Дни Стужи
Шрифт:
Выбросив руки в стороны, он почувствовал и проследил, куда летит каждая капля, сорвавшаяся с пальцев. Стремительно развернулся, переходя в защитную стойку, и тут же атаковал невидимого противника, выбрасывая в коротком жестком ударе правую руку. Тут же добавил локтем и сразу снизу в печень. Коротко отшагнул, развернулся, подсек противника.
Ушел от ответной атаки и вновь перешел в наступление.
С тех пор, как охромел, он не давал себе пощады — постоянно двигался, разрабатывал ногу, искал все новые варианты правильного перемещения для боя, и для обычной жизни. Потому, в схватке ноги берег и
Вернувшись в гостиную, он с наслаждением обтёрся, отпил из протянутой Иваном кружки и кивнул на раскрытую тетрадь:
— Нашел что-нибудь?
Вязальщик задумчиво покачал головой:
— Увы. Есть похожие техники, есть целые школы, да ты и сам знаешь. Но, чтобы именно так — нет. Не нашел.
Стас молча кивнул. Говорить с набитым ртом он не хотел, да и не мог бы при всем желании, свежайший горячий хлеб действительно был неописуемо вкусным. В три приема содрав шкурку с мандарина, он отправил в рот сразу половину и зажмурился от удовольствия, когда в нёбо ударила освежающая кисло-сладкая волна.
Прожевав, отдышался и сказал:
— Эльдару за такую благодать надо что-нибудь очень хорошее сделать. Давай ему оберег, что ль, соорудим. Настоящий, такой… на века чтоб!
— Давай, — легко согласился Иван, — ты ему уж сколько обещаешь.
— После этих мандаринов точно сварганю. Теперь к нашим делам скорбным вернемся. Лично я одеваюсь и двигаю к порубежникам. Очень мне интересно Старшого порасспрашивать. Да и Федула, ежели увижу, прижму непременно. А, может, вместе двинем?
— Не стоит. Я тоже по знакомым похожу. Дошел до меня слух, что один старый знакомец в нашем стольном граде осел. А он очень, очень непростой. Да и не будет при мне Старшой с тобой разговаривать так, как тебе надо.
Стас помрачнел:
— Это ты прав. Но все равно, осторожнее, давай. Знаю я твоих знакомых. В общем, по сторонам смотри, Хасан на нас злобу затаил лютую, да и других желающих нас в Нижний мир отправить хватает.
Иван только рукой махнул — сам, мол, все понимаю.
Наведаться к порубежникам получилось только к полудню. Сначала Стас отправился проведать полоза, дать скотинке тепла и ласки. Полоз умильно жмурился и напоминал помесь кошки с огромной ящерицей. На сердце даже потеплело и, уходя, Стас потрепал животинку по черной чешуйчатой шее.
Неторопливо поднявшись по огромным, нечищеным с начала зимы, ступеням, Стас вышел на Северянинский мост.
Здесь Ярославский тракт превращался в широкий Московский проспект, вливался в Москву под шорох полозьев и поскрипывание колес, гомон и ропот. Конское ржание и посвист полозов. Даже ночью тракт не смолкал — в Москву, и из Москвы везли товары и письма, торговые договоры и секретные бумаги, и еще неисчислимое множество вещей, которые нужны для жизни огромного торгового города.
Стас перебежал через мост и неторопливо пошел по обочине, дожидаясь подходящей повозки. Вскоре с ним поравнялись открытые сани, которые тянула пара поджарых темно-коричневых полозов, укрытых попонами со знакомым знаком. Управлял санями крепкий чернявый мужик в форме порубежников и лихо сдвинутой на бок огромной мохнатой шапке.
— Здорово, воин! — гаркнул Стас.
Возница даже не вздрогнул. Повернул неторопливо голову, сощурился, оглядывая Стаса.
— И ты здрав будь. Пошто кричишь?
— В попутчики напрашиваюсь. Ты ж к порубежникам московским едешь? Довези, будь другом.
Мужик в санях все так же внимательно смотрел на мага, и тот сделал шаг к саням.
— Стас Хромой? — коротко спросил вдруг возница.
— И так называют, — коротко усмехнулся Стас, — а вот тебя я не знаю.
— Игорь. Из ярославских я. Садись, давай, довезу, — кивнул он на место, рядом с собой.
Усмехнувшись, Стас легко забрался в сани, уселся, расправляя полы шубы.
— А ведь ты меня по Уставу подвозить не должен. А ну, как я двойник? Или морок наведенный.
— А на то у меня разных штук интересных хватает, — улыбнулся Игорь, — да и видел я тебя, правда, давно. Я тогда молодой совсем был. Но тебя запомнил.
В Ярославле Стас действительно бывал не раз, но всех тамошних порубежников, конечно, не знал. Тем более, если парнишка был совсем молодой.
По дороге болтали о всякой всячине. Стас обратил внимание, службы ярославец вообще не касается. И правильно, в общем, незачем отставнику, хоть и из своих, в дела службы лезть. Но все равно — неприятно кольнуло, хотя уйти в отставку ведун решил сам, его еще и остаться просили.
Болтать попутчики болтали, но по сторонам смотрели.
У обоих это уже стало второй натурой, и они не отвлекаясь от разговора, внимательно оценивали каждого встречного, замечали любое шевеление в развалинах гигантского сооружения, составленного из великанских кубов. Стас знал — до События здесь был целый город из магазинов, трактиров, и прочих увеселений.
Кое-где на фасаде и сейчас виднелись буквы, когда-то составлявшие название, но сложить их в слова не получалось.
Когда-то передние стены этих кубов были стеклянными, но стекла вылетели еще в момент События, лишь кое-где поблескивали в лучах зимнего солнца прозрачные иглы. В глубине заваленных снегом залов мелькали призрачные, на границе видимости, тени. Стас почувствовал, как напрягся возница, но промолчал. Только когда миновали развалины, Игорь заговорил:
— Сколько тут проезжаю, каждый раз мураши по коже.
Место, действительно, было глухое и нехорошее. К счастью, если не лезть внутрь, то риск нарваться на неприятности минимальный. Но это сейчас.
Стас помнил, как из этих окон рвались языки бледно-голубого пламени, поедавшего беспомощных ополченцев и порубежников, которых отправили на зачистку нехорошего места, что. Сам он тогда был зеленым новичком, и его с другими такими же несмышлёнышами поставили в третье кольцо оцепления. Которое очень скоро стало первым.
Он помнил гулкую тишину темных залов, шепот, доносившийся откуда-то из-под потолка, и мелькающие перед глазами картины этих же залов, но светлых, полных людей в странной одежде. Открывались стеклянные двери магазинчиков и лавочек, и оттуда выходили тонконогие женщины, увешанные разноцветными пакетами, мужчины в неудобных коротеньких брюках, обтягивающих хилые ноги, негромко разговаривая, шли куда-то, люди стояли на невиданной серебристых лестницах, везущих их то вверх, то вниз. Призрачный мир казался волшебным, только лица людей почему-то были озабоченными, сумрачными или злыми.