Дни в Бирме. Глотнуть воздуха
Шрифт:
– Ну, вполне. Но отцы этих двоих были, как я полагаю, духовными лицами.
Он подумал о Розе Макфи, юной метиске, которую он соблазнил в Мандалае в 1913 году. Вспомнил, как он украдкой ездил к ней в закрытой повозке; ее тугие кудряшки; ее старую высохшую мать, бирманку, подававшую ему чай в темной гостиной с папоротниками в горшках и плетеным диваном. А потом, когда он бросил Розу, те ужасные письма с мольбами, на ароматной почтовой бумаге, которые в конце концов он перестал открывать.
После тенниса Элизабет вернулась к теме Сэмюэла и Фрэнсиса.
– Эти два метиса – кто-нибудь здесь как-то с ними связан? Приглашает их к себе домой или что-нибудь
– Боже правый, нет. Они полные изгои. Вообще-то, даже заговаривать с ними не одобряется. Большинство из нас просто здоровается с ними, а Эллис и того не делает.
– Но вы говорили с ними.
– Ну что ж, я иногда нарушаю правила. То есть пакка-сахиб, вероятно, никогда не стал бы с ними разговаривать. Но, видите ли, я пытаюсь – только иногда, когда хватает смелости, – не быть пакка-сахибом.
Он зря это сказал. Элизабет к тому времени уже твердо усвоила значение словосочетания «пакка-сахиб» и всего, олицетворяемого им. Это замечание Флори несколько прояснило расхождение в их мировоззрениях. Она окинула его едва ли не враждебным и на редкость жестким взглядом; иногда ее лицо, при всей его цветущей свежести, могло выглядеть жестким. А ее модные очки в черепаховой оправе придавали ей весьма хладнокровный вид. Очки – на удивление выразительный предмет, подчас даже более выразительный, чем глаза.
Флори до сих пор не научился понимать ее и не заслужил настоящего доверия. Но внешне, во всяком случае, между ними все было не так уж плохо. Иногда он раздражал ее, но то хорошее впечатление, что он произвел на нее в первое утро, еще не стерлось. Странное дело, но она почти не замечала его родимого пятна. И была рада послушать его рассуждения на определенные темы. К примеру, об охоте – она, похоже, испытывала к ней интерес, что нечасто бывает у девушек. Также ей нравилось слушать о лошадях, но Флори знал о них не очень много. Он пообещал как-нибудь взять ее с собой пострелять дичь, когда будет время хорошенько подготовиться. Им обоим не терпелось выбраться вдвоем в джунгли, хотя их ожидания на этот счет не вполне совпадали.
Флори с Элизабет шли по базарной дороге. Было утро, но воздух до того раскалился, что казалось, тебя омывает горячее море. Навстречу им тянулись с базара бирманцы, шаркая сандалиями, и семенили, тараторя, девочки, по четыре-пять в ряд, с лоснящимися воронено-черными волосами. С краю дороги, на подходе к тюрьме, валялись обломки каменной пагоды, разрушенной мощными корнями фигового дерева. Из травы смотрели сердитые физиономии демонов, вырезанных в камне. Неподалеку другое фиговое дерево обвилось вокруг пальмы, вырывая ее из земли и клоня назад, словно в схватке, длившейся не одно десятилетие.
Вскоре Флори с Элизабет подошли к тюрьме, массивному квадратному строению с блестящими бетонными стенами, двадцать футов в высоту и двести ярдов в длину по каждой стороне. Вдоль парапета важно прохаживался павлин, живший при тюрьме. Показались шестеро заключенных, понуро кативших тяжелые тачки с землей, под охраной индийских тюремщиков. Это были матерые, крепкие зэки, одетые в грубую белую форму и конусные шапочки на бритых головах. Лица у них были серые, необычайно плоские и зашуганные. При каждом шаге позвякивали колодки на ногах. Мимо прошла женщина, держа на голове корзину с рыбой. Над корзиной кружили две вороны, норовя что-нибудь стащить, и женщина вяло помахивала одной рукой, отгоняя их.
Впереди слышался многоголосый гомон.
– Базар
Он попросил Элизабет составить ему компанию, заверив ее, что ей будет интересно. Они обогнули угол. Базар, обнесенный забором, напоминал большой загон для скота, с низкими стойлами по периметру, крытыми почти сплошь пальмовыми ветвями. Загон был полон людей, шумевших и толкавшихся; в глазах рябило от их разноцветной одежды, напоминавшей огромный живой ковер. За базаром несла воды бурная грязная река. По течению с приличной скоростью проносились коряги и прочий мусор, сбивавшийся в кучи. Вдоль берега покачивались на волнах пришвартованные сампаны с острыми носами, на которых были нарисованы глаза.
Флори с Элизабет остановились, глядя на все это. Мимо проходили женщины, удерживая на головах корзины с овощами, и детвора, глазевшая на европейцев. Старый китаец в джинсовом комбинезоне, вылинявшем до небесно-голубого, бережно нес кровавый шмат свиных потрохов.
– Давайте пройдемся по рядам, хорошо? – сказал Флори.
– Это нормально – ходить в толпе? Все такое ужасно грязное.
– О, все нормально, нам дадут пройти. Вам будет интересно.
Элизабет неохотно пошла за ним. Ну, почему он все время водил ее по таким местам? Почему он вечно таскался с ней к «туземцам», пытаясь пробудить в ней интерес к ним, к их грязным, мерзким обычаям? Во всем этом было что-то предосудительное. Тем не менее она пошла за ним, не в силах внятно выразить свое недовольство. На них накатила волна душного воздуха, пропитанного чесноком, вяленой рыбой, потом, пылью, анисом, гвоздикой и куркумой. Толпа обтекала их, кишмя кишели коренастые крестьяне с бурыми лицами, сухощавые старики с седыми узлами волос на затылке, молодые матери с голыми малышами на бедре. Фло путалась под ногами, вызывая недовольные возгласы. Низкорослые крестьяне, увлеченно торговавшиеся с продавцами, не замечали Элизабет и задевали ее крепкими плечами.
– Смотрите! – сказал Флори.
Он указывал куда-то стеком и что-то объяснял, но его заглушала перебранка двух женщин, махавших друг на дружку кулаками над корзиной с ананасами. Элизабет мутило от вони и шума, но Флори этого не замечал и все дальше углублялся с ней в толпу, указывая то туда, то сюда. Все товары имели непривычный вид, сомнительный и дешевый. Там висели на лесках большие помело, словно зеленые луны, красные бананы, корзины с лиловыми креветками размером с раков, гроздья вяленой рыбы, багряные чили, копченая утятина, похожая на окорок, зеленые кокосы, личинки жуков-носорогов, куски сахарного тростника, ножи, лакированные сандалии, шелковые лонджи в ромбик, афродизиаки в виде больших гранул, похожих на мыло, глазурованные глиняные кувшины четырех футов высотой, китайские лакомства из засахаренного чеснока, зеленые и белые сигары, лиловые баклажаны, ожерелья из косточек хурмы, пищащие в плетеных клетках цыплята, медные будды, листья бетеля в форме сердца, бутылки с лечебной солью, накладные волосы, котелки из красной глины, стальные воловьи подковы, марионетки из папье-маше, полоски кожи аллигатора с магическими свойствами. У Элизабет все плыло перед глазами. В дальнем конце базара солнце сверкало на кроваво-красном зонте ламы, похожем на ухо великана. За прилавком четверо дравидских женщин толкли куркуму тяжелыми головешками в большой деревянной ступке, над которой клубилось пахучее желтое облако, щекоча Элизабет ноздри. Она чихнула, почувствовала, что больше этого не выдержит и тронула Флори за руку.
Конец ознакомительного фрагмента.