Дни Стужи
Шрифт:
— Да погоди ты, погоди же ты, Уголек.
— Разбалуешь. Испортишь скотинку, — тяжело вздохнул Иван, глядя, как друг роется в кармане полушубка, доставая завернутое в тряпицу засахаренное яблоко. — И ведь заранее прихватил. Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты его не кормил сладким, а?
— Да не гунди ты, Вань, — отмахнулся Хромой, умильно наблюдая, как Уголек хрумкает яблоко.
Перед воротами, из которых тянуло холодом, полоз замешкался, замотал головой, но все же позволил вывести себя на улицу и, вздохнув, побрел к стоявшим под навесом легким саням. Держать полоза и сани возле своего дома напарники считали нецелесообразным — уход, кормежка, еще одно
Иван тихонько чмокнул губами, тронул поводья, и Уголек сразу пошел своим странным скользящим аллюром. Стас заворожено смотрел, как рептилия с неземной грацией выбрасывает вперед сначала задние, потом передние ноги, поводит из стороны в сторону вытянутой сплюснутой головой, стреляя ярко-красным языком.
Небо из черного делалось фиолетово-бархатным, побежала по краю апельсиновая полоса рассвета, чуть ниже проступило серо-стальное лезвие безоблачного зимнего утра, почти прозрачное, еще не налившееся холодной звенящей синевой.
— Приехали, — Иван спрыгнул в снег, повел Уголька к развалинам, оставшимся от древнего ангара неподалеку от заброшенной железнодорожной станции. Примотал поводья к торчащей арматуре и кивнул Стасу. — Давай. Запечатывай и двинули. Чего тянуть.
Хромой аккуратно выбрался из саней, придерживая под мышкой связку кольев, высотой ему по грудь. Развязал стягивавшую их бечевку и зашагал вокруг саней, глубоко втыкая колья в снег. Окружив сани с запряженным у них Угольком этим странным частоколом, пошел в обратную сторону, касаясь рукой верхушки каждого кола. В ответ на них загорались прозрачно-белые огоньки, а между кольями возникала прозрачная, чуть подрагивающая завеса.
Коснувшись последнего навершия, Стас подхватил объемистую сумку, повесил ее на плечо, и напарники двинулись к станции. Иван оглянулся — возле разрушенного ангара никого не было, и только подрагивал возле дальнего угла здания морозный воздух.
____***____
— Вроде чисто всё. Прямо как на снимках, что купец прислал, — прошептал Иван, приглядываясь к вьющейся между сугробов тропке, выходившей на большую утоптанную площадку, заставленную старыми рассохшимися столами с наваленным на них барахлом. Рядом со столами тоже лежали кучи тряпья, коробок, потрепанных книг и прочего маловразумительного хлама, который составляет большую часть товара любой барахолки. Только перед здешними прилавками не было ни души. И ни единой снежинки не упало на потрескавшиеся доски. Здесь стояла вечная жара, от которой почва растрескалась и спеклась в камень.
Стас подумал, что все это напоминает какой-то безумный кусок янтаря, в который вместо насекомого поместили несколько сотен метров пространства, вырвав его из времени. С того момента здесь постоянно царило лето. Непонятно откуда лился неживой желтый свет, листья на деревьях, окружающих площадку, сохранили цвет, но казались вырезанными из бумаги, стволы потрескались, некоторые ветви так и остались поднятыми порывом ветра, улетевшим больше сотни лет назад.
И тишина.
Мертвенная напряженная тишина.
— Ладно, чего разлеживаться? Тропка вроде всегда безопасной была, ни Каблучков, ни Мальчика-Отличника не видно, так что быстро проходим напрямую, во-он до того стола, где швейная машинка лежит. Возле него сворачиваем и проходим краем, между рядами не идем, не нравятся мне вон те две выбоины.
Иван молча кивал. Стас, как всегда, выбирал наиболее безопасный и простой путь. Следовало просто идти за ним шаг в шаг и смотреть по сторонам.
Тропинка, ведущая к развалу, тоже была странной, чужеродной, вызывающей озноб. Довольно широкая — два человека спокойно разойдутся, чуть повернувшись боком друг к другу, — она тоже была покрыта сухой теплой пылью, отчего громоздящиеся по бокам сугробы казались еще более нереальными. Кое-где снег нависал над тропинкой белыми языками, державшимися непонятно на чем. Ивану очень хотелось дотронуться до снега рукой, сбросить на землю, но он не решался. И никто из тех, кто здесь проходил, так и не решился, насколько он знал.
Стас уверенно дошел до конца дорожки, давно было известно, что она достаточно безопасна, и остановился у покосившегося столба, с которого свисал до самой земли оборванный провод в черной оплетке. Здесь уже чувствовался сухой жар, исходящий от почвы, льющийся сверху, ощупывающий неслышными волнами лица незваных гостей.
— Ну что, двинулись? — тихо спросил Стас, не оборачиваясь, и, не дожидаясь ответа, сделал первый осторожный шаг.
Исчезло время. Пространство сузилось, наполнилось сухим запахом мертвой земли и попавшего в ловушку тепла. Нестерпимо громкие звуки падали и вязли в томительной глухой тишине.
Иван шел позади, вполоборота к Стасу, контролируя происходящее по бокам и позади.
Шаг, другой.
Куча синевато-серого тряпья. Шевельнулась?
Нет, показалось.
Надвигается угол стола, окантованный полосой ржавого металла. Со стола свисает угол разодранной коробки, внутри навалены пожелтевшие ломкие брошюрки, названий не разобрать.
Там, за куполом молчания, распахивается бесконечное зимнее небо, тянут к нему голые ветви перекрученные замерзшие деревья, вспыхивает под солнечными лучами пушистый белый снег. Здесь — годами недвижные тени и тишина.
— Стой, — тихо сказал Стас. Иван замер раньше, чем услышал слова напарника. Почуял..
Опустившись на корточки, Хромой задумчиво посмотрел туда, где подрагивало над неприметным бугорком прозрачное марево.
— Видишь? Или мне мерещится? — показал он присевшему рядом напарнику.
— Нет, не мерещится. Дрожит воздух, дрожит, — Иван всмотрелся в марево: оно нравилось ему все меньше и меньше.
— А значит, мы туда не пойдем. А пойдем мы в обход с другой стороны, — и Стас двинулся вдоль первого ряда столов.
Предметы казались неестественно яркими и отчетливыми, взгляд примечал малейшую трещинку на столешнице, и она тут же разрасталась, заполняла собой пространство, старалась затянуть вглубь. Отвести взгляд — и то усилие требовалось.
— Теперь я быстро перебегаю к столу, хватаю чертову коробку, и мы очень спокойно возвращаемся, — сквозь зубы пробормотал Стас.
— Давай, пошел, — Иван легонько хлопнул друга по плечу.
Хромой несколькими большими шагами преодолел расстояние до нужного стола, плавным движением поднял коробку и застыл. Иван видел, как по шее Стаса медленно ползет капля пота, как закаменели его мышцы в ожидании возможного, ох, какого возможного, удара. Это был едва ли не самый опасный момент внешне совершенно простой операции. Такие вот зачарованные места непредсказуемо реагировали на вмешательство извне. Все могло пройти успешно, а могло пойти наперекосяк. Порой люди погибали, передвинув совершеннейшую безделицу с того места, где ей надлежало быть, а случалось — вывозили целые повозки ценнейших раритетов, а зачарованное место не реагировало никак.