, если рядом находится его великолепный старый друг Юрковский, и однако же разве не Юрковский то и дело выдает свое уважение и преклонение перед Быковым, хотя почти ни в чем не соглашается с ним? Или все дело в том, что артист играл героя старого времени, не эпохи покорения космоса, а Быков - герой нового времени, не романтическая фигура вроде Юрковского, выделяющаяся на любом фоне, а фигура незаметная, сливающаяся с другими людьми, и тем не менее ведущая этих людей, и в то же время черпающая у этих людей силы.
– Сворачивайте вправо, - сказал Быков.
– Да, это где-то здесь, - пробормотал Михаил Антонович.
Юра огляделся. Вездеход сворачивал на холмистую равнину, которую, словно сухой горелый лес, обступали острые колонноподобные скалы. Обломки каменных глыб причудливой формы виднелись повсюду, полузасыпанные черным прахом. Вездеход скатился в расщелину.
Интересно, какой видят Венеру Михаил Антонович и капитан? Для меня это мрачная злобная пустыня, черное со зловеще-багровым, работа - да что там, просто само пребывание в этом аду - уже подвиг, акт бессмертной славы. Я смогу похвастать: я был на Венере. Там страшнее, чем в пустом пространстве Вселенной. Там черная радиоактивная пустыня, и багровое адское небо, и бездушное непрерывно работающее железо, и горстка людей, прячущихся под прозрачными и непрозрачными укрытиями от угарного газа, от смертельной радиации, от пятисотградусных температур. И я там был и даже совершил поездочку по стеклянной дорожке, которая ведет в самое пекло. В самом пекле я, правда, не был, туда меня не пустили, туда пускают только механизмы, но зато я видел каменные зубы Венеры и смотрел, как великий капитан стоит среди этих зубов и вспоминает минувшие дни. Итак, как же видит Венеру капитан? И, скажем, Михаил Антонович? Про Васю говорить не будем, он видит ее так же, как и я, и ужасно гордится своей смелостью и своими мужественными друзьями. Хотя люди здесь сменяются каждые три месяца. Итак, что видят Быков и Михаил Антонович?
Если идти по стеклянной дороге на север, выйдешь к берегам Дымного моря. Его показывали в кино - чудовищная каша вздыбленного праха, дыма, паров, атомных вспышек. На берегах Дымного моря неутомимо работают всевозможные агрегаты. Они грызут, жуют, глотают прах Голконды, их утробы переваривают и рождают драгоценное сырье, которое в баках глубокого вакуума отправляют на Планету Как фамилия инженера, который получил первую премию МУКСа за универсальный агрегат? Впрочем, неважно… Так вот, на севере лагерь машин. Где-то среди машин ползают титановые черепахи с рабочими. Они следят за машинами и сменяются через два часа. Вообще работа на Голконде идет непростительно осторожно - в двенадцать смен, с трехкратным запасом безопасности. Да… Рабочие в титановых черепахах. Веселые молодые ребята, вроде меня. Так. А если пойти по стеклянной дороге на юг, вернешься в город. Тебя впустят через шлюз, дезактивируют твое облачение, ты вернешься в подземную гостиницу (мимо базальтовой глыбы с надписью “Первым”), поужинаешь, напьешься чаю или каких-либо соков и ляжешь отдохнуть. И рядом с тобой будут веселые молодые ребята, и клубы, и оранжереи, и концертный зал, и библиотека, и все такое… правда, в двух шагах от черно-красного пекла. Вот и вся разница. Я вижу пекло и ужас, а Быков видит машины, дорогу, город с читальнями. Там, где сейчас дорога, он полз на карачках, спасая друга и спасая огромное предприятие. Там, где он сейчас стоит, тяжело ворочая головой, он потерял одного из своих товарищей, там, где сейчас гостиница с соками, там он выл от нестерпимой жажды и кусал себе язык, чтобы не выпить последний глоток воды в термосе.
Честно? Все честно. Но я все равно прав. Мне здесь не нравится, и я все равно прав, хотя тут же стоит Быков, подвигом которого выросли на Голконде города. А мне теперь мало этих городов, мне нужна здесь зелень садов, синее небо и много чего еще, чтобы люди не прятались под землею… Ага, вот оно, что самое неприятное. Этого не было даже на Марсе. Раз человек пришел куда-нибудь, он должен добиваться того, чтобы ходить во весь рост.
Быков и Михаил Антонович медленно пошли прочь от вездехода, обходя гранитные валуны и остроконечные торчащие скалы. Вася и Юра остались у вездехода. Водитель с любопытством вертел головой, осматривался.
– Ты что, в первый раз здесь?
– спросил Юра.
– Да считай, что в первый, - ответил тот, - Два месяца назад ездил сюда… вернее, дальше к востоку… ставили автометеостанции, и с тех пор не был. Неприятное место, правда?
Юра усмехнулся. Точно такие же слова на этом самом месте произнес Богдан Спицын в фильме о завоевании Венеры.
– Ты скоро обратно на Планету?
– спросил он, помолчав.
– Да, - сказал Василий.
– Через месяц-полтора. Мне экзамены сдавать пора.
– А потом?
– Вернусь, может быть, - неуверенно сказал водитель.
– Да у нас мало кто возвращается сюда.
– Почему?
– С одной стороны… - Василий подумал.
– Понимаешь, работа здесь не очень интересная. Производство налажено, с новинками работают только производственники, а у остальных рутинная наладка приборов - и все. Экспедиции нам запрещены, это специальные люди прилетают. Скучно, друг мой добер молодец. А с другой стороны, большая очередь добровольцев на Земле. Годами ждут своей очереди.
– Это верно, - согласился Юра. Года два назад он тоже возмечтал о Венере. Очередь состояла главным образом из неквалифицированных мальков, квалифицированная опытная рабочая сила направлялась на Марс и на астероиды. Венера сейчас требовала не столько рабочих-творцов, сколько обслуживателей автоматики. Поэтому Юру без труда отговорили от этой затеи.
– Но ты не скажи, - сказал вдруг Василий.
– Закалка здесь хорошая. Не в производственном смысле, правда, а в дисциплинарном. Работа здесь нудная и несложная, а вот правила дисциплины такие, что ребята рассказывают, на Земле потом еще целый год заходит человек к себе домой и полчаса в прихожей стоит по привычке - дезактивируется. Чуть отклонился от правил - и готов, заболел или покалечился. Валяй назад на Землю.
– Многих отсылают?
– полюбопытствовал Юра.
– Человек пять в месяц набирается. Сразу же, в первые же дни новой смены. Большей частью итальянцы почему-то и греки. Нетерпеливый народ, темпераментный.
– Опасно это?
– Нет, что ты. Но здесь оставаться уже нельзя, конечно. Ну и срам большой. Отчислен по болезни, вызванной недисциплинированностью.
Вернулись Быков и Михаил Антонович. Лица у обоих были серьезные и сосредоточенные. Быков сказал: “Едем дальше на север”. Вездеход развернулся, на несколько секунд забуксовал в насыпи легчайшего праха (Василий сказал сквозь зубы: “Ай ты волчья сыть, травяной мешок…”) и выкатился на шоссе. Через полчаса пояс “зубов Венеры” закончился, вездеход выбрался на пригорок, и тогда Юра своими глазами увидел Урановую Голконду.