Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

— А знаете что, Витя, поедем к нему сами, — нако­нец предложила она.

Оба взглянули на часы, — шел одиннадцатый час

— Поздно, — растерянно сказал Гаршин. — Он будет ругаться, он терпеть не может, когда к нему врываются без предупреждения.

— Ничего, — решила Аня, — ведь не с пустяками едем! У входа они встретили Полозова, стоявшего уже в пальто и в кепке. Аня позвала его поехать с ними к про­фессору, ей очень хотелось, чтобы он согласился. Но Алексей сощурил глаза, поглядел на Аню, потом на Гаршина, щутливо

сказал:

— Зачем же пугать Карелина этаким нашествием? Вы уж берите не числом, а умом.

Поклонился Ане, поднял воротник пальто, натянул кожаные перчатки и первым шагнул во двор, сразу за­терявшись в темноте ночи.

Ну и погодка была на улице! Такая, что и не пой­мешь, весна ли, зима ли. Сверху падает не то снежок, не то дождик, под ногами хлюпает вода, воздух теплый, а дунет ветер — пронизывает до костей.

— Ледоход, Анечка. Ладога тронулась. Кто нам по­мешает на обратном пути сойти у моста? А?

Он крепко прижал к себе ее руку, и от этого стало теплей.

— Пусть ветер, и дождь, и землетрясение, а мы сой­дем и погуляем на славу, да?

— Да.

— Вы меня так запугали, Аня, что я стал как ягне­нок. Вы хотя бы цените это?

— Ценю.

— То-то.

В трамвае он смешил ее рассказами про Карелина, примешивая к ним, как догадывалась Аня, ходячие «профессорские» анекдоты. Аня никак не могла припом­нить профессора, он не читал у них, но видеть его она, конечно, должна была.

— Как он терпит вас, Витя, если он такой серьезный и строгий?

— Сам удивляюсь, — беспечно ответил Гаршин. Впрочем, по мере приближения к дому профессора самоуверенность Гаршина спадала. На лестнице он по­глядел на часы и пробормотал:

— Четверть двенадцатого. Неудобно, а?

— Неудобно, но придется, — сказала Аня, подбадри­вая себя спором. — Я не понимаю, Витя. Ехали, ехали — и вдруг повернуть назад! Выгонит — тогда другое дело. Но если он настоящий ученый, а не сушеная вобла, он нас примет.

Гаршин позвонил еле-еле, как будто звонит совсем другой, застенчивый и неуверенный человек. Неужели все разговоры о дружбе с профессором — очередное бах­вальство?

Оба услыхали за дверью далекий голос: «Если ко мне, сплю!»

Гаршин схватил Аню за руку, но Аня смело протис­нулась в приоткрывшуюся дверь и поклонилась седой маленькой женщине, удивленно отступившей в глубину прихожей:

— Простите, но мы по страшно важному и срочному делу.

Она решила действовать сама, была не была! Но нет, увидев Гаршина, седая женщина просияла и вос­кликнула: «Витенька!» — а Гаршин поцеловал седой женщине обе руки и сказал просительно и ласково:

— Полина Степановна, золотая моя, вся надежда на вас! Нам бы на одну минутку Михаила Петровича...

— В чем дело, Витя? Что за пожар? — раздался от­куда-то недовольный, но совсем не старческий голос.

— Со мною представитель завода, Михаил Петро­вич. Нас отправили

к вам за помощью. Дело и впрямь вроде пожара.

— Так раздевайтесь и проходите, что же вы стоите? Я сейчас.

И вслед за тем появился сам профессор, в войлоч­ных туфлях и теплой куртке на «молнии». Аня тут же узнала его, так как, конечно же, не раз встречала в ин­ституте. Маленький, сухощавый, с чисто выбритым мо­ложавым лицом и седыми волосами, подстриженными «ежиком». Профессор удивился, увидав женщину, про­верил, есть ли на нем галстук, убедился, что нет, вздернул доверху «молнию» и подошел знакомиться.

— Что же вы говорите, Гаршин, — представитель! По-русски говорится в таких случаях — представитель­ница. Очень рад. Прошу.

Профессор взял Аню за руку и провел по полутемно­му коридору в узкую, длинную комнату, где сначала бросались в глаза только книги. Книги стояли плотны­ми рядами на полках, занимавших стены от пола до по­толка, лежали стопками на подоконниках и на спинке широкого дивана, стояли на полу возле письменного сто­ла. Только самый стол был свободен от книг и от всего лишнего, удобно оборудован откидной чертежной до­ской и педантично прибран. На столе лежал наполови­ну исписанный лист бумаги, перо сохло, прислоненное к чернильнице.

— Мы вам помешали, — смущенно сказала Аня.

— А это будет видно по тому, какое у вас дело, — шутливо ответил профессор и усадил Аню на диван, подсунув ей под спину подушку. — Вы кто же? Инже­нер?

И он стал подробно допрашивать Аню, когда и у кого она училась, что делала потом и что делает сей­час. Узнав, что сейчас она не работает непосредственно на производстве, он строго обратился к Гаршину:

— Почему так? Или инженер никудышный? Живого человека в канцеляристы записали!

Гаршин весело наблюдал, как Аня, снова превратив­шись в студентку, отчитывается перед профессором. Он совсем не собирался выручать Аню: если бы она послу­шалась его совета, не пришлось бы ей теперь краснеть!

Однако Аня не покраснела и почти резко объяснила:

— Вы ошибаетесь, Михаил Петрович. Согласилась на эту работу я сама. И я не канцелярист, Михаил Пет­рович, иначе не приехала бы сегодня ночью вас беспо­коить.

Профессор внимательно выслушал ее слова, не со­глашаясь и не возражая, как бы говоря: «Ладно, в этом еще разберемся», — и обратился к Гаршину:

— Полина Степановна передала мне вашу просьбу, Витенька. Но, признаюсь, я не совсем понял.

Гаршин попытался прекратить разговор, который, видимо, ему не хотелось вести при Ане. Но профессор продолжал:

— Как я уловил, вы хотите, чтобы я вас свел с про­фессором Савиным? Вообще-то я не возражаю, мы с ним встречаемся, устроить это нетрудно. Но зачем? Что сказать? Вы хотите проконсультироваться с ним по ва­шему плану реконструкции цеха?

Гаршин покосился на Аню и несмело ответил: